Страница 8 из 8
«Ёшкин Иисус, что за маньяк!»
«Он чё, спятил— знаешь, чё сделал? Сунул палец себе в жопу и грит: Вуу-Вуу —»
«Пятнадцать концов кончил, чтоб мне пропасть, скакал и дрочил весь день — по радио «Клуб 920» [30], Чарли на работе — Заза полоумный».
Жилой дом тот стоял через дорогу от Потакетвилльского Общественного Клуба — организации, призванной быть неким местом встреч для толкания речей о франко-американских делах, а на самом деле то был просто огромный ревущий салун и кегельбан с бильярдом, зал же для собраний постоянно бывал на запоре. Папа мой в тот год управлял кегельбаном, великие карточные партии на всю ночь мы весь день имитировали дома у Винни вистом на сигареты «Крылья» [31]. (Я один из них не курил, Винни, бывало, выкуривал по две сигареты зараз и затягивался поглубже, как только мог.) Насрать нам было на какого-то Доктора Сакса.
Великие здоровенные трепачи, кореша Счастливца, взрослые мужики, заходили и оделяли нас фантастическими враками и россказнями — мы на них орали: «Ну и трепло, ёксель, да ни в жисть — ну и трепло же он!» Что бы мы ни сказали, выражалось так: «Ох и надерет же мне жопу старик, если узнает, что мы каски сперли, Джи-Джей».
«Да нахуй, Загг, — каски есть каски, мой старик давно на том свете, а кому от этого плохо?» В 11–12 Джи-Джей был до того греческий трагик, что вполне мог так выражаться — слова горести и мудрости так и лились из его детски росистых уныний. Он был прямой противоположностью шизанутого ангела-радости Винни. Скотти просто наблюдал либо закусывал губу изнутри в отдаленном своем молчанье (думал о том матче, где подавал, или по воскресеньям ездил в Нэшуа с матерью в гости к Дяде Жюльену и Тете Ивонн (Mon Mononcle Julien, Ма Man-tante Yvo
Стоило нам перевести тему на мрак и зло (темное и грязное и смертное), мы говорили о смерти Зэпа Плуффа, меньшого братца Джина и Джо, нашего возраста (с теми заприлавочными байками, что могли рассказывать злонамеренные мамаши, терпеть не могшие Плуффов, а особливо тот помирающий старый меланхолик в своем темном доме). Ногу Зэпа затянуло под молочный фургон, началась инфекция, и он умер, я впервые повстречался с Зэпом чокнутой вопящей ночью спустя где-то треть после того, как мы переехали из Сентралвилля в Потакетвилль (1932), у меня на веранде (на Фиби), он вкатился на роликах прямо на крыльцо со своими длинными зубами и выступающей челюстью всех Плуффов, первым потакетвилльским мальчишкой, кто со мной заговорил… А что за вопли разносились по ночепадучей улице наших игр! —
«Mon nom c'est Zap Plouffe тиé — je rests au coin dans maison la»— (меня зовут Зэп Плуфф, это я — я живу на углу вон в том доме).
Вскоре после Джи-Джей переехал через дорогу, с печальными мебелями из греческих трущоб Маркет-стрит, где слышны завыванья с восточных греческих пластинок воскресным днем, где пахнет медом и миндалем. «Призрак Зэпа в этом клятом парке», — говорил Джи-Джей и никогда не ходил домой через поле, вместо этого перся по Риверсайд-Саре или Гершом-Саре, а Фиби (где он жил все те годы) была центром этих двух рукавов.
Парк посредине, Муди идет по дну.
Так я начал видеть призрак Зэпа Плуффа — он мешался с другими саванами, когда я возвращался домой из бурой лавки Детушей с «Тенью» под рукой. Мне хотелось исполнить свой долг смело — я выучился переставать плакать в Сентралвилле и был полон решимости не начинать в Потакетвилле (в Сентралвилле была св. Тереза и повороты ее штукатурной головы, притаившийся Иисус, виденья Французских, Католических или Семейных Призраков, что роились в углах и открытых дверях чуланов посреди ночи и сна посреди, а также похороны повсюду, венки на белой двери из старого дерева, где краска потрескалась, и ты знаешь, что какой-нибудь старый серый прахолицый мертвый призрак прибывает профилем у свечи, и удушают цветы в буромраке мертвых сородичей, что стоят заунывно на коленях, а сын этого дома обряжен в черный костюм Увы Мне! и слезы матерей и сестер и перепуганных смертных могилы, слезы текут в кухне и у швейной машинки наверху, а когда умирает один — умирают трое)… (еще двое умрут, кто это будет, что за фантом преследует тебя?)Доктор Сакс обладал знанием смерти… но был он безумным дурнем силы, фаустовым человеком, ни один фаустианец не боится темноты — только феллахи — и Готического Каменного Католического Собора Летучих Мышей и Баховых Органов в Синих Полу Ночных Мглах Черепа, Крови, Пыли, Железа, Дождя, что вбуравливается в землю к змею старинному.
Пока дождь хлестал в оконное стекло, а на ветви наливались яблоки, я лежал в белых моих простынях, читал с котом и батончиком… вот тут-то все это и зародилось.
20
Подземный ворчащий ужас лоуэллской ночи — черное пальто на крюке на белой двери — в темноте — у-у-х! — сердчишко мое, бывало, грохало вниз при виде громадного головного покрова, что вставал на дыбы, подхлестнутый вожжами, в липкой пасте моей двери — Откроешь дверь чулана, все, что под солнцем, внутри, и под луной — бурые дверные ручки величественно выпадают — сверхштатные призраки на разных крючках в дурной пустоте, подглядывают за моей постелью сна — крест в маминой спальне, торговец в Сентралвилле его ей продал, то был фосфоресцирующий Христос на черном лакированном Кресте — он светился, Иисус во Тьме, я всякий раз сглатывал от страха, если проходил мимо, когда садилось солнце, он принимал собственное свечение, как похоронные дроги, словно в «Убийстве по часам» [32], кошмарной страховизжащей кинокартине о старой даме, что квохчет в полночь из своего мавзолея с — ее никогда не видно, лишь горестная тень ползет по секретеру тук-тук-тук, а ее дочери и сестры верещат по всему дому — Никогда не нравилось мне видеть дверь моей спальни даже чуть приотворенной, во тьме она разверзалась черной дырой опасности. — Квадратный, рослый, худой, суровый, Граф Кондю стоял у меня в дверном проеме множество раз — у меня в спальне была старая «Виктрола», тоже призрачная, ее населяли старые песни и старые пластинки грустной американской древности в ее старой утробе красного дерева (куда я, бывало, совал руку и жал на гвозди и трещины, среди игольной пыли, старых стенаний, Руди [33], магнолий и Жаннин периода двадцатых [34]) — Страх перед гигантскими пауками, с ладонь величиной, а ладони что бочонки — почему… подземные рокочущие ужасы лоуэллской ночи — во множестве.
Ничего нет хуже, как вешать в темноте куртку, с вытянутых рук каплют складки материи, ухмылка темного лица, что окажется высоким величавым изваянием, бездвижным, широкопологоловым или в шляпе, безмолвным — Мой первый Доктор Сакс был вот так вот совершенно безмолвен, тот, кого я видел, он стоял — на песчаном откосе ночью — когда-то раньше мы играли в войну на откосах по ночам (посмотрев «Большой парад» с Дылдой Саммервиллом полностью в грязи [35]) — мы играли, ползая в песке, будто пехотинцы Первой мировой на фронте, в обмотках, с чернотой на губах, печальные, все перепачканные, отплевываясь комками грязи —
30
«Клуб 920» — первая радиопрограмма популярной музыки в формате, близком к современному, выходила на бостонской радиостанции WROL (цифра в названии означала бывшую частоту вещания станции: в настоящее время станция вещает на 950 кГц).
31
«Крылья» (Wings) — марка дешевых (10 центов пачка) сигарет табачной корпорации «Браун-энд-Уильямсон», появилась на рынке в 1929 г.
32
«Убийство по часам» (Murder by the Clock, 1931) — детективный фильм ужасов английского режиссера Эдварда Сломена (1886 1972). снятый в США по одноименному роману (1929) Руфуса Кинга (1893–1966). Воспоминания автора о сюжете этого фильма несколько неточны.
33
Имеется в виду американский певец, актер и руководитель оркестра Хьюберт Прайор (Руди) Вэлли (1901–1986), ставший популярным в 1920-х гг.
34
Скорее всего имеется в виду песня «Жаннин, мне снятся времена сирени» (Jea
35
«Большой парад» (The Big Parade, 1925) — немой фильм о богатом юноше, который отправляется во Францию участвовать в Первой мировой войне, снятый американским режиссером Кингом Уоллисом Видором (1894–1982). Персонажа по кличке Дылда в нем сыграл датско-американский комический актер Карл Дейн (Расмус Карл Черкелсен Готтлиб, 1886–1934). Американский комический актер Дылда Саммервилл (Джордж Джозеф Сомервилл, 1892–1946) в нем не снимался, зато был занят в другом знаменитом фильме о Первой мировой «На Западном фронте без перемен» (1930) американского режиссера Льюиса Майлстоуна (Льва Мильштейна, 1895–1980) по одноименному роману Эриха Марии Ремарка.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.