Под Куполом

— Там будет свет, и часовые, и солдаты на блокпосте, но они получили приказ не разговаривать с жителями города.

— Не… но почему? Господи, почему?

— Если ситуация не разрешится, миз Шамуэй, все это станет для вас понятным. До многого вам не составит труда дойти своим умом… по моему разумению, вы очень умная женщина.

— Да пошел ты на хрен, полковник! — воскликнула она, раздосадованная. Ушки Гораса вновь встали торчком.

Кокс рассмеялся, он-то как раз не обиделся.

— Да, миз, слышу вас хорошо. В половине одиннадцатого?

Ее так и подмывало ответить «нет», но, разумеется, она не могла этого сделать.

— В половине одиннадцатого. При условии, что я сумею найти Барби, — повторила Джулия. — И я звоню вам?

— Или вы, или он, потому что поговорить мне нужно с ним. Буду ждать с рукой на телефоне.

— Тогда диктуйте ваш волшебный номер. — Она зажала мобильник между ухом и плечом, полезла в карман за блокнотом. Само собой, блокнот всегда требуется после того, как ты его убираешь, — правда жизни, если ты репортер, а сейчас она им стала. Вновь. Номер, который продиктовал полковник, напугал Джулию больше всего того, что он ей уже наговорил. Потому что начинался с очень уж необычного зонального кода — 000.

— И еще, миз Шамуэй. У вас нет вживленного кардиостимулятора? Электронного слухового аппарата? Чего-то такого?

— Нет. А что?

Она подумала, что он опять уйдет от ответа, но этого не произошло.

— Как только человек вплотную приближается к Куполу, происходит какое-то воздействие. Для большинства людей это совершенно безвредно, они ощущают разве что покалывание, как от электрического тока низкого напряжения, и через секунду-другую оно исчезает. Но с электронными устройствами совсем другая история. Некоторые прекращают работу… скажем, большинство мобильных телефонов, если их поднести ближе чем на пять футов… другие взрываются. Если вы захватите с собой диктофон, он просто перестанет работать. Принесете айпод или что-то сложное, вроде блэкберри, это взорвется.

— У чифа Перкинса взорвался кардиостимулятор? Это убило его?

— В половине одиннадцатого. Приведите Барби и обязательно скажите ему, что Кен передает привет.

Он разорвал связь, и Джулия застыла в молчании рядом со своей собакой. Потом она попыталась позвонить сестре в Льюистон. Пиканье набираемых цифр… и тишина, как и прежде.

Купол… В конце разговора он не назвал эту преграду барьером; он назвал ее Куполом.

5

Барби снял рубашку и сел на кровать, чтобы расшнуровать кроссовки, когда раздался стук в дверь, к которой вела наружная лестница на боковой стене «Аптечного городского магазина Сандерса». Стук этот Барби не обрадовал. Весь день он провел на ногах, сначала шел пешком, потом надел фартук и готовил. И чувствовал себя совершенно разбитым.

А если это Младший и несколько его дружков, решивших устроить вечеринку по поводу его возвращения? Вроде бы такое невозможно, даже отдает паранойей, но весь сегодняшний день — праздник невозможного. Младшего, Френка Дилессепса и остальных членов их маленькой банды он нынешним вечером в «Эглантерии» не видел, в отличие чуть ли не от всех завсегдатаев. Эти сукины дети могли быть на шоссе номер 119 или 117, глазея на невиданное чудо. Но возможно, кто-то рассказал им о его возвращении, и они строили планы на будущее. А теперь будущее стало настоящим.

Стук повторился. Барби встал, положил руку на портативный телевизор. Не самое грозное оружие, но могло принести пользу — если бросить его в первого, кто попытается проскочить в дверь. Он, конечно, мог взять деревянную палку из стенного шкафа, на которой висели плечики, но малые размеры комнатки не позволяли как следует размахнуться. Еще у него был швейцарский армейский нож, но он не собирался никого резать. И не стал бы, если только…

— Мистер Барбара? — Женский голос. — Барби? Вы здесь?

Он убрал руку с телевизора и пересек кухоньку.

— Кто там? — спросил, хотя и узнал голос.

— Джулия Шамуэй. У меня для вас сообщение от человека, который хочет с вами поговорить. Он попросил сказать, что Кен передает вам привет.

Барби открыл дверь и впустил ее.

6

В обшитом сосновыми панелями зале заседаний, расположенном в подвале муниципалитета Честерс-Милла, рев установленного во дворе генератора (старенького «Келвинатора») ослабевал до едва слышного гудения. Посреди комнаты стоял красивый стол из красного клена, отполированный до блеска, длиной в двенадцать футов. Большинство стульев вокруг стола в этот вечер пустовало. Четверо участников чрезвычайного экспертного совещания, как назвал его Большой Джим, сидели у одного его края. Сам Большой Джим, пусть только и второй член городского управления, занял место во главе стола. Позади него на стене висела карта города, контур которого напоминал спортивный носок.

Кроме членов городского управления на совещании присутствовал и Питер Рэндолф, исполняющий обязанности начальника полиции. И только Ренни держался бодро и уверенно. Рэндолф выглядел потрясенным и испуганным. Энди Сандерс, естественно, еще не пришел в себя от горя. А Андреа Гриннел — ожиревший, поседевший слепок с ее младшей сестры Роуз — казалась заторможенной и мало что соображающей. Как, впрочем, и всегда.

Четырьмя или пятью годами ранее Андреа поскользнулась на обледеневшей подъездной дорожке, когда одним январским утром шла к почтовому ящику. Упала, и так сильно, что у нее треснули два межпозвонковых диска (тяжесть травмы усугублялась тем, что весила Андреа на восемьдесят-девяносто фунтов больше нормы). Доктор Хаскел прописал ей новое чудо-лекарство, оксиконтин, [35]чтобы облегчить, безусловно, мучительную боль. И с тех пор она постоянно принимала это лекарство. Благодаря своему лучшему другу Энди, которому принадлежал местный аптечный магазин, Большой Джим знал, что Андреа начала с сорока миллиграммов в день, а теперь добралась аж до четырехсот. Это была полезная информация.

— Данное совещание, если никто не возражает, буду вести я по причине огромной утраты, понесенной Энди. Мы все скорбим, Энди.

— Будьте уверены, сэр, — добавил Рэндолф.

— Спасибо вам, — кивнул Сандерс, и, когда Андреа на мгновение накрыла его руку своей, из глаз Энди вновь покатились слезы.

— Теперь мы все представляем себе, что здесь происходит, — продолжил Большой Джим, — хотя никто в городе не понимает, что случилось…

— Готова спорить, никто не понимает и вне города, — вставила Андреа.

Большой Джим ее проигнорировал.

— …и военные не посчитали необходимым связаться с избранным народом руководством города.

— Проблемы с телефонной связью, сэр. — Рэндолф был на ты со всеми этими людьми, более того, считал Большого Джима своим другом, но чувствовал, что в зале заседаний лучше обращаться к членам городского управления «мэм» и «сэр». Точно так же поступал и Перкинс, и тут по крайней мере старик все делал правильно.

Большой Джим махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху:

— Кто-нибудь мог бы подойти со стороны Моттона или Таркерса и послать за мной… нами… но никто не удосужился.

— Сэр, ситуация все еще очень… неопределенная.

— Я в этом уверен, уверен. Вполне возможно, именно поэтому нам еще и не отведено какое-то конкретное место в общем раскладе. Очень возможно, и я молюсь, что так оно и есть. Надеюсь, мы все молимся.

Присутствующие кивнули.

— Но на данный момент… — Большой Джим печально огляделся. Он ощущал печаль. Но при этом и возбуждение. И готовность действовать. Думал, что не будет ничего удивительного, если еще до конца года его фотография появится на обложке журнала «Тайм». У катастрофы — особенно из тех, что инициированы террористами — есть не только темная сторона. Достаточно вспомнить, как такая катастрофа возвысила Руди Джулиани. [36]— Но на данный момент, дамы и господа, мы должны исходить из того, что полагаться можем только на себя.

35

Оксиконтин — опиоидный анальгетик, прописываемый врачами при очень сильных болях, его регулярное применение вызывает зависимость.

36

Джулиани, Рудольф (р. 1944) — мэр Нью-Йорка в 1994–2001 гг.