Жираф Джим

— Это ваша машина?

Джим молчит.

— Вы, случайно, не тот полицейский из «Крутых копов»? — вежливо интересуюсь я.

— Да, тот самый.

— Инспектор Синий?

— Инспектор Черный, — говорит полицейский. — Инспектор Синий, это который с тяжелым характером.

— Все в порядке, Джим, — говорю я вполголоса. — Это не настоящий полицейский, это актер.

Джим показывает язык и смеется.

— Я выпил бутылку шампанского и разбил машину.

— А я ограбил банк, — шучу я. — Забрал все деньги и смылся.

— Я тоже ограбил банку, — говорит Джим. — Съел всю банку сардин.

— Да, — говорю я, — а потом мы вернулись и съели и саму банку. И корову, и быка, и кривого мясника.

Инспектор Черный достает блокнот и что-то записывает.

— Жираф Джим. Вы арестованы. За вождение в нетрезвом виде и создание опасной ситуации на дороге, повлекшей за собой порчу транспортного средства.

— А как же я? Я сожрал мясника. И корову. Живьем.

— Может, хватит паясничать? — говорит инспектор Черный. — Да, я актер и снимаюсь в кино, но это не значит, что я не настоящий полицейский при всем при том.

Я сглатываю слюну.

— Вы — настоящий полицейский?

Инспектор Черный достает свой полицейский значок и показывает его нам.

— Собственно говоря, да.

— Ой.

Инспектор Черный уже собирается защелкнуть наручники или, вернее сказать, накопытники на передних ногах Джима — тех самых, которые как руки; которыми он держит руль и ковыряет в носу, — и тут Джим выдает:

— А может, договоримся, инспектор? Я работаю на телевидении. Реально могу вас продвинуть, сделать из вас звезду.

— Я и так звезда. В «Крутых копах».

— Ваше собственное телешоу, — говорит Джим. — На Платиновом канале, в субботу вечером. Вы меня отпускаете, я договариваюсь с Максом Золотцем.

Инспектор Черный снимает с него наручники или, вернее сказать, накопытники, вешает их на пояс и идет восвояси, бормоча что-то насчет молоденьких танцовщиц.

— Надо отдать тебе должное, Джим, ты просто мастерски все разрулил. Ты — крутой парень, да. Чего не скажешь обо мне. Но, с другой стороны, у тебя есть свое собственное телешоу. А у меня его нет. У меня нет вообще ничего. А это не круто, совсем не круто.

Джим кивает. Открывает «бардачок», достает темные очки. Надевает их. Улыбается.

— Джим, зима на улице. Снегопад. В этих очках у тебя идиотский вид.

Только вид у него вовсе не идиотский. А наоборот, очень даже крутой.

Я смотрю на его отражение в зеркале заднего вида и думаю, какой у него крутой вид, и тут в зеркале появляется еще одно отражение. Человек в синей форме, полицейский. Он идет к нам. Сперва я решаю, что это снова инспектор Черный. Но — нет. Это инспектор Синий. Тот, который с тяжелым характером.

— Добрый вечер, инспектор. Джим, смотри, кто пришел.

Инспектор Синий смотрит на машину, на помятый капот, на колеса. На самодовольного желтого в оранжевых пятнах мерзавца за рулем — а тот сидит себе этак расслабленно, положив копыта на приборную доску, и прячет бесстыжие глаза за темными очками, кстати, дизайнерскими очками, от Джинса Английского, крутейшего в Англии дизайнера модных аксессуаров.

— Джим, расскажи инспектору Синему о бутылке шампанского, которую ты выпил как раз перед тем, как разбить машину.

— Можно и не рассказывать, — говорит инспектор Синий. — У него все дыхание проспиртовано.

Джим наклоняется к инспектору и выдыхает ему в лицо порцию призрачных паров шампанского.

Инспектор Синий делает шаг назад, достает блокнот и что-то записывает.

— Жираф Джим, — говорит он, стряхивая снег со своей полицейской каски. — Вы арестованы.

Воздержанья пытается уложить малютку Джимми в его высокотехнологичную супертранспортабельную колыбельку, но он туда не помещается. У него и раньше была очень длинная шея, а теперь она стала как будто еще длиннее.

— Дети так быстро растут, — говорит Воздержанья, избегая всяческих упоминаний о физических недостатках Джимми.

Я поправляю галстук. Специальный галстук для собеседований с потенциальными работодателями.

— Надо купить ему новую кроватку.

— У нас нет денег на новую кроватку, — говорит Воздержанья, вынимая малютку Джимми из высокотехнологичной супертранспортабельной колыбельки и укладывая его на диван. — Во всяком случае, на высокотехнологичную супертранспортабельную.

— Если меня возьмут на работу…

— А что за работа?

— Э… портье. В гостинице.

— Мне нужно в город, Скотт. Если хочешь, могу тебя подвезти.

— На чем подвести?

— На машине.

— Но у нас нет машины.

— Джим дал мне свою, — говорит Воздержанья, помахивая ключами от Джимовой машины. — Попросил присмотреть за машиной, пока он в тюрьме.

— Давай я здесь выйду, у института психиатрии.

Воздержанья смотрит на меня странно, но всего пару секунд. Потому что она за рулем. Автомобили опасны, и особенно — спортивные кабриолеты цвета «синий электрик».

— Зачем тебе институт психиатрии? У тебя вроде в гостинице собеседование.

— Это работа в гостинице, а собеседование — в институте.

Воздержанья заруливает на стоянку у института психиатрии, ставит машину на ручной тормоз и снова смотрит на меня странно.

Я выхожу из машины и наблюдаю за тем, как жена уезжает. Снег не просто идет, он валит; вся крыша машины засыпана снегом. Жена уезжает, и снегопад прекращается.

Девушка в приемной говорит мне: «Садитесь», — но едва я сажусь, открывается дверь, и какой-то бородатый мужик приглашает меня в кабинет. На табличке на двери написано: Доктор З. Лжыфрейдт.

— Ну-с, — говорит доктор Лжыфрейдт, едва я успеваю повесить куртку, — в чем проблемы?

— В мозгах, доктор, в мозгах, — говорю я, решив, что лучше признаться сразу. — Мне кажется, они проходят.

— Проходят?

— Проходят. Как в песне: «Все пройдет, и не будет уже ничего».

— А почему вы решили, что ваши мозги… э… проходят?

Я ворочаюсь на кожаной кушетке, пытаясь лечь поудобнее.

— Все началось с призрачного жирафа. Который стал приходить по ночам. Он выходил из шкафа…

— Жираф Джим?

— Да, жираф Джим. Вы его знаете?

— Конечно, я его знаю. У него свое собственное телешоу. На Платиновом канале, в субботу вечером.

— Слава Богу, — говорю я, вставая с кушетки. — А то я боялся, что у меня с головой не в порядке.

— Вы куда?

— Я домой, — говорю я, надевая куртку.

— Скотт, если у человека нет галлюцинаций, это еще не значит, что у него все в порядке с головой. Если бы так все и было, я бы сидел без работы. Так что ложитесь-ка на кушетку, голубчик, и расскажите мне о вашем детстве.

— Ну, все началось, когда я родился…

— Это было травмирующее переживание?

— Не помню.

— Репрессия, — говорит доктор Лжыфрейдт, прикуривая сигарету в форме трубы с большим раструбом. — Или это регрессия?

Я пожимаю плечами, что всегда неудобно, когда лежишь.

Доктор Лжыфрейдт берет с полки какую-то книгу, листает ее, говорит «Гм» и ставит книгу обратно на полку.

— Расскажите о ваших взаимоотношениях с собственными детьми, Скотт. У вас есть дети?

— Один ребенок. И что касается наших взаимоотношений, они не очень хорошие, — говорю я, решив, что лучше признаться сразу. — Понимаете, у него патология физического развития. Иными словами, он получился немного дефектным. А мне это не нравится.

— Да и кому бы понравилось? — говорит доктор Лжыфрейдт, укладываясь на кушетке рядом со мной.

— У него ненормально длинная шея, — перечисляю я. — И такие, знаете, смешные маленькие рожки на голове…

— Как у жирафа, — подсказывает доктор Лжыфрейдт.

— Да. И у него на ногах копыта. И на руках тоже копыта. На самом деле у него даже нет рук. А есть четыре ноги…

— С копытами.

— Да, с копытами. У него заостренные уши с кисточками из оранжевых волосков. И он сам весь в оранжевых пятнах…

— Как у жирафа, — говорит доктор Лжыфрейдт, вставая с кушетки и принимаясь ходить по комнате взад-вперед. — Сдается мне, ваша жена родила не человеческого ребенка, а маленького жирафика.