Азъесмь

Когда он умер, Азъесмь похоронил его во дворе того дома, где они остановились. Хозяин дома пытался убедить Азъесмь, что тело лучше сжечь, но, убедившись, что Азъесмь настаивает на своем, принес лопату и сам помог копать. Когда они засыпали могилу, был уже вечер, и Азъесмь занялся волдырем, вскочившим на большом пальце, и мыслями о том, что написать на надгробии. Удивительно – его папа был таким специалистом по эпитафиям, а сын не мог придумать ни единого предложения. По поводу папы ему только и пришло в голову, что папа был похож на самого себя. Множество мыслей теснилось у Азъесмь в голове. Часть из них говорила, что вообще было ошибкой хоронить папу здесь, что надо было улететь с телом в Израиль и позвонить домой маме, по которой он очень соскучился, и, может быть, даже своей бывшей жене, которая очень любила папу Азъесмь, а нынешнее печальное положение могло бы заставить ее вернуться, пусть и ненадолго, из сострадания. Другие мысли касались Барбальта, Вельвиле, «Атом-бара» – всего того мира, который Азъесмь никогда не знал и с которым папа сейчас слился. И еще были мысли о паспортах и рупиях, о «что теперь?», и еще одно маленькое колебание по поводу того, что до сих пор жизнь берегла его, как цитрон в переложенной мягким коробке, и о том, как мало мертвецов она заставила его повстречать за тридцать два года (двоих): папу плюс солдатку с разбитым сердцем, погибшую рядом с ним, в ставке. Азъесмь сидел и ждал, когда эти мысли уберутся прочь, но, поняв, что они все тянутся и тянутся, встал, воткнул в могильный холм небольшую дощечку и написал на ней черным фломастером, печатными буквами: «Старая гвардия».

Даже и после смерти папы он бродил по Индии без определенной цели. Время от времени он скучал или чувствовал себя отвратительно – просто так, без всякого повода. Очень часто он бывал счастлив, тоже без особых поводов. В одном маленьком городке, неподалеку от Оранжбада, он встретил индийскую девочку, которая выглядела точь-в-точь как соседская Лавия. Она играла в классики с другой девочкой, чуть постарше, и, точь-в-точь как Лавия Роман, индийская Лавия всю игру оставалась серьезной, и глаза ее смотрели печально, даже когда она побеждала. После игры он шел за ней до самого дома и увидел, что индийская Лавия тоже живет на первом этаже, во фронтоне, с левой стороны. Он шел поодаль и не видел, кто открыл ей дверь, когда она позвонила. Голос того, кто открыл дверь, говорил на хинди, но был удивительно похож на голос Нисима Романа, а это значило, что, возможно, в квартире напротив них жил индийский Азъесмь. И Азъесмь ужасно хотел постучать в его дверь, но не набрался смелости.

Он сидел на ступеньках и пытался представить себе, как индийский Азъесмь живет за этой дверью и насколько они в самом деле похожи: разведен ли он, жив ли его папа, знает ли его папа истории про Оранжбад прошлого и исходит ли от подружки его жены запах давалки. Три часа спустя дверь открылась, и из нее вышел нескладный индийский юноша с огромными усами. Он посмотрел на Азъесмь, а Азъесмь на него, глаза в глаза. Через несколько секунд Азъесмь, смутившись, встал и ушел. В глубине души он надеялся, что этот печальный индиец совершенно на него не похож.

За все время, что Азъесмь слонялся безо всякой цели, он ни разу не позвонил в Израиль маме и чувствовал себя виноватым и бессердечным. Он не звонил и своей бывшей жене, да и вообще никому. В Индии он редко общался с людьми, почти все время проводил в одиночестве, пока не приехал в гест-хауз в Пуне, где компания из трех израильских паломников вопреки его желанию завела с ним разговор про экзистенс. Самого болтливого звали Башир, остальные паломники иногда называли его Цури, но он их поправлял. Башир сказал Азъесмь, что тот далек от гармонии – это понятно с первого взгляда и вызывает сочувствие. Он, Башир, когда-то тоже был далек от гармонии и учился в бизнес-колледже, но только теперь, задним числом, наполовину достигнув просветления, он понимает, что невыносимо страдал в те дни. Азъесмь заговорил на английском, попытался притвориться, что не понимает Башира и что он вообще итальянский турист. Но акцент его выдал. «Мужик, – Башир положил руку ему на плечо, – ты должен больше ту траст, [25]сделать лет гоу. [26]Ты что, не понимаешь, что с тобой происходит? У тебя флип [27]». И Азъесмь, действительно не понимавший, что с ним происходит и что такое «флип», еще сильнее отдалился от гармонии и собрался как следует заехать Баширу, но промахнулся, поскользнулся и стукнулся головой об угол стола в ту самую секунду, когда трое паломников заметили двух немецких туристок и поспешили к ним, чтобы предложить тантрические отношения при ноу аттачмент, которые помогут им найти себя.

Если честно, Цури, или Башир, или как там его звали, был абсолютно прав: у Азъесмь действительно был флип. Он ненавидел, он скучал, он тосковал – все это настолько сильно, что он боялся взорваться. Он чувствовал себя жертвой, он чувствовал себя виноватым, он чувствовал себя правым, он чувствовал, что у него нет имени. И сколько бы он ни чувствовал, думал он еще больше.

Например, типичная мысль: ночью, когда мы ложимся спать, забираемся в постель и закрываем глаза, на самом деле мы не совсем спим, мы только притворяемся. Закрываем глаза, дышим ровно, притворяемся, что спим, пока это притворство постепенно не превращается в реальность. Может, со смертью все обстоит так же. Папа Азъесмь тоже умер не сразу, и все то время, пока он закрывал глаза и не двигался, еще можно было прощупать пульс. Может, папа Азъесмь собирался умереть, как некоторые собираются заснуть. Он элементарно притворялся, пока это не стало правдой. И если это так, то очень может быть, что Азъесмь мог помешать ему, вспрыгнуть на кровать, как маленький мальчик, раскрыть ему глаз для проверки, закричать «Папочка!», защекотать его, и все это притворство с треском провалилось бы.

Азъесмь вернулся к себе в комнату с кровоточащим лбом. У него не было бинта и не было особого желания разыскивать хозяина гест-хауза, чтобы попросить бинт. У двери в свою комнату он столкнулся с туристкой, которая показалась ему смутно знакомой. На ломаном английском она сказала, что она француженка и с удовольствием одолжит ему бинт. Он сказал, что он итальянец, и даже добавил в конце «грациа». Было понятно, что они израильтяне, которым надоело встречать на Востоке израильтян, так что она помогла ему с перевязкой на английском, а он улыбался ей и пытался вспомнить, откуда они могут быть знакомы. В конце концов они оказались в постели, хоть это и не планировалось. И только потом, когда они уже назвали друг другу свои настоящие имена, он догадался. «Сиван Атлас, – криво усмехнулся он. – Мне кажется, я был когда-то знаком с твоей сестрой, светлая ей память. Мы встретились на секунду».

Ночью Сиван плакала, и по крайней мере со стороны казалось, что это приносит облегчение и ей, и Азъесмь. Он избавлялся от слез, как воздушный шар избавляется от очередного мешка с песком, особо тяжелого, и пока они лежали в обнимку, он мог представить себе, что, если только он ее отпустит, он медленно всплывет к потолку. Утром, когда Сиван отправилась в Драмсалу в соответствии с планом, Азъесмь, у которого не было никакого плана, остался.

Он закурил. Еще недавно он пытался бросить курить, но сейчас был просветлен достаточно и понимал, что это не имеет значения. «Может, у тебя есть еще одна, для меня?» – спросил у него его баба – патологически жадный и немного занудный. «Нет, – соврал он, – это последняя». Исключительно хорошенькая голландская туристка остановилась рядом с ними спросить, где здесь мотель. Баба дал ей какой-то запутанный ответ, вроде того, что весь мир – это мотель, и заодно выудил у нее сигарету «Лаки Страйк» без фильтра и пачку жвачки без сахара. Азъесмь тоже пытался немного с ней поболтать, но, увидев, что она не заинтересована, вернулся к духовному. «Красивая, нет?» – улыбнулся ему баба. «Еще как! – кивнул Азъесмь. – А только чего ради, а, баба? Все равно же меня на самом деле не существует». «Ты бы ей вставил, а?» – усмехнулся баба и затянулся «Лаки Страйком». «Как я могу ей вставить, если меня на самом деле не существует? – огрызнулся он. – И если ее на самом деле не существует… Честно тебе скажу, все это существование – серьезный майнд фак, и уж раз ты баба, ты точно должен в это въехать». «Уж я б ее вымесил», – баба продолжал, не слушая, гнуть свое. Странное дело: Шива разбросал по миру так много баба, и из всех он умудрился выбрать именно того единственного баба, который заодно был водителем такси. Бесчисленное множество путей ведет к просветлению. Будда, скажем, пришел к нирване через отчаяние, Чань Чунь – через отказ от действий. Интересно, каким был путь его баба. Реальность вокруг Азъ-есмь набирала резкость, стряхивая с себя туман и грязь, в то время как он начал погружаться в состояние ноу майнд. [29]«Мне нужно немножко денег на дал, [30]– деликатно тряс его баба, пока он не откликнулся, а после возвращения принялся есть, стоя рядом с Азъесмь и стараясь не испачкать одежду. – Как ты думаешь, куда отправилась эта голландка?» – спросил он с полным ртом. «На самом деле она не существует, – настаивал Азъесмь, – она просто мысль». А баба, которому снова хотелось пить, еще занял у него денег на кока-колу. «Однажды, – сказал он, – у меня была история с туристкой – не бог весть какой, такой себе полноватой. Зато она все время смеялась. Я люблю, когда девушки смеются». Азъесмь почувствовал, что все вокруг начинает растворяться, как старая мысль, как почти забытое воспоминание. «Буду через минуту, – сказал баба. – Я только хочу кое-что выяснить». И Азъесмь, хоть и знал, что время – всего лишь иллюзия, – кивнул. «Если дашь мне пару монет, я куплю нам сигареты, – сказал баба и принялся исследовать подошву своей сандалии. – Ты посмотри на мои сандалии – совсем рваные! Так что ты думаешь о голландке? Тебе не кажется, что она вполне готова?» Пока баба ходил за сигаретами, Будда пришел навестить Азъесмь – толстый и улыбчивый, как всегда. На пузе виднелся краешек знакомого шрама. Будда даже принес ему подарок – сплетенную из прутьев корзиночку, полную шишек. Он дунул на одну из них, и весь мир исчез.

24

Без привязанностей (искаж. англ.).

25

Доверять (искаж. англ.).

26

3д. –пустить на самотек (искаж. англ.).

27

3д.– заскок (искаж. англ.).

28

Зд.– заеб (искаж. англ.).

29

Зд.– полное отсутствие мысли (искаж. англ.).

30

Индийская похлебка из бобов со специями.