Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 39

– Я знаю, что вы сумасшедший, Эрик. Но я также знаю, что вы определенно не идиот.

– Но вы ведь отслеживаете звонок.

– Конечно. Хотите облегчить мне работу?

– С какой стати?

– Вы сами усугубляете свое положение, – говорит он. – Не явились в суд, пропустили заседание. Судья вынес решение заочно. Вас признали виновным.

– Если я скажу, откуда звоню, вы не поверите.

Слышу приглушенные голоса, шорох бумаг. Энслингер вполголоса благодарит кого-то на другом конце линии.

– Я уже знаю.

Время.

– Значит, знаете и то, что соврали мне.

– Я никогда не лгу.

– Вы сказали, что телефон не работает.

– Я сказал, что линия не работала. Вы были не в самом лучшем состоянии, когда пытались позвонить оттуда в последний раз.

У меня над головой горячее солнце пустыни, но издалека уже надвигаются грозовые облака, грохочущее черное покрывало, скрывающее шоссе со стороны заката.

– Вам нужно вернуться, Эрик. Или хотите, чтобы я за вами приехал?

– Да.

– Почему?

В ушах звучит симфония крови, складываются мысли, и я диктую музыку по памяти, ноту за нотой.

– Могильщик не вымысел.

– Боюсь, вы вспомнили об этом слишком поздно.

– Приезжайте за мной и увидите сами.

– Он там?

– Пока еще нет. Приедет с отцом. Я задолжал им кое-что, чего у меня нет, и если явлюсь на встречу с пустыми руками, они рисковать не станут. Возможно, вы последний, с кем я разговариваю.

– Так вы этого хотите, Эрик? Может, подождете, пока мы подъедем?

– Они о вас ничего не знают. Вам надо их увидеть.

– Я вам верю.

– Не верите.

– Эрик.

– Я убил одного человека. – Меня словно ударили в шею. Теперь, после этих слов, мне уже все равно, кто прибудет на место раньше, копы или Уайт. Признание принесло облегчение, и оно вытекает через сердце, глаза, руки, через трубку. Последние детали мозаики занимают свои места. Я люблю тебя, Ди. – Когда начался пожар, моей машины здесь не было. В тот раз в лабораторию меня привез Уайт.

– Откуда же она взялась?

– Я одолжил ее кое-кому. – Снова удар в шею, и слова сами выскакивают из горла. – Она ехала за мной.

– Она? Кто?

– Я не могу назвать ее имя.

– Постарайтесь.

– Не могу.

– Послушайте меня, Эрик. Мы там все обыскали. Никаких следов. Там никого не было. Только пес, Отто.

– Отто… Это ее собака. Моя машина была у нее, и она ехала за нами. Я услышал шум и решил, что это облава. Я сам устроил пожар.

– Вы только что сделали признание, Эрик. Теперь это уже не важно, но наш разговор записывается.

– Я признался в убийстве.

– Эрик, оставайтесь там. Мы заберем вас.

– Я не собираюсь никуда уходить, детектив. Извините за то, что сказал тогда. Насчет вашей дочери.

– Я уже забыл.

– Если приедете, обнаружите здесь Уайта и его сына. Они опасны, так что захватите побольше людей. Сюда меня привез Уайт. Он тоже не придуманный. Она приехала потом на моей машине. Она тоже не придуманная. Поверите, когда приедете.

– Приеду. А пока оставайтесь на месте.

– Буду здесь, неподалеку. Похоже, гроза идет. Как бы дороги не затопило. Предупредите своих людей, чтобы были осторожнее.

– Я понял, Эрик. Спасибо за предупреждение.

– Время. – Я вешаю трубку. Привычка.

Набираю номер справочной, и оператор соединяет меня с «Фордом». Трубку снимает Лу – я узнаю его голос.

– Манхэттена Уайта.

– Кто это?

– Не важно. Мне нужно, чтобы вы передали сообщение для Манхэттена Уайта.

– Не понимаю, о ком вы говорите.

– У меня Дезире. И его деньги.

Тишина, но где-то далеко играет музыка.

– Теперь поняли, – говорю я.

– Сообщение я передам. Вы где?

– Скажите Манхэттену Уайту, что я в мотеле через дорогу от заброшенной заправки, на шоссе по дороге в Оз.

– Что-нибудь еще?

– Пусть поторопится.

Если скин – мое детище, если именно я вдохнул жизнь в течение времени, тогда мне придется проглотить все, что осталось у меня от Стеклянной Стриптизерши. Теперь не остается ничего иного, как только ждать появления и схватки двух главных свидетелей, Энслингера и Манхэттена Уайта. Если я буду в состоянии осознать последствия собственных действий, то по крайней мере удостоверюсь в том, что эти действия действительно реальны, что они имеют последствия, пусть даже вся моя пустая жизнь сведется к одному-единственному щелчку статического разряда в грандиозной симфонии большого взрыва. Если реальны мои поступки, то реальны и воспоминания, а если реальны они, то все, что я сделал, позволило мне увидеть Бога, и тогда мне уже не страшно проследить мою жизнь в той восьмисекундной черной кроличьей норе.

Приближающийся рой неслышных вертолетов движет через пустыню стену ветра, взметает в воздух громадные песчаные облака, и я слышу, как сталкиваются песчинки, одинокие щелчки разрядов, за которыми, когда вызванные мною воспоминания притянут в пустыню других, последует буря. В бликах далеких молний тени от телефонной будка и динозавра мигают фиолетовым и красным. Тени прыгают, и я считаю – и раз, и два, и три, – но штурмовики-ангелы еще не появились, хотя красные и голубые вспышки следуют одна за другой, беспрерывно и в полной тишине, если не считать принесенного клубящимися тучами пыли пронзительного воя койотов.

Я вижу твое лицо, искаженное, что случалось каждый раз, когда я делал тебе больно, но только теперь оно искажено последним мигом боли, мгновением, после которого твои огненно-рыжие волосы вспыхнули настоящим пламенем, а предсмертный вдох расплавил твои легкие.

Запах дождя бьет по теплому асфальту, звук хлынувших на крышу мотеля струй похож на шум обрушившихся с неба полчищ саранчи. Колотят по обсыпанной гравием рулонной крыше, рассыпаются, занимая точки обзора, проверяют щели – ищут меня. На сей раз они не прячутся, бегут открыто через освещенную чередующимися синими и красными всполохами парковочную площадку – высокие, плотные, тяжелые, в черной, как у жуков, броне, с телескопическими глазами.

Вглядываясь в темноту через щель, я не вижу ни Энслингера, ни Уайта, но все равно отступаю от окна, потому что люди-жуки вот-вот найдут меня, а мне бы хотелось провести последние минуты с тобой, а не с ними.

В тот последний раз я слышал гром – это ты стучала в дверь. Ты приехала в Оз, чтобы найти меня и Отто. Я принял тебя за Бога и отреагировал неадекватно. Последние дни я провел совсем один, без сна и отдыха, а моим последним человеческим контактом был Манхэттен Уайт, который доставил меня в Оз, чтобы я закончил работу. Если бы я поднялся по ступенькам и открыл переднюю дверь, и вышел в привидевшуюся мне грозу, то шагнул бы в твои объятия, и тогда ничего этого не случилось бы. Мы уехали бы на моей «гэлакси», и ты была бы жива.

На этот раз за мной явился Бог. Я знаю, потому что мотель дрожит и трясется, как дрожал и трясся наш домик в далеком детстве; оконные рамы дребезжат от топота ног бегущих по дорожкам ангелов. Красные и синие молнии мелькают слишком быстро, чтобы вести счет, но я все же пытаюсь. И раз, и два, и три… удар грома срывает и швыряет о землю дверь на первом этаже. Мне этот звук знаком слишком хорошо. В какофонии криков слышу свое имя. Вылетает из рамы вторая дверь, трещит третья, и моя комната содрогается от ярости ангелов. Дверь подвала задержала их тогда надолго, но двери проклятого мотеля не выстоят даже против такого скваттера, как я.

Твои сухие пальцы переплетаются с моими, сустав к суставу, рыжий водопад твоих волос накрывает плечо и растекается по груди и спине, твое дыхание щекочет ключицу, твоя кожа сплавляется с моей, наши сердца соприкасаются, и я слышу, как слетает с петель дверь номера 223. Громче уже и быть не может, но тут сапог ангела врезается в дверь номера 225, и треск, словно при ударе грома, рвет уши. Они близко. Так близко, что светляки лезут через щели в стенах и оконных рамах, маленькие красные точки прыгают туда-сюда, то пропадая, то появляясь, но еще не видя меня.