Страница 12 из 110
— Это ты, брат, сильно загнул. Я признаю, что он сумел вытянуть мои собственные воспоминания. Это было и вправду удивительно. Но никаких доказательств того, что он занимается Черной Магией, у нас с тобой нет. Его трюк основан на научно признанном гипнозе — и все.
— Сомневаюсь, чтобы такое было под силу обычному гипнотизеру. Ну ладно, оставим этот вопрос. Но разве ты не слыхал, как он сказал, что бесполезно, мол, призывать на помощь Пресвятую Деву и лучше с уважением относиться к Властелину сего мира? Надеюсь, ты не забыл, что когда Господь откомандировал Михаила со всей свитой ангелочков изгнать восставшего Люцифера и низвергнуть его с небес, то тот же Господь в милости своей отписал Лукавому Землю для княжения на ней и владения всем сущим?
— Ну да, конечно, но…
Купорович наклонился к нему и совершенно серьезно зашептал:
— Поверь, мы угодили в значительно худшую западню, чем если бы за нами охотилось гестапо. Зло никогда не порождает Добро, а этот человек обладает могуществом, которое может быть куплено только при заключении пакта с самим Сатаной. И его могущество будет отнято у него, если он не оправдает надежд его Повелителя, если не исполнит условий подписанного кровью договора, где сказано, что он обязан творить только Зло, обязан совращать других людей с пути истинного. Если мы останемся в этом доме, то ничего хорошего нам с тобой ждать не приходится. Поступить так — значит рисковать участью, которой я бы не пожелал злейшему врагу.
Грегори задумался, а затем сказал:
— Стефан, я тебя знаю как очень храброго и мужественного человека и ни секунды не сомневаюсь в том, что ты, по всей видимости, знаешь, о чем говоришь. Но даже если ты и прав в том, что Малаку в действительности сатанист, я не могу поверить в то, что в его силах как-то навредить нам. Я имею в виду, что он не может совратить нас и погубить навек наши души. По крайней мере, пока мы сохраняем твердые убеждения относительно того, что такое хорошо и что такое плохо. И не думаю, что ему удастся разубедить нас. Что же до остального, то будь он плох или хорош, но он на нашей стороне против нацистов и может оказать важные и неоценимые услуги в нашей борьбе. Мы с тобой оказались припертыми к стенке и не можем себе позволить отказываться от любой помощи — с чьей бы стороны она ни исходила, поэтому…
— Я бы, может статься, прислушался к твоим аргументам. Но только если бы мы могли ему доверять, — перебил его Купорович. — А мы ему доверять не можем. Надеюсь, излишне тебе растолковывать, насколько опасно в нашей профессии сотрудничество с человеком, который нагло обманывает тебя?
— Что ты имеешь в виду? Объясни, будь добр.
— Да хотя бы начать с того, что никакой он не турок. Когда он узнал о нас правду — и кто мы, и что мы собираемся здесь делать, — да порядочный человек обязан был бы раскрыть нам свою тайну. Но он этого не сделал. Когда я служил еще в царской армии кавалерийским офицером, тогда наш полк два года был расквартирован в Грузии, на границе с Турцией. Я даже пару раз провел свой отпуск в Константинополе, как тогда назывался этот город. По-настоящему говорить по-турецки я так, конечно, и не научился, но нахватался — будь покоен — достаточно, чтобы сообразить, что со слугой он сегодня говорил никак не по-турецки. Может, он и жил когда-то в Турции, но он вовсе не турок. С горбуном своим он говорил на идише.
— Значит, ты считаешь, что он еврей, я правильно тебя понял?
— Я в этом абсолютно уверен. Когда я первый раз увидел его дочь, я уже тогда почуял, чем тут дело пахнет. Да любой русский, как только увидит ее рыжую шевелюру и нос, сразу тебе скажет, не задумываясь: польская еврейка. Но я, как человек порядочный, воздержался от комментариев и даже чуток засомневался, но когда он заговорил со своим слугой — мои сомнения полностью рассеялись. Тут-то все и стало на свои места. Да я последний свой грош поставлю, что он просто переиначил свое имя на турецкий лад: прибавил турецкое окончание и — готово: новоиспеченный Ибрагим Малаку. А был-то кто? А был Абрам Малахия. И почему? Да потому что неслыханное это дело, чтобы при нынешнем режиме в Германии евреи разгуливали на свободе. Нет, вполне возможно, что боши верят в то, что они турки. А если кто-то догадается, кто они на самом деле, то, поверь мне, единственный для них шанс оказаться не в газовой камере — это согласиться стать для нацистских подонков секретными осведомителями. И то, что они не раскрыли нам свои карты, свидетельствует о том, что так оно и есть, а мы с тобой, два олуха Царя Небесного, угодили в расставленную для нас мышеловку. Но, надо признать, играют они чисто. А когда они вызнают через нас все, что нужно, они передадут нас из рук в руки прямиком в гестапо.
Глава 5
Добро и Зло в предначертании звезд
Около минуты Грегори напряженно обдумывал степень рискованности ситуации, в которой они оказались, если ее оценивать в свете новых разоблачений бдительного Купоровича, чьей интуиции и нюху на иудеев у Грегори не было никаких оснований не доверять. Потом он, тяжело вздохнув, заговорил:
— Я ничуть не сомневаюсь в том, что ты не ошибся, признав в нем представителя иудейского племени. Да, Стефан, видно, так оно и есть на самом деле. Понимаешь, когда я увидел Хуррем первый раз, у меня зародились точно такие же подозрения. Но нам с тобой известно, что фон Альтерн служил военным атташе в Турции, следовательно, он вполне мог повстречать ее и жениться именно там. У евреев нет своей родины, это племя постоянно кочует из страны в страну, и Малахия, рожденный польским евреем, мог бежать в начале века от погромов в Турцию, изменить свое имя на Малаку, принять турецкое подданство и официально стать турком. Если это так, то у него есть турецкий паспорт, а нацистам отнюдь не светит пускаться во все тяжкие, подвергая насилию и гонениям граждан нейтральных государств, тем самым вызывая международные скандалы, грозящие им прекращением жизненно важных поставок стратегического сырья. А если говорить о Хуррем, то у нее вообще все идеально: турчанка, вдова высокопоставленного нациста, отмеченного вниманием самим фюрером. Из чего вытекает логический вывод: они на хорошем счету и вне подозрений у гестаповцев.
— Но гестапо может неожиданно прозреть, вычислив в них евреев по крови, — не сдавался Купорович. — И если это произойдет, гестапо будет плевать на турецкое подданство Малахии — его просто схватят вместе с дочкой и запихнут в концлагерь. Мы же, как их гости, автоматически попадаем под подозрение. Поэтому я настаиваю на том, чтобы мы убрались отсюда подобру-поздорову. И как можно скорее.
— Стефан, не делай из мухи слона. Не забывай, что нацисты устраивают гонения на евреев уже на протяжении более чем десяти лет, а фрау фон Альтерн овдовела полгода назад и лишилась таким образом защиты, которую ей обеспечивал покойный муж. Если бы гестапо хоть что-то намекнули местные доброхоты, и ее и Малаку давно бы забрали. Поэтому риском разоблачения можно смело пренебречь. Далее: мне представляется вполне естественным стремление Малаку скрыть от нас тот факт, что он еврей. Он же неглупый человек и должен соображать, что, чем меньше народу посвящено в его тайну, тем безопаснее для него. Он здраво рассудил, что, если нас с тобой поймают и подвесят за яйца, мы еще и не такие секреты выдадим.
Русский обдумал эти аргументы и вынужден был признать правоту англичанина, но на одном он стоял непоколебимо:
— Может, я и преувеличил слегка грозящую нам опасность, но оставаться здесь и дальше не хочу.
— Слушай, я ведь, кажется, тебе все по-французски объяснил, — начал терять терпение Грегори, — уже одно то, что эти люди принадлежат к гонимой расе, гарантирует нам их поддержку в борьбе против нацистского режима. А в их помощи мы с тобой сейчас очень нуждаемся — неужели не понятно?
— Даже в том случае, если они поклоняются Дьяволу? — с подозрением спросил Купорович.
— Даже и в этом случае. Если Малаку, в чем ты твердо убежден, связан с Дьяволом — это его личное дело, и нас с тобой не касается никоим образом. Нам предоставили временное пристанище и, надеюсь, безопасную базу для дальнейших действий, а если мы смоемся отсюда, то где найдем другую? И потом, ты что, забыл, что наша рация у него в руках? Если мы сумеем раздобыть нужную информацию — так грош ей цена, если у нас не будет возможности передать ее в Лондон.