Адъютант его превосходительства

– Вести из Киева, господин полковник! – без стука, что означало чрез­вычайность сведений, войдя в кабинет, доложил он. – Получено сообщение от Сперанского. У них провал. Чекисты арестовали штабс-капитана Заглади­на, но в перестрелке он погиб. Так что более или менее все обошлось бла­гополучно.

– Что означает эта туманная формулировка – более или менее? – не под­нимая головы от срочных бумаг, иронично и строго спросил Щукин.

– Провал не коснулся Киевского центра, – невольно подтянулся Осипов.

– Ведь со смертью Загладина нить, ведущая от него к Центру, оборвалась.

– А как чекисты вышли на Загладина? – все так же не поднимая головы, продолжал задавать вопросы Щукин.

– Сперанский пишет – случайно. Во время транспортировки оружия, – по­чувствовав тяжелое настроение своего начальника, внес в доклад слова ус­покоения Осипов.

Щукин настороженно постучал костяшками пальцев по столу, оторвал на­конец взгляд от бумаги и, сурово посмотрев на Осипова, сказал, отделяя каждое слово:

– В случайность не верю.

Осипов растерянно молчал. Он, как это часто бывало с ним, почти мгно­венно принял точку зрения полковника, ощутив холодок опасности.

– Что еще сообщают? – спросил Щукин.

– Напоминают о деньгах.

– Они могли бы обойтись и собственными средствами, – недовольно вы­молвил полковник. – Пусть тряхнут мошной киевские рябушинские и терещен­ки, которых там осталось немало. Ювелиры, например.

– Да, но им нужны долговые гарантии, – осмелился возразить Осипов.

– Гарантии?.. Если они пишутся на бумаге, а не на чистом золоте, мы можем их давать сколько угодно и кому угодно! – жестко отчеканил Щукин.

– Понял, господин полковник! – Осипов повернулся, чтобы уйти.

Но Щукин поднял руку, останавливая его:

– Минуточку, Виталий Семенович! Садитесь! Я просил вас навести обсто­ятельные справки о капитане Кольцове и ротмистре Волине. Вы это сделали?

– Я располагаю только теми сведениями, которые имел честь уже доло­жить вам, Николай Григорьевич, – тихо произнес Осипов. – А родословную Кольцова проверить сейчас нет никакой возможности. Сызрань пока еще у красных… – Он выжидательно помолчал и затем с едва заметной иронией спросил полковника: – В чем, собственно, вы его подозреваете, Николай Григорьевич? Не в большевизме же?..

Щукин плотно сжал губы, так что обозначились кругляши желваков, встал, нервно поворошил на столе бумаги и затем негромко, но убежденно заговорил:

– Верей и правдой служат большевикам сейчас многие боевые офицеры. Но дело не в этом. Я просил досконально проверить Кольцова и Волина лишь потому, что они оставлены у нас на ответственной работе. Вы представляе­те, какая это находка для разведчика – попасть в штаб армии?

– Кольцов – агент большевиков? – хмыкнул Осипов. – Это, право слово, смешно, Николай Григорьевич! Вы же читали аттестацию Кольцова, написан­ную генералом Казанцевым…

– А разве я сказал, что Кольцов агент? – с холодным возмущением спро­сил Щукин. – Я только предполагаю… понимаете, предполагаю, что он мог бы им быть. Может, это Волин. Может, еще кто-нибудь… В нашем деле нуж­но предусмотреть все, казалось бы, немыслимые варианты.

– Волин?.. Николай Григорьевич, Волин – жандармский офицер. Работая в охранке, он столько большевиков перевешал, что, попади он к ним, его на первом же суку вздернули бы… без суда, как говорится, и следствия… – убежденно раскрывал цепь своих доказательств Осипов.

В этом, казалось бы, обычном, деловом разговоре сталкивались между собою инстинктивная настороженность Щукина, любящего проверять и переп­роверять любой факт, если он может иметь отношение к делу, и житейская, страдающая некоторой неопределенностью сметка Осипова. И вместе они оба

– Щукин и Осипов, – составляли одно целое. Они дополняли друг друга. И полковника вполне устраивало такое их сочетание.

Вот почему Щукин сейчас позволил себе усмехнуться:

– Виталий Семенович! Я и вас подозреваю… ну, скажем, в легкомыслии.

– И тут же Щукин погасил свою улыбку. Осипову на мгновение показалось, что полковник ее перекусил, как что-то живое. – Возьмите наконец во вни­мание следующее немаловажное обстоятельство. Большевистская контрразвед­ка все больше и больше переходит в наступление.

– Убежден, Николай Григорьевич, вы переоцениваете способности больше­виков, – вежливо отпарировал Осипов.

– А вы, как и очень многие, недооцениваете, – сухо ответил Щукин, не привыкший оставаться в долгу. – Давайте порассуждаем! Аппарат Чека су­ществует всего лишь полтора года, и за это время они провели ряд удачных операций, как ни прискорбно нам это признавать. В прошлом году перед ни­ми спасовали даже такие боги британской разведки, как Сидней Рейли и ка­питан Кроми. В чем тут дело? Откуда у них взялись эти необыкновенные способности? Ну вот вы, например, можете ответить? – Осипов молча пожал плечами, и полковник продолжил: – У Дзержинского, к сожалению, блестящий талант организатора: он создал Чека на голом месте, если так можно выра­зиться, из ничего. Опыт, стиль работы, структуру ему негде было за­имствовать: подобной организации еще никогда не было. И что предпринима­ет Дзержинский? Он подбирает группу людей, имеющих многолетний опыт большевистского подполья и, значит, имеющих огромный, даже уникальный опыт борьбы с жандармской агентурой. Они прошли самые невероятные про­верки ссылками и тюрьмами…

Щукин открыл ключом ящик стола, достал какие-то бумаги и многозначи­тельно стал листать их. Потом взглянул поверх головы Осипова и поучи­тельно произнес:

– Вот, к примеру, наш непосредственный противник Мартин Лацис, возг­лавляющий Всеукраинскую Чека. В прошлом он тоже профессиональный револю­ционер – подпольщик, очень опытный человек, не случайно он является од­новременно и членом коллегии Всероссийской Чека. Такая биография вырабо­тала в нем особые качества борца. А что у нас, если честно положить руку на сердце? Все в прошлом – благополучные

– Люди, чиновники, заседатели и прочая… Думаю, вам нелишне знать и о его заместителе Фролове… – Здесь Щукин для внушительности сделал па­узу. – Послушайте, что это за человек… «Фролов Петр Тимофеевич, член партии большевиков с 1903 года, партийная кличка-Учитель… помог бежать из ссылки Феликсу Дзержинскому и сам бежал дважды… В 1906 году был арестован, приговорен к смертной казни через расстрел и совершил дерзкий побег из одиночной камеры…» – Щукин отложил бумаги в сторону. – Те­перь, Виталий Семенович, я надеюсь, вы понимаете, что, имея таких про­тивников, нужно постоянно быть готовым ко всему, к любым неожиданностям.

Посерьезневший Осипов утвердительно кивнул головой.

– Ладно! Мы еще вернемся к этому разговору, – отпуская Осипова, ска­зал Щукин и тут же добавил: – Теперь о деньгах. Долговую гарантию мы им подготовим. Кого вы предполагали послать в Киев?

– Поручика Наумова.

– Нет-нет! Только не Наумова. Здесь нужен человек не только смелый, но и осторожный. – Полковник помолчал, раздумывая. – Я думаю, не послать ли подполковника Лебедева?

Лебедев был опытнейший разведчик. Недавно он вернулся из Москвы, удачно выполнив задание. Ясно, что и в Киеве он ошибок не допустит – вы­держан, осторожен. Высоко развито чувство ориентировки в необычных обс­тоятельствах. И все же… Вот это «и все же» сейчас очень беспокоило Щу­кина, потому что в случайность ареста Загладина он не мог поверить. Че­кисты, очевидно, вышли на него после пожара на Ломакинских складах. Но на одного ли Загладина они вышли? Сейчас этого никто не знает. И поэтому посылать в Киев Лебедева очень рискованно. Но тогда кого? Кто сможет сразу и точно определить, что же там произошло?

– Да, решено! Пошлем Лебедева! – еще раз, теперь уже твердо, сказал Щукин. – Мне нужны точные данные о численности и о реальных возможностях Киевского центра. Приблизительные сведения меня ни в коем случае не уст­раивают. Во время наступления на Киев нам необходимо будет скоординиро­вать действия армии с выступлением Центра.