Экипаж

Вспомнив о том, что пробуждало в нем желание, он неизбежно оживил его в своем воображении. Его глаза слегка затуманились. В глазах Денизы мелькнуло выражение горделивой радости. Она почувствовала, что он вновь принадлежал ей.

Их лица вот-вот должны были слиться в поцелуе. Из-за двери послышался голос Марбо.

– Открой мне, стажер, – крикнул толстяк лейтенант.

Дениза пошатнулась, – так резко Эрбийон от нее отскочил.

– Мне необходимо увидеться с ним хотя бы на секунду, – шепнул стажер, – а то он может что-нибудь заподозрить. Спрячься вот тут.

Дениза юркнула в кладовку, переделанную Эрбийоном в туалет.

– Я думал, что ты у Памелы, – заходя, сказал Марбо, – но она тебя не видела. Тогда я испугался, как бы ты не заболел. Все в порядке?

– Да, старина, разумеется.

– Почему же тогда ты смылся с обеда?

– Похмелье от вчерашнего вечера никак не проходило.

Марбо присел на кровать, зажег сигарету.

– По поводу вчерашнего, – все замнут. Мори мне пообещал. Он оказался отличным парнем, этот Мори. Мы и впрямь недооценили его сначала. Один только ты сумел разглядеть. Какая прекрасная из вас команда!

Эрбийон провел по лбу чуть дрожащей рукой. Он думал о присутствии своей любовницы, жены Мори, за тоненькой перегородкой.

– Послушай, Марбо, – сказал он, – у меня так болит голова, что прямо виски раскалываются.

– Ясно. Ухожу. До вечера.

– Может быть.

– Встряхнись. Лучший способ.

Внезапно Марбо остановился. Его блестящие и живые глазки только что заметили на подоконнике пару женских перчаток.

– Ты гляди, – воскликнул он, – так это и есть твоя головная боль?! Ты снимаешь их всех, вижу, вижу! Ладно… ладно… Ухожу. Только одно слово.

Его круглое и жизнерадостное лицо стало необычайно серьезным, тем временем он продолжал:

– Есть одна, которую трогать нельзя: жену Мори. Это было бы грязно по отношению к нему, к эскадрилье.

Стажер так побледнел, что Марбо с глубоким уважением взял его за плечи.

– Прошу прощения, старина, – сказал он. – Это я просто так сболтнул. Я ведь тебя знаю. Ты не способен на подобную низость. Счастливо, старина.

Когда Дениза смогла выйти, Эрбийон крикнул ей с каким-то ужасом в голосе:

– Уходи, умоляю тебя. Ты слышала? Если бы он тебя здесь застал, не знаю, что бы я сделал.

– Когда я тебя увижу? – медленно спросила молодая женщина.

– Позже. Дай мне время подумать… Баи – это село. Завтра я тебе скажу.

На лбу Денизы, таком нежном, вновь появилось выражение непреклонного упрямства.

– Я не могу ждать до завтра. Я хочу тебя видеть. Пусть в каком-нибудь общественном месте.

– Невозможно. Здесь есть только заведение Памелы.

– Сегодня вечером я буду у нее. Я уговорю Клода.

Она ушла, не поцеловав его, интуитивно поняв, что он ей будет повиноваться только в том случае, если не ощутит прямо сейчас на своей коже прикосновения предательства.

Эрбийон появился в кабаре довольно рано. Тем не менее зал был уже полон народа, и стажер с первой же секунды на очень видном месте заметил Мори с женой, в окружении «доктора», Марбо и Нарбонна. Он ограничился тем, что издалека их поприветствовал и позвал Памелу, которая, повернув голову ко входу, казалось, ждала лишь его одного. Она грубо бросила трех офицеров артиллерии и, послушная, сияющая, подошла к Эрбийону.

– Выпейте со мной чего-нибудь, – сказал стажер.

Он почувствовал себя необычайно спокойно. Зрелище, которого он больше всего опасался – Мори рядом с Денизой, – произвело на него эффект, противоположный тому, которого он ожидал, заранее дрожа от страха. Подобно всем ужасам, нарисованным воображением, его ужас рассеивался при столкновении с породившей его причиной в реальности. Он видел Мори с его худым лицом, хилыми плечами, седеющими волосами и Денизу, ее свежую кожу, ее девичье выражение лица. Он узнавал их обоих, как будто ему принадлежащих благодаря довольно определенным отношениям, существующим между ними, вероятно жестоким, но жестокость эта была приемлемой, человеческой.

Все стало для него возможным, простым, когда за несколько секунд он в этом сам себя убедил.

Приглушенным, властным голосом он сказал Памеле:

– Прошу вас оказать мне огромную услугу. На завтрашний вечер мне необходимо надежное место для свидания.

Певица спросила, почти не разжимая своих пухлых губ:

– Любовного?

Эрбийон кивнул головой.

– Ты просишь об этом меня… – сказала Памела, разом перейдя на «ты», чего до сих пор она делать не осмеливалась, как будто бы отречение, к которому ее вынуждал Эрбийон, давало ей право на фамильярность. – Это для той крошки, что сейчас сидит с твоими товарищами? – спросила она.

Не удивившись ее догадке, Эрбийон ответил:

– Да, для нее… Никто, кроме вас, не может мне помочь. Мои друзья ни о чем не должны догадаться.

Памела по очереди посмотрела на Мори, Денизу и стажера. Глубокое понимание и огромная жалость украсили ее лицо.

– Договорились, малыш, – мягко сказала она. – Приходи сюда завтра, но не забудь, что мой дом к шести часам должен быть свободен. Из-за вчерашней истории с полуночи сегодняшнего дня по вечерам я посажена под домашний арест.

Как раз в этот момент Мори встал. Он не мог больше выносить напряжения, сковавшего лицо его жены. Он направился к Эрбийону. Тогда Памела поднялась со своего места и, словно следуя случайным изгибам пустого пространства между столиками, вплотную подошла к Денизе, сделала вид, что поправляет пряжку на туфле и шепнула:

– Завтра он будет ждать вас здесь, в половине пятого.

Мори вернулся вместе со стажером и сказал:

– Эрбийон должен был извиниться перед Памелой. По его вине на кабаре наложен арест.

Затем, обратившись к жене, спросил:

– Ты узнаешь Эрбийона, Элен?

– Ну как же, разумеется.

Молодая женщина ответила с исключительной непринужденностью.

– Вам нравится в Баи, мадам? – спросил Эрбийон.

Между ними завязался легкий, банальный разговор, к которому Мори прислушивался, прислушивался всеми фибрами своей души. Он не заметил в нем никакого излома, ни единого промаха. Ему в очередной раз стало стыдно за себя самого.

Глава VIII

На следующий день после обеда Мори вернулся в контору эскадрильи, а Элен поднялась на этаж выше, чтобы отдохнуть. Жара в начале июля была невыносимой.

Как обычно, тщательно проверив счета, смету и рацион продовольствия, Мори приступил к составлению скучного ежедневного рапорта. Он уже дошел до середины, когда дневальный доставил ему срочный пакет и депешу, которую только что привез мотоциклист из авиационного участка. Клод открыл послания, пробежал их глазами, перечел и принялся разглядывать тоненькие листочки бумаги, не видя их, словно желая разглядеть за ними все то неизвестное, что они предвещали. Затем приказал дневальному:

– Возьмите мою машину и доставьте сюда всех офицеров. Как можно скорее. Загляните в квартиры, в кафе. Они нужны мне все и немедленно.

Мори предпринял огромное усилие, чтобы прогнать новые картины и мысли, внезапно им овладевшие. Рапорт более чем когда бы то ни было необходимо было закончить.

Один за другим пилоты и наблюдатели входили в контору. Некоторые, отдыхавшие после обеда, одевшись в спешке, заканчивали застегивать куртки и пояса. На лицах других отражались следы игры и алкоголя. По мере того как они заходили, Мори кратко их приветствовал и продолжал писать.

– Я буду говорить со всеми, – сказал он первому.

Наконец, не хватало одного только Эрбийона. Клод, закончив свою работу, поднял голову, но его по-прежнему не было. Дневальный, которого о нем спросили, ответил, что нигде стажера не нашел. Даже Памела утверждала, что ничего о нем не знает.

– Тем хуже, – заявил Мори. – Вы передайте ему, Марбо. Я больше не могу ждать, и сегодня вечером меня не будет. Я поеду за капитаном на вокзал.

– Тели уже возвращается? – спросил Марбо.