Песнь серафимов

Я улыбнулся при этих словах. Я понял, что он имеет в виду. Я понимал все, о чем он говорил.

— Ты слушаешь других людей как музыкант, — продолжал он. — И ты любишь все, что гармонично и красиво. Каковы бы ни были твои грехи, у тебя умное сердце. Все это поможет мне ответить на те молитвы, на которые мне приказал ответить Творец. Я просил о человеческом инструменте, способном исполнять Его повеления. Ты и есть такой инструмент. Вверь себя Ему и мне.

Я увидел проблеск истинного счастья, первого за долгие годы.

— Я хочу верить тебе, — прошептал я. — Я хочу быть таким инструментом. Но мне кажется, впервые в жизни я по-настоящему боюсь.

— Нет, ничего подобного. Ты просто не принял Его прощения. Ты должен поверить, что Он может простить такого, как ты. И Он простил. — Малхия не стал дожидаться моего ответа. — Ты не в силах вообразить окружающую вселенную. Ты не видишь ее так, как мы видим ее с Небес. Ты не слышишь молитв, поднимающихся отовсюду, всегда, со всех континентов, от всех сердец. Мы оба, ты и я, нуждаемся в том, что станет будущим для тебя, но не для меня. Потому что я вижу далекие годы так же отчетливо, как и настоящий момент. Ты движешься от одного физического времени к другому физическому времени. А я существую в ангельском времени, и ты будешь путешествовать со мной по нему.

— Время ангелов, — прошептал я.

Мог ли я такое вообразить?

Он снова заговорил:

— Взгляд Создателя направляет все времена. Он знает все, что есть, было и будет. Он знает все, что могло бы быть. И Он — Учитель для всех нас, пока мы в силах понять.

Что-то переменилось во мне, полностью переменилось. Мой разум пытался подвести общий итог тому, что он мне открыл, и при всем моем знании теологии и философии мне не хватало слов.

В голове всплыла фраза из Августина, которую цитировал Фома Аквинский, и я негромко пробормотал ее себе под нос:

— Хотя мы не в силах исчислить бесконечное, оно может быть постигнуто Им, чьи знания не имеют границ.

Он улыбался. Он размышлял.

Во мне происходил великий перелом.

Но я сохранял спокойствие.

Он продолжал:

— Я не могу потрясать чувства каждого, кто во мне нуждается, как потряс твои. Но ты нужен мне, чтобы стать моим проводником в земном мире: как человеческое существо, потому что все они люди, как мужчина, потому что некоторые из них мужчины. Я нуждаюсь в твоем содействии, чтобы нести не смерть, но жизнь. Скажи, что ты хочешь этого, и твоя жизнь отвратится от зла. Подтверди это, и тотчас ввергнешься в пучину опасностей и сердечной боли, чтобы творить безусловное добро.

Опасности и сердечная боль.

— Я сделаю это, — сказал я. Я хотел повторить свои слова, но они как будто зависли в воздухе между нами. — Что угодно, только покажи, чего ты от меня хочешь, покажи, как исполнять твои поручения. Покажи! Мне плевать на опасность. Мне безразлична сердечная боль. Ты говоришь мне, что это хорошо, значит, я все сделаю. Господь, я верю, что Ты меня простил! Ты дал мне такой шанс! Я Твой!

Я ощутил внезапное и нежданное счастье, легкость, затем веселье.

И все вокруг меня изменилось.

Комната поплыла и вспыхнула яркими красками. Казалось, меня вынули из рамы картины, а сама картина становилась все больше и тоньше, пока не рассеялась вокруг меня прозрачным, невесомым и переливающимся туманом.

— Малхия! — выкрикнул я.

— Я рядом с тобой, — послышался голос.

Мы поднимались вверх. День утонул в пурпурной темноте, однако темнота была наполнена мягким успокаивающим светом. Затем она вспыхнула мириадами огненных точек.

Невыразимо прекрасная песня подхватила меня. Она удерживала меня так же крепко, как слои воздуха вокруг, так же надежно, как согревающее присутствие Малхии — он направлял меня, хотя я не видел ничего, кроме усеянного звездами небосклона, а звук превратился в одну глубокую прекрасную ноту, похожую на эхо громадного медного гонга.

Поднялся пронизывающий ветер, однако то эхо заглушало его. За первой пришли и другие ноты, тающие, сочные, словно гул многочисленных колоколов, чистейших и невесомых. Музыка перекрыла шум ветра, полностью поглотив его, она ширилась и убыстрялась, и я понял, что слышу пение, невероятно слаженное и звучное, какого я никогда еще не слышал. Оно превосходило все земные песнопения так очевидно и неописуемо, что у меня пропало всякое ощущение времени. Я хотел лишь слушать это пение вечно и совсем перестал чувствовать самого себя.

«Милый Господь, неужели я когда-то оторвался от Тебя, повернулся к Тебе спиной… я весь Твой».

Звезды множились с такой скоростью, что вскоре стали как морской песок. Тьма ушла, все сияло, и каждая звезда пульсировала совершенным радужным светом. И повсюду вокруг, надо мной, подо мной, по сторонам, падающие звезды беззвучно проносились мимо.

Я ощущал себя бестелесным, заключенным в самый центр Небес, и мне хотелось остаться здесь навечно. Неожиданно, как будто кто-то сказал об этом словами, я понял, что падающие звезды — ангелы. Я знал это. Я знал, что это ангелы, которые движутся вверх, вниз, прямо и по диагонали, и их стремительное и непрекращающееся движение составляет основу великого механизма вселенной.

Что касается меня, я двигался не так быстро. Я парил. Правда, даже в этом слове слишком много тяжести, чтобы описать состояние, казавшееся мне абсолютно естественным.

Вселенская музыка очень медленно и постепенно сменилась другим звуком Он был приглушенным, но еще более настойчивым- хор шепотков, поднимавшихся снизу. Множество тихих, скрытных голосов сливалось в этот шепот, и он превращался в музыку. Целый мир, раскинувшийся под нами и вокруг нас, наполнился этим шепотом, и я слышал бесчисленные слоги, выражавшие одну простую мольбу.

Я посмотрел вниз, изумляясь тому, что сохранил какое-то чувство направления. Музыка затихала по мере того, как в поле зрения возникала огромная твердая планета. Я жаждал музыки. Мне казалось, я не перенесу расставания с ней. Однако мы снижались, приближаясь к поверхности Земли, и я понимал, что это правильно и справедливо, и не сопротивлялся.

Падающие звезды так и носились повсюду, и теперь у меня не было ни малейших сомнений, что это ангелы и они откликаются на молитвы. То были действующие посланники Господа, и я понимал, какая честь для меня — видеть их, хотя небесная музыка теперь почти смолкла.

Огромный хор шепчущих голосов сам по себе был совершенной, хотя и более мрачной нотой.

«Это песни Земли, — подумал я. — Они полны печали, жажды, восхищения, благоговения и страха».

Я увидел, как проявилась темная поверхность Земли, расцвеченная мириадами огней, с громадами переливающихся, словно атласная ткань, морей. Города походили на огромные паутины из светящихся нитей, они появлялись и исчезали за многочисленными слоями непрозрачных облаков. Затем я различил небольшое поселение, куда мы направлялись.

Музыка небес умолкла, лишь хор молящихся звучал у меня в ушах.

За долю секунды во мне зародилось множество вопросов, однако все они сейчас же получили ответы. Мы приближаемся к Земле, но в другую эпоху.

— Помни, — мягко проговорил мне в ухо Малхия, — Создателю ведомо все: прошлое и настоящее, то, что случилось, и то, что случится, а также то, что может случиться. Помни, и в прошлом, и в будущем Создатель является бесконечным настоящим для всех живых существ.

Я сейчас же проникся этой истиной, растворился в ней, и меня снова наполнила бесконечная благодарность. Благодарность такая громадная, что все остальные чувства рядом с ней растворились. Вместе с Малхией я побывал во времени ангелов и вернулся обратно в физическое время; под его защитой я был в полной безопасности.

Мириады точек света, движущиеся с невероятной скоростью, исчезли или были намеренно убраны из моего поля зрения. Прямо под нами, там, откуда звучал хор шепотков и отчаянных молитв, я увидел несколько заснеженных крыш и печных труб, из которых в ночной воздух поднимался красноватый дым.