«Пушечное мясо» Черчилля

Предложенное премьер-министром Великобритании соотношение влияния СССР и англосаксов в Восточной Европе было следующим:

« Румыния

Россия – 90 процентов

Другие – 10 процентов

Греция

Великобритания (в согласии с США) – 90 процентов

Россия – 10 процентов

Венгрия

50:50 процентов

Болгария

Россия – 75 процентов

Другие – 25 процентов» [21] .

Болеслав Берут

Проще говоря, Черчилль предложил Сталину поменять Грецию, в которой коммунистическое партизанское движение спало и видело приход Красной Армии, на Польшу, где население к СССР относилось по большей части сдержанно-недружелюбно; но Греция была далеко, к тому же уже на три четверти была занята англичанами, а Польша была под боком, и там в Люблине уже сидело правительство, целиком и полностью сформированное Сталиным. Ничего поэтому нет удивительного в том, что тов. Сталин на сей размен согласился. Ну а то, что после этого англичане устроили греческим коммунистам кровавую баню – что ж поделать, Большая Политика иногда бывает чрезвычайно кровавой… Впрочем, англичане попытались «разбавить» просоветское польское «люблинское» правительство своими креатурами. На той же встрече в октябре 1944 года в Москве Черчилль предложил Сталину ввести в кабинет Берута некоторых деятелей из эмигрантских кругов – премьер-министра Миколайчика, министра иностранных дел Ромера и академика Грабского, для чего даже встретился с «люблинскими поляками». Правда, Берут Черчилля несколько изумил, заявив: «Мы явились сюда с целью потребовать от имени Польши, чтобы Львов принадлежал России. Такова воля польского народа». Такого от руководителя ПОЛЬСКОГО государства британский премьер-министр не ожидал!

Станислав Миколайчик

Но все это были частности. Главное было в другом – за Восточную Европу не захотел драться Рузвельт, гораздо важнее для него было не торговаться со Сталиным за проценты влияния в окраинных европейских улусах, а добиться согласия советского вождя на вступление СССР в войну против Японии. И за это согласие он готов был очень многим пожертвовать!

*

Как сейчас известно, накануне Ялтинской конференции состоялось самое длительное за всю войну совещание руководителей разведки Наркомата обороны, Военно-морского флота и НКВД и НКГБ, на первых порах шедшее под председательством Голикова, затем ход совещания в свои руки взял Лаврений Берия. Как писал Павел Судоплатов, «главный вопрос – оценка потенциальных возможностей германских вооруженных сил к дальнейшему сопротивлению союзникам – был рассмотрен в течение двух дней. Наши прогнозы о том, что война в Европе продлится не более трех месяцев ввиду нехватки у немцев топлива и боеприпасов, оказались правильными. Последний, третий день работы совещания был посвящен сопоставлению имевшихся материалов о политических целях и намерениях американцев и англичан на Ялтинской конференции. Все мы согласились с тем, что и Рузвельт, и Черчилль не смогут противодействовать линии нашей делегации на укрепление позиций СССР в Восточной Европе. Мы исходили из достоверной информации о том, что американцы и англичане займут гибкую позицию и пойдут на уступки ввиду заинтересованности быстрейшего вступления Советского Союза в войну с Японией. Прогноз НКВД и военной разведки о низкой способности японцев противостоять мощным ударам наших подвижных соединений в обход укрепленных районов, построенных японцами вдоль советской границы, подтвердился в августе 1945 года. Однако мы не предвидели, несмотря на подробные данные о завершении работ по атомной бомбе, что американцы применят ядерное оружие против Японии».

То есть об установлении в новых вассальных государствах «советского строя» речи поначалу вовсе не шло, руководство разведки не видело перспектив «социалистического развития» в Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии. Перспектива строительства «социалистического государства» по образу и подобию СССР была только у Югославии, где И. Тито и компартия опирались на «реальную военную силу». Во всех же остальных будущих вассалиях специалисты в области разведки надеялись иметь только дружественные Советскому Союзу правительства, и не более того. Поэтому все разговоры о коварных планах Сталина по установлению в странах «народной демократии» политического режима, схожего с советским, не более чем результат воспаленного воображения либеральных «историков»…

*

Да и какой смысл Рузвельту был вступать в интеллектуальное единоборство со Сталиным по вопросу вхождения восточноевропейских стран в ту или иную зону влияния, если ценность этих государств для Штатов была весьма условной (разве что исключая Польшу, ибо в США на момент окончания войны находилось более пяти миллионов уроженцев Речи Посполитой, и их голоса для Рузвельта что-то значили – во всяком случае, он так говорил Сталину)? Восточная Европа была Рузвельту НЕИНТЕРЕСНА, и он предоставил право «бодаться» за нее со Сталиным Черчиллю, который по старой имперской привычке полагал Британию вправе руководить малыми европейскими народами. Не замечая, вернее, не желая замечать, что саму Британию к концу войны устойчиво и неотвратимо «брали под уздцы» потомки заокеанских колонистов…

К тому же реальных рычагов влияния на внутриполитическую ситуацию в Восточной Европе у англосаксов к моменту Ялтинской конференции практически не было. По-быстрому слепленные ими в начале войны «правительства в изгнании» – Чехословакии, Польши, Югославии – имели в «своих» странах весьма условное влияние (если имели его вообще), снабжение населения этих стран осуществлялось назначенной русскими администрацией, и те же продукты, поставляемые американцами для этих целей, шли через русских, которые полностью контролировали этот процесс. А у кого ключи от продовольственного склада, тот и есть главный в любом коллективе…

*

Англичане рассчитывали на югославского короля Петра – увы, к концу 1944 года у югославского королевского правительства в Югославии не было не то что дивизии – не имелось ни одного верного королю полка! А вот верных Тито войск в бывшем королевстве сербов, хорватов и словенцев было несколько корпусов, под ружьем у коммунистов стояло до трехсот тысяч штыков и сабель!

Иосип Броз Тито

Андрей Глинка

На территории бывшей Чехословакии британцы, правда, благодаря своей креатуре Бенешу имели некоторое влияние, но сугубо и исключительно потому, что Бенеша и его «чехословацкое правительство в изгнании» признавали в Москве. Впрочем, о Чехословакии – вернее, о Чехии и Словакии – имеет смысл поговорить поподробнее, сугубо для того, чтобы читатель на этом частном примере мог оценить всю политическую картину в Восточной Европе.

Итак, Чехословакия. Вернее, Чехия и Словакия, историю которых есть смысл рассмотреть с начала тридцатых годов, тогда будет понятно, почему там все произошло именно так, а не иначе.

В тридцатые годы прошлого века в Словакии расстановка политических сил была достаточно своеобразна и весьма расходилась с ситуацией в Чехии, хотя номинально обе эти этнически схожие территории составляли единое государственное образование – Чехословакию.

Главным игроком на пространстве к востоку от бассейна Грона были словацкие клерикалы, наиболее серьезной силой которых была «Slovenská ľudová strana», «Словацкая народная партия», или «народники», созданная еще во времена Австро-Венгрии и в период Первой республики возглавляемая Андреем Глинкой. Опиралась эта партия на словацкую деревню и провинциальные городки, в которых еще сохранялась тамошними жителями верность своим национальным традициям, консервативность, искреняя религиозность (большинство жителей Словакии – глубоко верующие католики) и приверженность довольно патриархальному укладу жизни. Плюс к этому в среде словацкого крестьянства сильны были ксенофобские (по отношению к венграм, цыганам, немцам и, как это ни покажется удивительным, к чехам) настроения и довольно сильный антисемитизм (чему не стоит удивляться, еврейская община Словакии на конец 1930-х гг. насчитывала около 90 тыс. человек, или более 4 % населения, и занимала ключевое положение в торговой и финансовой сферах национальной экономики). Уважение к «народникам» со стороны простых словаков постоянно подпитывалось их непримиримой позицией по отношению к официальной Праге, «забывшей» о «Питтсбургских соглашениях»; к тому же трагическая гибель одного из основоположников Чехословакии, Милана Штефаника – «народниками» целиком и полностью относилась на совесть Бенеша и Масарика – что, естественно, не прибавляло уважения словаков к центральным властям. В 1935 году за «народников» в восточных районах Словакии голосовало почти девяносто процентов избирателей!Вторыми по электоральным предпочтениям населения и политическому «весу» в Словакии были демократы, чьей социальной опорой была городская интеллигенция, коммерсанты, лица свободных профессий, представители национальных меньшинств – в общем, все те, кому местечковый словацкий национализм «народников» казался атавизмом Средневековья, но кому также претил и «пролетарский интернационализм» коммунистов. На западе Словакии, и особенно в Братиславе, влияние демократов было весьма серьезным.Монсеньор Йозеф Тисо