Час зверя

Перкинс снова глянул на часы и сдул с пива пену. Следовало вернуться домой. Вернуться и проверить, как там Зах. Страх, забивая глотку, переходил в тошнотворное удушье. Думать становилось все труднее. Мать твою, на до было сразу же идти домой.

Но что потом? Он мог только стоять рядом и смотреть, как Зах сдается полиции, а Муллиген и фэбээровцы рвут его на части.

Прозрачные черные стрелки часов на вершине киоска медленно сдвинулись с места. Без четверти пять. Пер кине прислушивался к смутному, гулу голосов, вздымавшемуся к нарисованным звездам. Он думал о Тиффани Разыскать ее, подвергнуть допросу, выпытать все о теле в коттедже, о фотографии, где она снята вместе с Фернандо Вудлауном. Оливер пытался дозвониться ее родителям в Скардейл, но безуспешно, поэтому он решил встретить поезд, прибывающий в 5.02 вечера, который она сама отметила в расписании. Перкинс продолжал томиться на вокзале, твердя себе, что следовало бы поспешить домой.

Человек в справочном окне сказал ему, что поезд следует встречать на 28-м пути. Отсюда Перкинс видел нужное ему число, намалеванное над одним из мраморных сводов. Он следил за выходом, посасывая пиво, надеясь, что пиво размоет кисель страха, заливавший его внутренности от желудка до самого мозга. Знать бы только, сколько пива для этого понадобится! Он пил большими глотками и думал о Тиффани. Передернув плечами, Оливер с гримасой отвращения вгляделся в снующую внизу толпу.

Перкинс припомнил, как в первый раз встретился с Тиффани. Тогда она уже поселилась вместе с Захом, но Оливер пока даже имени ее не слыхал. Однажды он зашел навестить Заха — пожалуйста, она тоже тут. По всей видимости, они познакомились в той пенсильванской секте, истинно христианском убежище, откуда Оливеру пришлось спасать Заха, когда тот во второй раз принялся за наркотики. Какое-то время Тиффани оставалась там и после отъезда Заха, однако ей не хватало его мистической, таинственной, астрально-оккультной силы, и она поспешила вслед за своим дружком.

— Он примерно на три астральных уровня превосходил всех в нашем лагере, — пояснила она Оливеру при первой же встрече. — Вот почему его аура так загрязнилась. Это все от усилия прорвать пелену их непонимания.

— Да, наверное, именно в этом все дело, — отозвался Оливер.

Зах и Тиффани обвили друг друга руками и заулыбались ему. Два влюбленных космических шарика.

Перкинс покачал головой при одном только воспоминании об этом. У него даже портился вкус во рту, когда он думал о Тиффани. Предательские, нежные, голубиные глаза. На миг взгляд Оливера обратился к потолку со звездами. Апрельский знак, нацелившись на восток, опрокинулся в зиму. Тиффани верила в астрологию. Верила, что сны — это вести от Бога; у Иисуса была белая аура, Мария зачала его от Божественной энергии, излучаемой Вифлеемской звездой.

— Знаешь, — пропела она однажды, — мне так трудно принять, что ты — брат Заха. — Наклонив голову набок, она внимательно посмотрела на него. Личико Венеры, голосок — что живая музыка. — Понимаешь, его астральный уровень настолько высок, у него такая чистая аура, он так глубоко проницает, а ты…

Перкинс коротко фыркнул, запрокидывая бутылку и выливая в рот последние капли. Широкоплечий мужчина, стоявший справа от него, сдвинулся к бару, поставив кружку на перила. Перкинс заметил женщину в зеленом платье, пристроившуюся за одним из соседних столов. Забросив ногу на ногу и покачивая на носке черную лакированную туфлю, она попивала содовую с соком. Женщина поглядела на Перкинса, но тот отвернулся, угрюмо оглядывая вокзал. Прислонившись к холодной каменной стене, он хмуро таращился вниз на постоянно прибывавший поток торопливых пассажиров, накрытых рукотворным небом. Стрелки часов, украшавших справочный киоск, приближались к пяти.

— Ты ничегошеньки не понимаешь, Оливер, ну просто ни капельки, — вот что говорила ему Тиффани. В ту ночь. В ту ночь год тому назад. Когда он припомнил это, у него даже кишки свело от отвращения. Перкинс ненавидел Тиффани, он ненавидел самого себя, его тошнило от этих воспоминаний, он думал о той ночи с ужасом и брезгливостью. — Ты ничегошеньки не понимаешь.

Он вновь повернулся и поймал взгляд женщины в зеленом платье. Женщина, легонько облизывая губы, откровенно разглядывала его. Перкинс едва не бросился перед ней на колени. Обхватить ее руками, зарыться лицом в щедрое лоно, прижаться носом, точно заблудившийся щенок, просить утешения, приюта, секса, который хотя бы на миг избавит его от одиночества.

«Все это глупости», — устало подумал Оливер. Печально улыбнувшись женщине, он вновь отвернулся к балюстраде, сосредоточившись на том, что происходило внизу.

Стрелки на часах справочного киоска показывали пять ровно.

«Той ночью», — снова подумал Оливер. Той ночью он нашел Заха, накачавшегося наркотиками так, что память отшибло. Брат валялся на полу спальни в коттедже и бормотал что-то насчет гребаной чашки и братской любви. А что же поделывала Тиффани со своими астро-мать-их-уровнями? Ей следовало позаботиться о Захе. Раскрыть глаза пошире и увидеть, что с ним происходит. Как же! Той ночью она показала себя во всей красе. Во всей красе.

Перкинс скривился, на его лице проступили боль и вина. В желудке осела тяжесть, сердце обратилось в свинец. Он мысленно перебирал события сегодняшнего дня: Зах в его квартире, они вместе, они шутят и смеются, как прежде; и впервые одиночество, пусть хоть и немного, но отступает.

— Господи Иисусе, — пробормотал Перкинс. — Господи Иисусе, что же мы натворили?

И тут уголком глаза он подметил движение на пути номер 28. Развернувшись, он увидел, как толпа пассажиров прорывается сквозь мраморные своды и медленно расползается по огромной территории вокзала. Перкинс выпрямился. Его взгляд ощупывал каждого человека, проходившего под мраморной аркой, провожал каждого, вливавшегося в тот или иной поток. На миг людская волна схлынула — и снова прибой.

Перкинс, почти свисая с балкона, на миг оцепенел, увидев…

Из-под арки вышла маленькая, тоненькая фигурка. Голова опущена на грудь. Лицо прикрыто козырьком бейсбольной кепочки не по размеру. Однако он сразу же опознал этот наряд: невероятная рубашка из цветных лоскутьев, многоцветный плащ Иосифа — разве он мог пропустить такое? Разорванные на коленях джинсы, красная матерчатая сумка в руке…

«Что за черт? — изумился он. — Зах?»

Фигурка, пересекая вокзал, двинулась в сторону тоннеля с весело мигавшими продуктовыми киосками. Там, напротив цепочки магазинов, располагался вход в метро. Добравшись до середины станции, человек обернулся и глянул на старинные часы: 5.09.

В этот миг Перкинс успел разглядеть профиль. Он приоткрыл губы и, так и не сумев выговорить вслух имя, бесшумно выдохнул.

Фигурка торопливыми шагами удалялась в сторону подземки. Это был не Зах. Это была Тиффани.

Седоволосый джентльмен, бережно свернувший «Таймс», вернется домой и расскажет жене, что повстречал чудовище. Уверенный в себе прожженный делец с Уолл-стрит. Чистая кожа, широкий нос. Он стоял на перроне подземки, крепкий, словно дуб. Посмеиваясь, он скажет жене: «Я стоял себе, дожидаясь электрички, и тут это… это существо выползло прямо к моим ногам. Судя по виду, оно уже несколько лет прожило в тоннеле. Я читал о таких вещах».

Во всяком случае, именно так представляла себе Нэн их вечерний диалог, поднимаясь по металлической лесенке с путей. Старикан уставился на нее так, что Нэнси съежилась, готовая упрятаться в скорлупу ореха. Она слишком отчетливо ощущала, во что она превратилась: от блузки остались одни ошметки, лифчик торчит наружу, руки и лицо покрыты грязью, смешанной с кровью. А запах! Она сама чувствовала его, выползая на четвереньках на платформу, она вдыхала ароматы своей мочи и блевотины, вонь, идущую от рук, перепачканных жидким черным месивом из ниши. Тот мужчина, бизнесмен с Уолл-стрит, едва увидев Ненси, скорчил гримасу, и кто мог винить его за это?