Страница 42 из 47
Окажись Костя-Костас обыкновенным понтийским греком, решившим начать новую жизнь на исторической родине, сейчас он собирал бы помидоры на чужих плантациях за гроши, как это делают его знакомые, тоже бывшие москвичи. Один молодой мужчина окончил историко-архивный институт, работал в крупном хранилище, а теперь грузит ящики с помидорами. Но, кажется, и у него засветилась надежда. Местное турбюро нанимает его менеджером. Но только на следующий сезон. Понятно, что хозяин не прогадает — на Родосе будет больше туристов из России, а пока немцы, англичане и скандинавы подставляют свои бледные тела под жаркое солнце острова.
Но Костасу ничего такого не нужно. Местом в университете он доволен.
Тетка Мария вообще-то предлагала войти в ее бизнес. У нее меховой магазин, небольшая шубная фабрика. Много лет Мария Родопуло закупает шкурки норок у Ирины Андреевны Карцевой. Это мех хорошего качества. Сейчас самый модный цвет, как он узнал вчера за ужином, — черный бриллиант. Он видел такую шубку и подумал, что Евгения в ней была бы точно, как Венера Морская… одетая.
Он улыбнулся. Кстати, вспомнил он, никогда не видел ее в чем-то меховом, хотя мать и бабушка могли бы закутать ее в мех с самого детства. Но, видимо, насмотревшись на красоту зверька в живом виде, ей самой не хотелось.
Бизнес Костаса не привлекал, а преподавание, наука — очень. Он уже попробовал себя в Москве — читал лекции по истории Древнего мира в Гуманитарном университете.
Наконец он отошел от Венеры и направился в закуток, где сидел реставратор. Он заметил, что в последние дни тот занимается мозаикой. Скорее всего, подумал Костас, нашел остатки византийской. Хотелось проверить, так ли это. Мозаика производила на Костаса странное впечатление — он просто столбенел, глядя на огромные панно с птицами, рыбами, цветами, выложенными из разноцветных кусочков. Однажды, еще из России, он летал в Тунис. Конечно, он не прошел мимо столичного музея, в котором самая большая в мире коллекция мозаики. Он гулял по его залам с открытия до закрытия, и так неделю подряд.
Едва он подошел к двери мастера, как зазвонил мобильник. Костас посмотрел на дисплей. Номер тетки Марии.
— Костас, лети срочно в аэропорт. Надо встретить одного человека. Ты можешь?
— Разумеется, тетя Мария. Кто он?
— Повесь табличку с именем Костас, он сам тебя найдет, — протараторила Мария.
— Уже еду.
Он много раз встречал гостей Марии. На прошлой неделе — двух девушек из Белоруссии, которых она наняла в магазин укорачивать шубы клиентам. Костас посмотрел на часы. Потом с грустью — на дверь мастерской. Времени нет.
Он повернул к выходу. Не важно, успокаивал он себя, реставратор просидит над мозаикой и сегодня, и завтра, да ему целой вечности мало, чтобы постичь тайны старых мастеров.
Костас сел в машину и помчался в аэропорт. Там он поставил ее на стоянку, вынул из багажника табличку с именем и пошел в зал прилета. Рейс из Москвы уже прибыл, пассажиры проходили паспортный контроль.
Привалившись к стене, он рассеянно осматривал толпу — не он ищет кого-то, а его ищут, поэтому напрягаться незачем. Но когда поднял глаза и увидел, кто к нему идет, он похолодел.
По залу прямо к нему шла Евгения. Она катила за собой пламенно-красный чемодан. Костас посмотрел на него и тоже вспыхнул.
— Привет, — сказала она.
Ее лицо, обращенное к нему, было бледным, но глаза сияли. Как будто она ничего не могла с ними сделать…
— Здравствуй, — сказал он, протягивая к ней руки. — На самом деле это ты? — Он растерянно всматривался в толпу.
— Ты кого-то еще встречаешь? — спросила она. — Не меня? Мария сказала, что ты меня встретишь.
— Вот как? Но она предупредила насчет таблички, — он недоуменно смотрел на картонку на груди со своим именем.
— Значит, она тебе не сказала, что это я? — Лицо Евгении начинало розоветь.
Он засмеялся, потом тихо сказал:
— На случай, если ты забыла, как меня зовут.
— Нет, Костя, я не забыла, — так же тихо ответила Евгения и протянула ему руку.
Он схватил ее обеими руками. Ему хотелось схватить не только руку. Ее всю. Обнять, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Не важно, пускай помнется ее белоснежная блузка, даже лопнут кружева, которыми оторочен вырез…
— Какая ты красивая, — шептал он.
— Пойдем, — сказала она, и он кивнул. Не выпуская руки Евгении из своей, повел к выходу.
Он вез ее в машине, то и дело бросая на нее взгляды. Если бы можно было не смотреть на шоссе…
— Ты надолго? — спросил он. Как бы ему хотелось, чтобы она ответила: навсегда…
— Нет, — сказал она. — Я по срочному делу.
Он кивнул, не желая дальше огорчать себя ее ответами. Он украдкой смотрел на ее лицо, когда вез по набережной Линдоса. Отсюда виден пляж. Помнит ли она светлый мелкий песок, волны, которые накрывали их, крик чаек? Он увидел по ее лицу — она все помнит.
Костас привез ее в дом Марии. Тетки не было, он проводил Евгению в ее комнату, а сам не мог найти себе места. Пошел в кабинет, включил компьютер и только сейчас вспомнил, что давным-давно не проверял почту.
Он открыл и первое, что увидел — фотография. На ней Евгения и неизвестный мужчина сидели на берегу пруда в нежной позе. Она положила голову ему на плечо, а его голова клонилась к ее локонам… Кстати, локонов у нее уже нет, значит, карточка не такая свежая, пытался он успокоить сильно бьющееся сердце. Но сама поза яснее ясного указывала: эти двое хорошо знакомы и нежны друг с другом…
Он лег в постель, но не спал — думал. И наконец решил, что Евгения имеет право встречаться с кем хочет, когда хочет. Он ей никто. И сейчас она прилетела сюда не к нему. Она сказала — к Марии, по делу.
Костас медленно закрыл глаза, обещая себе, что заснет, как человек, все точно объяснивший самому себе.
Внезапно он услышал топот ног, голоса, шум и крики.
Он вскочил с постели, набросил на себя халат, выбежал на балкон. У входа в дом стоял реанимобиль.
«Евгения?» — ударила мысль. Но тут же пропала — он увидел, как она в красном махровом халате бежит следом за санитарами.
Тетка Мария!
Костас сбросил халат, натянул шорты, просунул руки в рукава рубашки, застегивая ее на ходу. Ночная прохлада заставляла ежиться. Он бежал через дворик, туда же, куда и все.
— У Марии инфаркт, — крикнула Евгения с отчаянием, глаза ее были полны слез. — Она в коме.
Он обнял ее, она прижалась к нему и заплакала. Рыдания сотрясали тело, он все теснее прижимал ее к себе. На секунду мелькнула мысль: как хорошо, что она плачет. Но, вспомнив о причине слез, немедленно прогнал эту мысль. Костас подвел ее к дивану в холле, усадил, опустился рядом.
Они смотрели друг на друга. Без слов понимали то, что не решались сказать вслух — прозвучало бы банально. Они внезапно осознали: вечности нет, твой час может пробить в любую секунду. Поэтому надо простить друг друга, если они по-прежнему друг другу нужны, отбросить полудетские принципы, принятые на себя неопытными, незрелыми душами.
— Ты приехала по делу, — наконец сказал Костас. — Значит, его нужно сделать.
— Да, — подтвердила Евгения. — Я приехала к Марии. Но теперь… Мне надо дальше, в Испанию. Костя, у меня осталось два дня. Если я не успею, мы с мамой погибли…
Костя встал:
— Я свяжусь с сыновьями Марии, обзвоню родственников. Ты сообщи своей маме, а утром мы все решим.
Он обнял ее и повел в комнату. Он помог ей снять халат, под которым надета длинная шелковая ночная рубашка. Костя уложил ее в постель и укрыл одеялом.
— Костя… Ты придешь… еще? — тихо спросила она.
Он почувствовал удар, но не в сердце. Это был удар такой силы, от которого он едва устоял на ногах.
— Ты… — он хотел спросить: «хочешь, чтобы я пришел»?
Но он не спросил — ответ читался в ее огромных серых глазах.
— Я поняла, как быстро уходит время… — прошептала она.
Он колебался. Уйти сейчас и прийти после? Но он снова может что-то упустить, не понять, а значит — потерять. В конце концов, то, что она сейчас хочет, — доказательство ее любви, несмотря ни на что.