Страница 4 из 62
Она вдруг стала печальная и повесила трубку.
— Что случилось? — спросила я.
Девушка ответила со вздохом:
— Этот таксист гребаный говорить, что не забирать нас отсюдова. И еще говорить: «Вы не люди, а плесень».Ты знать, что это значить?
Я сказала, что не знаю, потому что и вправду точно не знала. И я вытащила из пакета карманный толковый английский словарь Gollins Gemи поискала это слово. Нашла и сказала девушке, стоявшей у телефона:
— Это значит, что ты «слой грибковой растительности, образующийся на поверхности испорченного продукта».
Девушка непонимающе посмотрела на меня, и мы обе рассмеялись, потому что не сообразили, как это понимать. У меня всегда возникали такие сложности, когда я изучала ваш язык. Каждое слово способно себя защитить. Только тебе кажется, что ты улавливаешь смысл, как слово может разделиться на два разных значения, и ты уже ничего не понимаешь. Я вами восхищаюсь. Вы просто как волшебники. Заколдовали свой язык, как и свои деньги.
В общем, я и та девушка, которая стояла первой в очереди к телефону, смеялись, глядя друг на дружку, и я держала свой прозрачный пакет, а она держала свой прозрачный пакет. У нее в пакете лежали карандаш для бровей, пинцет и три колечка сушеного ананаса. Девушка заметила, что я смеюсь и смотрю на ее пакет, и перестала хихикать.
— И на чего ты пялиться? — спросила она.
Я сказала, что не знаю.
А она заявила:
— Знаю я, чего ты думать. Ты думать вот чего: ну вот, такси за ней не приезжать ни фига, и далеко ли она потопать с карандаш для бровей, пинцет и три кусочек ананас?
А я ей сказала:
— Может быть, ты могла бы воспользоваться карандашом для бровей, чтобы написать на листочке: «ПОМОГИТЕ», а потом ты могла бы отдать кусочки ананаса первому, кто помог бы тебе.
Девушка посмотрела на меня как на ненормальную.
— Слушать, дорогуша, — медленно проговорила она. — Раз, у меня нету бумажка, чтоб писать записка. Два, писать и не уметь ни фига, я только уметь рисовать брови. И три, эти ананас я есть сама.
Она сделала большие глаза и уставилась на меня.
Пока все это происходило, девушка, стоявшая в очереди второй — та, что была в лимонно-желтом сари, с пустым прозрачным пакетом, — стала в очереди первой. Она взяла трубку и стала что-то шептать на каком-то языке, звучавшем так, будто мотыльки тонут в меду. Я тихо похлопала ее по плечу, потянула за краешек ее сари и сказала ей:
— Пожалуйста, ты должна попробовать поговорить с ними по-английски.
Девушка в сари глянула на меня и перестала лопотать на своем мотыльковом языке. Очень медленно и неуверенно, будто вспоминая слова, привидевшиеся ей во сне, она проговорила в телефонную трубку:
— Англия. Да, пожалуйста. Да, пожалуйста, спасибо, я хочу идти в Англию.
После этих слов девушка в лиловом платье с открытыми плечами наклонилась и почти прижалась носом к носу девушки в лимонно-желтом сари, постучала пальцем по ее лбу и, сложив губы, издала звук, похожий на тот, который получился бы, если бы рукояткой швабры постучали по пустому ведру.
— Бонг! Бонг! — произнесла она, глядя в упор на девушку в сари. — Ты уже есть в Англия, понимать? — И направила оба указательных пальца на линолеумный пол. — Это есть Англия, дорогуша, или ты не видеть? Прям тут, ага? Уже тут мы.
Девушка в желтом сари молчала, распахнув свои зеленые глаза, похожие на леденцовые луны. А девушка в лиловом платье — девушка с Ямайки — сказала:
— А ну дать-ка сюда.
Она выхватила телефонную трубку у девушки в сари и проговорила:
— Слушайте, ждите минутка, пожалста…
Но тут она умолкла и протянула трубку мне. Я приложила ухо к трубке, но услышала только длинный гудок. Я повернула голову к девушке в сари.
— Нужно сначала набрать номер, — сказала я. — Понимаешь? Сначала набери номер, а потом скажи таксисту, куда ты хочешь поехать. Хорошо?
Но девушка в сари только прищурилась и крепче прижала к себе свой пустой прозрачный пакет, будто испугалась, что я отберу его у нее, как другая девушка отобрала телефонную трубку. Девушка в лиловом платье повернулась ко мне.
— Ни фига так не получаться, дорогуша, — сказала она со вздохом. — Бог свои детишки звать домой скорей, чем этот деваха вызывать такси. — Она снова протянула мне телефонную трубку и добавила: — Ну-ка, лучше ты говорить.
Я указала на девушку, стоявшую в очереди третьей — ту, которая была в голубой футболке, синих джинсах, белых кроссовках и с полным пакетом документов.
— Как насчет нее? — спросила я. — Она стоит в очереди передо мной.
— Угу, — кивнула девушка в лиловом платье, — да только у нее нету ни фига му-ти-ВАЙ-ции.Прально я говорить, дорогуша? — И она воззрилась на девушку с полным пакетом документов, но та только пожала плечами и стала разглядывать свои белые кроссовки Dunlop Green Flash.Девушка в лиловом платье снова обратилась ко мне: — Давай ты, дорогуша. Уж поболтать с ними, пускай нас увозить, а не то еще они передумать и опять нас тут запирать.
Я посмотрела на телефонную трубку. Она была серая и грязная, и мне стало немного страшно. Я посмотрела на девушку в лиловом платье.
— Куда ты хочешь поехать? — спросила я.
— Да на все четыре, — ответила она.
— Прошу прощения?
— Без разница, дорогуша.
Она это таким тоном произнесла, будто сделала мне большое одолжение.
— Доброе утро. Я хотела бы вызвать такси, пожалуйста.
— Вам кеб нужен?
— Да. Пожалуйста. Такси-кеб. Четыре пассажирки.
— Откуда?
— От центра временного содержания иммигрантов «Блэк Хилл». Это в Хай Истер, недалеко от Хелмс-форда.
— Знаю я, где это. А теперь послушай меня…
— Пожалуйста, все в порядке. Я знаю, вы не возите беженцев. Мы не беженки. Мы уборщицы. Мы тут прибираем.
— Уборщицы, говоришь?
— Да.
— Правду говоришь? А то ведь, если бы мне приплачивали по фунту за каждого гребаного иммигранта, который в такси садится, а потом не знает, куда ему ехать надо, и начинает моему водителю мозги конопатить своим суахили, а потом еще пытается сигаретами расплатиться, я бы сейчас в гольф играл, а не с тобой разговаривал.
— Мы уборщицы.
— Ладно. Ты-то точно говоришь не как беженка. Куда ехать-то?
Я запомнила тот адрес, который был указан на водительском удостоверении, лежавшем в моем прозрачном пластиковом пакете. Эндрю О’Рурк — белый мужчина, с которым я встретилась на берегу: он жил в Кингстоне-на-Темзе в английском графстве Суррей. Я проговорила в рубку:
— В Кингстон, пожалуйста.
Девушка в лиловом платье схватила меня за руку и зашипела:
— Ты что, дорогуша, того? Куда угодно, только не на Ямайка! Да меня там угробить в один момент, как только увидать!
Я сначала не поняла, почему она так испугалась, но теперь понимаю. Есть Кингстон в Англии, а есть еще Кингстон на Ямайке, только там совсем другой климат. Вот еще над чем потрудились ваши волшебники. У вас даже города с двумя хвостами.
— Кингстон? — переспросил тот мужчина, с кем я говорила по телефону.
— Кингстон-на-Темзе, — уточнила я.
— Так это же черт знает где, да? Это же в этом, как его…
— В Суррее, — подсказала я.
— В Суррее. Ага. Четыре уборщицы из гребаного Суррея, так, что ли?
— Нет. Мы уборщицы и живем поблизости. Но нас посылают на работу в Суррей. Нужно там прибраться.
— Наличка, безналичка? — устало спросил мужчина.
— Прошу прощения?
— Наличными платить будете или центр ваш гребаный деньги на счет переведет?
— Мы расплатимся наличными, мистер. Расплатимся, когда доедем.
— Только попробуйте не расплатиться.
Еще минуту я слышала его указания, а потом нажала на рычаг. Послышался гудок. Я набрала другой номер. Этот номер был указан на визитной карточке, которая тоже лежала в моем пластиковом прозрачном пакете. Карточка была мокрая, когда я подобрала ее, а потом высохла и покоробилась, и я не могла разобрать последнюю цифру — 8 или 3. Я набрала 8, потому что в моей стране нечетные числа приносят неудачу, а неудач мне и так уже хватало.