Взрослые игры

– Так, значит, я была права, это ты убил и женщину, и девушку из соседней школы? – По щеке Туси покатилась одинокая слеза. Она даже не могла понять, кого ей сейчас жалко больше, тех убитых или же себя, потому что ей тоже грозила смерть.

Гена опустился перед ней на колени.

– Ты плачешь? Они тоже плакали. – Взгляд его стал отсутствующим, пугающе пустые зрачки смотрели сквозь нее. – Карину Сергеевну я убил не случайно. Это преступление я планировал почти три месяца. Всему виной деньги. А вот с Олей… – Его лицо скривилось, будто он испытал боль. Но Тусе было не жалко его: убийцы не испытывают боли, они причиняют боль. – Олю мне пришлось убить, не мог же я оставлять в живых свидетеля. Они с Кариной Сергеевной были близко знакомы. И однажды Оля нашла у меня ее сережки с изумрудами. Ну и догадалась, конечно. Сережки-то ведь были особенные – и подарил прапрабабушке Карины сам Николаи Первый.

Гена внезапно насторожился. Его взгляд стал острым, а тело напряглось. Тусе тоже послышался какой-то неясный шум, напоминающий скрип двери.

– Полежи здесь, надо посмотреть, что там за мышки шалят. – Гена оторвал кусок липкой ленты и залепил ей рот.

Туся осталась одна, и у нее появилась возможность оглядеться. Она находилась в небольшой, скудно обставленной комнате, судя по шуму спускающихся шагов – на втором этаже, да– е на чердаке, с единственным зарешеченным окном под треугольной крышей. Было холодно. Дом явно давно не отапливался. Где она оказалась? Куда завела ее ненастная жажда приключений? Вокруг стояла пугающая тишина – ни звука машин за окном, ни речи, ни пения птиц. Кажется, она в заброшенном старом доме и помощи ждать неоткуда.

«Мне придется тебя убить», – вспомнила она безжалостную фразу, и слезы устремились из ее глаз неудержимым потоком. Теперь ей ужасно захотелось жить! Захотелось дышать этим отравленным городским воздухом, захотелось влюбляться и разочаровываться. Захотелось завидовать нарядам подружек и просто ходить в кино! «Ничего больше не будет! Ничего больше не будет!»– повторяла она про себя, ощущая, как ее охватывает паника. Неожиданно дверь потихоньку приоткрылась, и сквозь пелену слез Туся разглядела знакомую фигуру Маргариты Николаевны. Она уже бредит, сходит с ума? Нет! Это действительно Маргаритка. Учительница вошла, приложила палец к губам – глупая предосторожность – Туся все равно ничего не могла бы сказать, но она почувствовала как по ее венам разливается тепло. Она не одна.

Как часто мы не в силах разобраться в своих поступках, ответить себе, почему сделали так, а не иначе. Вот так и Рита не понимала сейчас почему она не бросилась разыскивать милицию, а полезла в этот дом, не имея под рукой элементарного газового баллончика. Заметив, как Гена несет безвольную девушку на руках, она уже практически не сомневалась в своих догадках. А то, что Рита увидела, оказавшись на чердаке, уничтожило последние сомнения – Туся стала жертвой насильника.

Рита удачно обманула Гену, направив его подозрения в сторону сарая. Она специально распахнула двери настежь, чтобы создать видимость угона его «вольво». Гена бросился по сугробам к сараю, а Рита сюда, наверх.

– Не плачь. Береги силы, – предупредила она, принимаясь торопливо развязывать Тусины ноги, скрученные веревкой. – Мы справимся, – подбадривала она, понимая, что нужно спешить.

– Но узел был завязан мастерски. Рита наклонила голову, чтобы попробовать развязать его зубами, ей это почти удалось. В ту секунду, когда узел подался, она услышала невнятное мычание Туси и торопливо взглянула на нее. Туся была смертельно напугана и смотрела куда-то поверх ее головы. Это было последнее, что Рита осознала. В глазах у нее потемнело, но она успела почувствовать резкую боль в затылке, прежде, чем потеряла сознание.

– Вот, смотри, что ты наделала! – гневно произнес Гена, отбрасывая кочергу в сторону. – Это ты виновата, что я убил ее. – Он наклонился потрогал пульс, оттянул веко и посмотрел зрачки. Нет, пока еще жива, только потеряла сознание. Он сорвал с Тусиных губ лейкопластырь. – Теперь мне придется и ее убить.

Охранник сказал это таким будничным голосом, что Туся засомневалась – вменяем ли он? В голову пришло нелепое воспоминание из детского мультфильма: «Ну вот, теперь он и тебя посчитал». Ее начал душить нервный смех.

– Не смей смеяться! – заорал Гена. Вены на его шее вздулись.

Она продолжала хохотать, как безумная.

– Никто не может смеяться надо мной! Лицо охранника перекосилось от ярости. Он наклонился и ударил Тусю по лицу. Она даже была благодарна ему за ту резкую боль, что испытала, ее нервный срыв закончился так же внезапно, как и начался.

– То-то же! – самодовольно усмехнулся Гена, мгновенно успокаиваясь. – На этот раз я не стану прибегать к ножу, хотя И считаю, что лезвие намного эстетичнее всех видов оружия. Вы сгорите, задохнетесь в дыму, – просто объяснил он. – Несчастный случай. Пустой дом в Выселенной деревне. Пришли мальчишки, побаловались спичками, а вы не успели спастись. Вот только спектакль придется отложить, пока я не привезу канистру бензина. Это для того, чтобы наверняка запылало и чтобы пожарные не успели подъехать раньше времени. – Он методично рассказывал Тусе о том, как собирается их убивать, а сам в это время связывал Риту. Она все еще была без сознания.

Заметив тревогу в глазах Туси, охранник сказал:

– А она ничего. Жаль, что я раньше этого не рассмотрел. Впрочем, теперь это не имеет значения.

– Тебя все равно найдут! – заверила Туся с пафосом, потому что актриса в ней продолжала жить, а если и собиралась умирать, то последней. – Ты ответишь за все свои злодеяния.

– Ошибаешься. Меня здесь скоро не будет. Я исчезну, испарюсь. А потом где-нибудь в Аргентине или Бразилии появится не Геннадий Васильевич Швыдко, а какой-нибудь дон Педро Иванов с энной суммой в кармане. Вряд ли на мою поимку бросят все силы Интерпола. Я человек маленький, но жить буду, и жить буду долго и счастливо, в отличие от вас.

Гена вышел, а Туся застонала от отчаяния. Чуть позже она услышала, как заурчал мотор его машины. Убийца отправился за бензином. Сколько им осталось жить? Десять минут? Полчаса? Час? Внезапно в Тусе проснулся дух сопротивления – не даст она поджарить себя и Маргаритку, как какую-то отбивную. Не для того ее мама родила, растила и воспитывала, правда, не всегда на личном примере!

– Рита, – позвала она. Тут уже было не до условностей. – Рита! Очнись!

Бесполезно. Удар по голове был такой силы, что мог и быка свалить, не то что хрупкую женщину.

Туся стала искать возможность развязать себя.

И вдруг на столе она заметила зажигалку, забытую охранником. Она подергалась, освободила связанные ступни, затем подползла к столу на четвереньках – от долгого лежания на полу ноги затекли и не хотели слушаться. Тусе удалось завладеть зажигалкой, и она даже умудрилась закрепить ее в вертикальном положении в какой-то щели. Чиркнув пару раз и получив ровное пламя, Туся, не долго думая, подставила под него связанные запястья. Огонь опалил кожу невыносимой болью, но она терпела, с ожесточением наблюдая, как веревки тлеют и загораются. «Горите милые, горите поскорее», – уговаривала, Туся. Спустя несколько секунд она смогла освободить и руки.

Надо отдать должное Тусе – она сразу же бросилась к Рите.

– Рита, очнись, очнись, пожалуйста.

Разве это не превратности судьбы? Как быстро они поменялись с Ритой ролями – теперь Туся вынуждена спасать учительницу, развязывать ее. Она приподняла голову и почувствовала что-то липкое под руками. Кровь. Сколько крови! «Господи! – воззвала Туся к небесам. – Что же мне делать?!»

«Будь сильной!» – будто услышала она. И Туся пошла, вернее, бросилась по лестнице на улицу. Хорошо, что на ней были куртка и ботинки.

Туся из последних сил бежала по дороге. Кругом стояли пустые дома, поселок словно вымер. Даже бездомных собак не было видно – на улице начиналась метель. Где-то вдали тускло светились, окна домов новостроек, но ей казалось, что она никогда не сможет добежать до них. Если она не сумеет позвать на помощь, то Рите грозит смерть. Она не будет об этом думать. Не должна об этом думать, потому что, если бы она осталась там, они бы погибли обе. А пока у нее еще есть шанс спасти жизнь учительницы.