Дермафория

Говорить не могу. Не могу даже ни покачать головой, ни кивнуть, что было бы совсем не лишним.

– Попробуй, – говорит Могильщик и протягивает папаше ложечку мороженого. Манхэттен Уайт проглатывает кусочек и снова смотрит на меня. – Мы с тобой работаем на одну организацию. Точнее, работали, поскольку ты взял незапланированный отпуск. Помимо прочего, в сферу наших интересов входит производство и поставка фармацевтической продукции. В этой организационной цепочке ты подчиняешься мне как служащий отдела исследований и разработок. И не просто служащий, а глава вышеупомянутого отдела. Что касается меня, то я подчинялся и подчиняюсь мистеру Хойлу.

Могильщик опускает в мороженое пластмассового солдатика. Стоя по колено в ванильной массе, солдат со шрамом через все лицо наклоняется – наверняка для того, чтобы зарядить гранатомет.

– Положение в организации у тебя, сам понимаешь, очень высокое, – говорит Уайт. – Денег для нас – и, разумеется, для себя – ты заработал немало, и до последнего случая мы были тобой очень довольны.

– А кому подчиняется Хойл? – С подбородка на онемевшие, покалывающие руки скатывается длинная нить слюны. Я утираюсь ничего не чувствующей ладонью.

– Да, похоже, быстро не получится, – говорит Уайт. – Хойл не подчиняется никому. Он первое и последнее звено в цепи, и все, что в ней есть, принадлежит ему. Он – последнее слово в этой организации, его организации, и ты ухитрился попасть в его черный список. Большинство других в такой ситуации просто получили бы полный расчет, но у тебя есть что-то вроде парашюта, так что мы готовы к переговорам.

– Я весь внимание. – Слова склеиваются как теплая глина.

– Сарказм. Это уже в духе старины Эрика, – говорит он и улыбается. – Речь пойдет об устроенном тобой пожаре. Чтобы было ясно с самого начала, добавлю, это не обвинение. Никто – ни я, ни Холл – не считает, что ты сделал это намеренно. Меры предосторожности соблюдались, зарабатывал ты, мягко говоря, неплохо. Все уверены, что имел место несчастный случай. Тем не менее факт остается фактом: за лабораторию отвечал ты, и пожар случился в твою смену.

– Хойл наверняка застрахован.

– И да, и нет, – говорит Уайт. – Все не так просто. Помимо значительного материального ущерба в форме производственных мощностей и запасов готового продукта, есть еще вопрос интеллектуальной собственности. Ты работал по найму, выполнял для нас определенную работу, результаты которой, следовательно, принадлежат нам. И последнее. У нас есть основания полагать, что ты лично ответственен за сокращение запасов товарно-материальных ценностей. Учитывая твое правовое положение, нам приходится рассматривать вариант, при котором ты заключишь судебную сделку в нарушение соглашения о неразглашении с организацией. Для мистера Хойла такое развитие событий таит значительную потенциальную опасность, что, в свою очередь, представляет значительную потенциальную опасность и для тебя самого.

– Это угроза?

– Да. Представить в письменной форме?

– Я копам ничего не сказал.

– Но они уже спрашивали.

– Я на их вопросы не отвечал.

– Знаю, что не отвечал, – говорит Уайт. – В противном случае малыш Могильщик уже разложил бы тебя по пакетам. Тем не менее тебя допрашивали и еще будут допрашивать. И будут торговаться, предлагая будущее в обмен на нарушение соглашения о неразглашении.

Вонзаю ногти в ладонь. Закусываю губу, пока боль не прорывается через белый шум помех.

– Я не собираюсь торговаться тем, чего не знаю, а я не знаю ничего. – Слова звучат уверенно, солидно и ясно. Скребу языком по зубам и чувствую вкус крови. – Вы правы, я, возможно, несу ответственность за сокращение запасов, поскольку причинил серьезный ущерб еще и самому себе. Если что-то сказал, забудьте и не обращайте внимания. Если я правильно вас понял, Хойл не сможет использовать пожар для получения налоговых льгот. Я же со своей стороны не в состоянии компенсировать Хойлу или организации тот ущерб, который, как вы утверждаете, я ему причинил.

– Полиция придерживается того же мнения, так что спорить здесь не о чем.

– Ладно. Тогда что мы с вами обсуждаем?

– Одно из двух, – говорит Уайт. – Первое. Ты заявляешь, что не в состоянии компенсировать причиненный пожаром ущерб. Ошибаешься. Не считая руководства, ты зарабатывал едва ли не больше всех. При этом был трудоголиком и вел довольно умеренный образ жизни. Следовательно, мы вправе предположить, что компенсировать причиненный уничтожением лаборатории ущерб тебе по силам. Мы готовы подождать, покаты полностью восстановишься после неприятного инцидента в пустыне и сможешь восстановить доступ к офшорным счетам или хранилищам, где сосредоточены твои сбережения.

– А если не смогу?

– Тогда будешь заниматься исследованиями и разработками. Ну и опять же остается вопрос о находящейся в твоем владении нашей интеллектуальной собственности.

– Никакой интеллектуальной собственностью я сейчас не владею. – Слюна отдает неприятным вкусом, как будто я пил из металлической банки. Электрическое онемение сменяется пожаром под повязками. А если пересаженная кожа сместилась? Если не приживется?

– Я тебя, Эрик, не первый день знаю. И я тебе верю. – Он поднимается, и Могильщик, не говоря ни слова, помогает подняться мне. – Тем не менее, учитывая твое нынешнее состояние, договор о неразглашении остается в силе. Моя же обязанность заключается в том, чтобы ты, по мере выздоровления, смог решить вопрос возмещения убытков, сохранив при этом в неприкосновенности наши производственные секреты.

– А в чем моя обязанность?

– Вспомни. И не забывай держать рот на замке.

– То же самое говорили и копы, и адвокат. Теперь и вы туда же. Хотите, чтобы я вас с ними познакомил?

– Вижу, вижу старину Эрика. Поверь, все устроится само собой и даже раньше, чем ты себе представляешь.

– Мне надо вернуться. – Я так и не встретился со Стеклянной Стриптизершей.

– Вернуться куда?

Кто бы ни сидел на хвосте, Энслингер или Уайт, я не хочу, чтобы меня высаживали у отеля.

Едем молча. Мошки бьются об уличные фонари, отбрасывая жуткие тени на оштукатуренные кирпичные стены, защищающиеся Шейди-Пойнт и Виста-Эйкрс. Солнце садится, и дома-муравейники становятся одного цвета с наступившими сумерками. Уайт не смотрит ни на меня, ни на сына. Могильщик, если еще не уснул, изучает мой затылок.

– Ну вот, приехали, – говорит Уайт. Я сказал отвезти куда-нибудь, вот он и привез меня к «Форду». – Давай посидим как-нибудь, выпьем кофе.

Глава 8

Воспоминания роятся вокруг ярко пылающего в темноте пятна подобно пылевому облаку вокруг умирающей звезды. В этом хаотичном вихре я вижу рисунки и узоры, промежутки и бреши между жужжащими крылышками и усиками. Код их так же реален, как прикосновение твоей кожи к моей, и этот код говорит, что я снова ребенок.

Я удвоил дозу по сравнению со вчерашней, зная, что, когда кайф пройдет, буду низвергнут в пламени с неба на землю, но зато снова побывал в твоих объятиях, снова ощутил прикосновение твоих губ и твое дыхание. Я снова почувствовал поцелуй вселенной, всплеск волны, раскатившейся внутри меня, вверх и вниз, через сердце и до пят.

Джек был прав, я действительно слышу ток в проводах. Выдернул из розеток все шнуры, вывернул лампочки, а токи гудят, будто попавшая в ухо рассерженная саранча. Могу передвигаться по комнате с завязанными глазами, ориентируясь на жужжание дронов и мерзкий привкус жести. Подложил под дверь полотенце и прикрыл розетки подушками, однако звуки просачиваются сквозь них, как вода из текущей трубы, и вползают в сон.

Я купил кусочек Бога, истолок в порошок и смешал со спиртом в стеклянном пузырьке цвета мелассы. На этикетке изображен красный череп с перекрещенными костями. Над рисунком надпись – «Яд». Внизу другая – «Мышьяк».

– Крысиное дерьмо. – Отец сидел на полу в темной комнате подвала, держа между двумя пальцами, большим и указательным, крохотный шарик, похожий на мягкий кусочек глины.