Право на поражение

Аль'Шаур двинул ему плечом в грудь, опрокинул на спину, и вонзил оба меча в область сердца. Провернул.

— Оставь его мне на разделку, — подсказал подбегающий Мугра. Многорукий послушался и двинулся дальше. Мугра тоже не задержался надолго, сполна воспользовавшись остающимися мгновениями до перерождения обозника.

На Аль'Шаура набежали двое. Аккуратно скользнув в сторону, он оставил одного на линии, закрывшись им от другого как щитом, провел быструю высокую атаку, бросил ее, не доведя до конца, и пока сборщик продолжал по инерции защищать шею, голову и грудь, подрубил ему ноги. Многорукому не хотелось получить возрожденного противника до того, как он расправится со вторым.

Напоследок пнув первого обозника в грудь и свалив его на землю, Аль'Шаур начал наступать на второго.

Уловка не сработала, чего Аль'Шаур не видел. Зато видел Мугра, подбегающий для зачистки. Сначала вроде все шло, как надо — обозник упал, скованный болью, не способный пошевелиться с одной покалеченной ногой и имеющий на второй глубокую рану, задевшую артерию. Такие раны часто оказывались смертельными, но не сразу — несколько минут у многорукого и Волка должны были быть.

Их украли, эти минуты. Кровь, хлещущая из ран обозника, мгновенно остановилась, раненый моргнул — и теперь это был мертвец. Возрожденного слегка замедляла отрубленная нога, но он все равно попытался приподняться, опершись на одну руку, и поднимая меч другой.

Их этому учили — каждого из них, еще на заре их становления как отряда — сосредотачиваться на непосредственном враге, полностью и без остатка. Следить за каждым его движением, гримасой, непроизвольным сокращением мышц или тем, куда враг ставит ступню, готовясь для следующей атаки. Но еще их учили, пускай и пассивно, наблюдать за всем полем боя. Как за ближайшими врагами — хотя бы для того, чтобы не быть внезапно атакованным со стороны. Так и за всей территорией, на которой идет бой, будь то летучая стычка в лесу или сражение двух армий.

Поэтому Мугра вскинул голову и безошибочно посмотрел именно туда, где и стоял некромант. Тот не сделал ничего особенного, лишь слегка поднял руки, возможно — посмотрел в их сторону, но шестое чувство, собранное из первых пяти, позволило Волку моментально понять источник угрозы. Того, кто убивает своих же на расстоянии, превращая их в бездушные куклы.

Некромант не сильно выделялся среди остальных обозников — видимо, сознательно. На нем единственном был плащ — это да, но даже он был такого же серого цвета, как и одежда остальных сборщиков. Мугра оглядел взглядом остальных остающихся на ногах врагов, но некромант среди них был только один.

Тогда он скосил глаза назад, и убедился в том, в чем и хотел — Виктор теперь тоже смотрел в сторону своего соперника. У Волка же были более насущные проблемы.

Мертвец пытался дотянуться до Аль'Шаура, который все еще не видел его воскрешения, целиком поглощенный схваткой со вторым обозником. Только чтобы отвлечь возрожденного от своего товарища, Мугра вогнал ему катану сзади, в спину, совсем рядом с позвоночником, и попытался чуть нажать, чтобы если не перерубить, то хотя бы значимо повредить позвоночник. Занятие было почти бесполезное — более того, Волк понял, что не успеет выдернуть оружие до того как противник нанесет ему удар. Мертвец развернулся с такой силой — что катана так и осталась у него в спине. А Мугра оказался безоружным перед врагом.

У него было множество способов защититься, но Волк выбрал самый неожиданный для себя. Он протянул вперед руку и положил ладонь на лоб возрожденного, вспомнил огонек, который зажигал у себя на ладони, наверное, уже тысячи раз, и заставил его превратиться в нечто, похожее на пламя мифических драконов, пусть и более локальное и неосязаемое. Со стороны казалось, что не происходит ничего, но воин чувствовал, как пламя пробивает себе путь сквозь мозг, выжигая все внутри черепа. Затем оно острым клином пронзило позвоночник, достигнув такой температуры, что хребет мертвеца просто рассыпался на отдельные обожженные позвонки.

Мугра отнял ладонь, давая дважды умершему спокойно упасть, и увидел, что на лбу сборщика осталась черная выжженная метка, чем-то напоминающая разинутую пасть волка.

Его удивило, что он даже ничего не почувствовал. Когда он воспламенял огонек у себя на ладони, и если ему удавалось продержать пламя достаточно долго, обычно затем приходило легкое опустошение, некая внутренняя, нефизическая усталость. Но не в этот раз — сейчас кровь бурлила в его жилах, и Мугре казалось, что он может оставить, если придется, еще не одно клеймо на лбах недостаточно умерших.

Виктор пристроился за Брентоном, который сегодня понимал его лучше всех остальных. Поэтому магу даже не пришлось ничего кричать — они, почти весь отряд, увидели вражеского мага одновременно. Но если остальные решили добить обозников, то Гном с Виктором устремились напрямик к некромагу.

Первое, что почувствовал Брентон, оказавшись чуть ближе к главе обоза — это ужас, возрастающий с каждым мгновением. Безотчетный, парализующий волю и замедляющий движения. Но все же в стократ более слабый, чем тот, что наступал на них в подгорных проходах. Слишком слабый, чтобы сломить рефлексы воина.

Гном отодвинул ужас в сторону, лишь ускорив бег, надеясь на то, что маг сзади не слишком отстанет. Как-то не было у него уверенности, что он сумеет справиться с тем, кто умеет ставить на ноги мертвецов. Поэтому Брентон считал себя лишь тараном для мага, позволяющим ему быстро приблизиться к некроманту.

У обоза были какие-то свои, внутренние правила. Как только появилась даже малейшая угроза для некроманта, почти все, кто мог, бросились останавливать дуэт воина и мага.

Брентон трезво рассудил, что на этот раз важнее быстро разделаться с главным врагом — мало ли как он может напакостить на расстоянии, поэтому ему пришлось пренебречь окончательным упокоением. Первому преградившему ему путь досталось самым кончиком секиры по горлу — может и не слишком классический удар, но сразу отправивший обозника на возрождение.

Со вторым он поступил хитрее. Краем глаза заметив, как сосредотачивается на нем взгляд некроманта, он прибавил ему работенки — не убив следующего врага, а лишь ударив его обухом секиры, оглушив. Давая повод некроманту отвлечься на умерщвление и возрождение следующего обозника.

Виктор позади него все же приостановился и упокоил первого обозника — того, с перерезанным горлом. Уже начинающего подниматься вновь. Это было странное заклинание. Причудливая комбинация воспоминаний о бескрайнем поле пшеницы на поле битвы демонов; запахов прелой травы c той опушки, которую они только что преодолели; ненависти старосты к тем, кто не дает уйти к Лодочнику его сыну, и физической памяти живого тела об уколах холода внутри груди; набор озлобленности загнанных в угол крестьян, ощетинившихся вилами в паре сотен шагов, и смирения, разливающегося вокруг холма с погребальным костром. Все это и еще многое, собранное во всех походах, во всех сражениях и праздниках, сплелось в одном заклинании. Которое не было заклинанием — это и было упокоением. Не требующим ни энергии, ни силы. Лишь определенного настроя, желания помочь заблудившейся душе найти тропинку, ведущую к лодке.

Брентон рассчитал верно — некромант действительно на мгновение отвлекся от несущегося на него воина и добил оглушенного. Только для того, чтобы тут же возродить его к бою.

Но эти усилия были потрачены понапрасну вдвойне — вражеский маг так и не остановил Брентона, да вдобавок и Виктор лишь слегка поднял руку, и только что возрожденный, душа которого еще не успела слишком сильно заблудиться в потемках потустороннего мира, упал на землю окончательно. А его душа нашла дорогу — если не к свету, то хотя бы к Лодочнику. Лучше уж плохое место для охоты на том берегу, чем вечное блуждание перед переправой.

Похоже, со второго раза некромант осознал опасность. В отличие от двигающихся мертвецов кое-какие чувства у него еще оставались — он был еще живым, пусть и некромагом. Он бросился наутек, оставляя немногих живых обозников прикрывать его бегство.