Книга

Довольно быстро, однако, выяснилось, что часиком-другим не обойтись. Автобус вез их на берег Мертвого моря, так что возвращение планировалось только к позднему вечеру. Израиль оказался неожиданно большим. В районе Хайфы еще накрапывал дождь, справа от автострады желтели дюны, а слева полз гребень кармельского хребта, длинный, как крокодил. Затем небо поголубело, и шофер включил кондиционер; сквозь навалившуюся дрему Клим разбирал промелькнувшие за окном башни тель-авивского даунтауна, аэропорт, апельсиновые рощи прибрежной возвышенности, каменистые холмы Иерусалима… Стоял уже полдень, когда шоссе вынырнуло, наконец, из горной складки на пустынную плоскую равнину, ограниченную линией гор на близком горизонте.

— О'кей, — сказал проснувшийся гид. — Вот и Мертвое море, видите? Во-он там, серебрится. Те дома слева — это Иерихон. Помните, иерихонские трубы? Так вот, они трубили именно здесь, заваливая здешние стены… да… а теперь тут казино, которое хрен завалишь… ха-ха… шутка… А это, стало быть, пустыня, по которой ходили Иешуа Навин, Иоанн Креститель и, конечно же, Иисус Христос, в местной транскрипции именуемый Ешу… Сейчас мы приостановимся на заправке, там есть туалеты и буфет. Стоянка четверть часа, просьба не опаздывать.

Клим вышел наружу. Там было очень жарко, сухо, и свет нестерпимо лупил по глазам, прежде защищенным тонированными стеклами автобуса. Щурясь, Клим сделал несколько десятков шагов и оказался на границе асфальтированного пятачка заправочной станции. Перед ним лежало ярко-белое пространство пустыни. Вблизи она вовсе не казалась плоской: наоборот, повсюду виднелись округлые небольшие холмы, перемежаемые жесткими каменистыми гребнями. Тут и там торчали странные, заковыристые по форме растения: низкорослые морщинистые деревья, неприветливый кустарник; ветерок шевелил сухие мячи перекати-поля. В воздухе стоял незнакомый кисловатый запах. Клим втянул его ноздрями и определил: пахло серой. Как в аду.

Вот так отойдешь на чуть-чуть и уже не видно тебя… — подумал Клим и сделал шаг с асфальта на землю. Землю? Это трудно было назвать землей в обычном значении слова. Тогда как? Почва? — Вот уж нет… Глина? Песок? — Тоже нет: поверх этой пустыни лежала какая-то мертвая запекшаяся короста, будто пересыпанная струпьями и перхотью. Но противно не было… даже наоборот… Клим вслушался в себя и с удивлением обнаружил внутри странное бесшабашное веселье. Много азота в воздухе, не иначе… способствует опьянению… дно мира, как-никак… четыреста метров под уровнем моря. Вот оно, правильное слово: дно. Не земля и не почва, а дно. Станция Дно. Ты идешь по дну. Прежде шел ко дну, а теперь идешь по…

Он вдруг понял, что и в самом деле идет, уходя все дальше и дальше от автозаправки, от автобуса, от прежней жизни. Куда ты? А черт его знает… Веселья в душе не уменьшилось, а, наоборот, прибавилось. Страха не было совсем, и думать не хотелось вовсе. Он просто шел вперед, огибая ямы, перепрыгивая через довольно глубокие расщелины, взбираясь на холмы. Глаза привыкли и уже не болели. Отойдя на приличное расстояние, Клим оглянулся. Башенка заправки ясно виднелась в прозрачном слоистом воздухе. Вот видишь — всегда можно вернуться. Только зачем?

Он шел еще час, а может, и два, а может, и больше… Горы справа стали теснить его к морю, и Клим потеснился, даже не думая возражать. Кто он тут такой, чтобы возражать? Вокруг не было никого, ни одной живой души, и он сильно удивился, увидев, наконец, людей. Люди копали, ковыряя коросту дна при помощи заступа и кирки. Рядом под сетчатым тентом стояли палатки. Клим присел отдохнуть, и тут же из палатки высунулся наголо бритый загорелый парень с затейливой татуировкой на груди.

— Что, устал? — поинтересовался он по-английски.

Клим кивнул.

— Ничего, привыкнешь, — пообещал парень. — Что-то я тебя не помню. Ты из новеньких? Из Румынии?

Клим снова кивнул. Пока все было чистой правдой: сухогруз и в самом деле следовал из Констанцы. И хотя, скорее всего, его приняли за свежеприбывшего румынского гастарбайтера, разубеждать татуированного парня не хотелось.

— Главное — больше пить, а то высохнешь, — назидательно сказал парень. — Вам уже, наверное объясняли.

— Ага, — откликнулся Клим и подумал, что можно было бы обойтись кивком и на этот раз.

Парень вздохнул и замялся. Видно, что он хочет что-то сказать, но не знает как.

— Тогда вот что, — произнес он наконец. — Я тебя не подгоняю: первый день и все такое… но у нас график, сам понимаешь. В общем, попей воды и возвращайся к работе. Напомни, тебя как зовут?

— Адриан, — почему-то соврал Клим и, задумавшись, почему, нашел этому только одно объяснение: так звали такелажника в Констанце. — Адриан Стойка.

— Очень приятно, Адриан, — сказал парень. — А я — Моше. Надо работать, Адриан. Копать.

Он указал на лопату, весьма кстати прислоненную к черной пластиковой цистерне.

— Копать? — улыбаясь, переспросил Клим.

Копать он умел великолепно.

— Ну да, копать… — повторил парень с оттенком недоумения. — Искать. Ищи, пока не найдешь. Такая работа, Адриан. Раскопки.

Клим снова кивнул и пошел к цистерне — за водой и инструментом. Все совпало самым удивительным образом. Конечно. Надо копать, вот что. Надо искать, пока не найдешь. Проще не скажешь…

— Погоди, погоди… — перебил его Сева. — Ты что, так там и остался? Вот так, просто, сошел с автобуса и остался? Без вещей, без денег, без визы…

Клим улыбнулся.

— А что тут такого, дружище? Что я терял, кроме своих якорных цепей? Денег у меня, почитай, что и не было — так, пара сотен баксов в кармане, а расчет на судне мне все равно никто бы не дал в середине рейса. Вещи? Какие там вещи… да и нужны ли они «румынскому чернорабочему»? Документы? А на черта нелегалу документы? Только жизнь осложняют: нет паспорта — значит, и высылать некуда…

— Но почему? Почему именно здесь?

— А почему нет?

— Ну как… — Сева потер лоб. Он всегда держал в уме, что Клим, при всей своей декларируемой нормальности, способен на самые экстравагантные поступки, и, тем не менее, услышанный рассказ представлял собой явный перехлест. — Согласись, что это чересчур… черт!.. Если уж оставаться нелегалом, то где-нибудь в Штатах, в Канаде, в Новой Зеландии… в Европе, на худой конец! Но здесь… на каторжных раскопках в Иудейской пустыне…

Клим комически сморщил свое круглое лицо, словно собираясь расплакаться.

— Неужели ты мне настолько не рад, что аж в Канаду посылаешь?

— Набить бы тебе, гаду, морду… — угрюмо сказал Сева. — Да поди справься с таким ковбоем…

Наступило неловкое молчание. Сева смотрел обижено; Клим виновато постукивал по столешнице костяшками пальцев.

— Ну что ты от меня хочешь? — сказал он наконец. — Разве я не извинился? Виноват, конечно, виноват. Но ты пойми, я ведь не к тебе в гости сюда ехал. Если уж совсем серьезно, то тогда я совсем до ручки дошел. Понимаешь, мне всегда казалось, что я такой большой и умный, во всем сам разберусь… что нужно только найти правильную систему, а все остальное уже наладится автоматом. Ты вот, помнишь, меня про Бога спрашивал: где, мол, Клим, у тебя Бог в твоей религии? А я что отвечал, помнишь?

Сева все так же угрюмо помотал головой.

— Нет, не помню. Да и при чем тут Бог?

— При чем, еще как при чем! Потому что одно дело, когда правила человек составил, и совсем другое — когда… — Клим приостановился, словно застеснявшись собственного воодушевления. — Может, я дурак, блаженный… все может быть… я уж и сам не знаю, что меня тогда так разобрало. Понимаешь, если где и искать ответы, то эта пустыня — самое подходящее место. Хотя бы потому, что до меня, малого, там столько народу этими же поисками занималось, что не перечесть. А некоторые, говорят, даже находили…

— Ну, и нашел? — насмешливо спросил Сева. — Это ж надо! Кому рассказать — не поверят: близкий друг в часе езды, а он, гад, четыре года напролет Бога ищет, телефонный номер набрать некогда!

— Да ведь ты бы меня сразу оттуда выдернул! — возразил Клим. — Приехал бы и выдернул. Разве не так?