Страница 30 из 40
Там он обнаружил Каина и Натие в объятиях друг друга на большой постели. Их мокрая одежда кучей лежала на полу. Энки подмигнул стражу, и, поняв друг друга с полувзгляда, они оставили обувь перед дверью и разошлись. Энки, очень довольный собой и сестрою, вернулся к Шам Ли:
– Где человек-рыба празднует свадьбу? В реке, а где же еще?
– Ты сын звезды?
Каин проснулся от пристального взгляда круглоглазои девочки, склонившейся над ним. Это дочь Энки пришла со слугами, принесшими завтрак на подносе.
– Да, – ответил он. – И передай твоему отцу, что сын звезды думает остаться в постели всю первую половину дня с русалкой, которую он вытащил из реки.
– А где она? – затаив дыхание, спросила девочка.
– Вон там, – ответил Каин и показал на Натие, дрожавшую от смеха.
– Ай, это же моя тетя!
– Ребенок без воображения. А теперь беги и скажи то, что я велел.
В гостевых покоях вновь началось удивительное путешествие – вверх, на головокружительные пики, и вниз, в мягкие долины.
Каин был счастлив, как дитя, счастливее, чем когда был ребенком.
У Натие были длинные, в пояс, курчавые и темные, как и у брата, волосы. Они не слушались гребня после купания в реке. И Натие теперь вертелась перед зеркалом, пытаясь укротить локон за локоном.
Каин лежал в постели и украдкой рассматривал ее отражение в зеркале: стройное тело, тонкая талия, маленькие упругие груди.
Покраснев, она обернулась, спросила:
– Я хороша, правда?
– Хороша? – не понял Каин.
– Да, в искусстве любви. – Сейчас щеки ее пылали.
Но удивление Каина не проходило.
– Ты вернула мне жизнь, а теперь спрашиваешь, хороша ли ты. Иди сюда, пока я буду причесывать тебя, ты объяснишь мне, что ты имеешь в виду.
Натие села на постель, а Каин, стоя позади нее на коленях, стал терпеливо расчесывать ее локоны.
– Понимаешь, – сказала она, – я стала жрицей Инанны не потому, что хотела иметь мужа – ведь царский дом был обречен умереть вместе с Нин. Я просто хотела вернуть к жизни культ Инанны, познав таинства Великой Матери.
– Понимаю, – тихо сказал он. – Ты этому научена и потому смогла меня возродить.
Натие от удивления вздрогнула: не так она понимала все это. Таинства – одно дело, любовное искусство, которому она обучена, другое. Но конечно же, все не так, он прав. И она вспомнила, что Бек Нети часто говорил о Каине: «Он заставляет тебя иначе смотреть на вещи, улавливать взаимосвязь». И, медленно повернувшись к Каину, она произнесла:
– Знай: я никогда не думала, что смогу любить так, как я люблю тебя.
Каин поцеловал ее, и любовное путешествие продолжилось, и так до бесконечности.
Глава двадцать четвертая
– Вы должны понять: я хочу жить на земле, – взмолился Каин, но Бек Нети и Нин лишь покачали головами.
Нин злилась: вот уже многие столетия башня служила желанным приютом для царей Нода, могла бы служить и для Каина с Натие. А Бек Нети основывал свои возражения на другом: если царь и его семья живут в башне, их легче защитить в случае войны или бунта.
– Бек Нети, – возразил Каин, – что это за война, которая настигает тебя как гром среди ясного неба, да еще так быстро, что не успеешь и до башни добежать? О каком бунте ты говоришь? Разве кто-нибудь из нодов подумывает о бунте?
Бек Нети вынужден был сдаться. Даже Нин замкнула уста. В постоянной радости пребывало ее сердце: народ любит молодого царя, каждый день тому находятся подтверждения. И все же она сказала:
– Ты всегда добиваешься своего, Каин. И самое худшее, делаешь это так, что на тебя невозможно сердиться.
Глаза Каина засияли, от былой тоски не осталось и следа после свадьбы с Натие. «Я знала, я всегда знала: союз между моим домом и домом Бек Нети должен принести благословение. Боги давно этого хотели», – думала Нин, немного печалясь, что милость исполнить волю богов выпала именно Каину и Натие, а не ей.
Уже летом Каина увенчали царской короной. Так захотела Нин. Она стара и устала от дел, желает наконец насладиться покоем, заявила владычица.
Получив власть в свои руки, Каин с неистощимой энергией взялся за дело. Больше всего сил отдавал он земледелию – разработке огромных пространств вдоль реки, прокладке каналов и орошению все новых и новых земель. Но не только этим был он занят. Он стал и великим строителем, повелел воздвигнуть два новых храма у подножия башни, посвятив их Ану и Инанне. А теперь задумал соорудить новый дворец для себя и своей семьи.
Шум крупной стройки сопровождал их жизнь вот уже долгое время. Каин и не думал, что строить так увлекательно, временами он чувствовал, что заворожен своими замыслами, умело воплощаемыми зодчими Нодд в камне и дереве.
Прекрасные храмы, легкие и одновременно прочные, устремились к небесам. Соединить их надлежало новому царскому дворцу, воплощающему собой связь между богами и людьми.
Натие поддерживала рвение Каина. Да, ей удалось наполнить теплом большие залы башни, уставив их цветочными горшками, украсив стены яркими росписями. Но ей не удавалось справиться с темнотой – окон в башне было мало, а потолки высокие.
В чреве Натие начал расти ребенок.
В то утро, когда ожидания ее стали уверенностью, она положила руку Каина на свой живот и рассказала о чуде.
Каин затих и долго лежал рядом с Натие с закрытыми глазами. На какое-то мгновение в ней зародилось чувство страха, она подумала: он жмурится, желая что-то скрыть.
Но когда Каин улыбнулся и поцеловал ее, мысль эта исчезла, как призрак.
Каин лежал, держа Натие в объятиях, и молился богу Ану, богу, которого не знал. Он просил избавить его от страха, от гнева против узурпатора, поселившегося в ней.
Потом он отправился к Ан Наму.
– Как освободиться от злобы? – спросил он.
– Проследить, как она возникает, а потом отбросить, – ответил Ан Нам, всегда его удивлявший.
– Отбросить, – передразнил Каин. – Ты говоришь так, будто я сам избрал себе муки. Неужели ты не понимаешь, что я их жертва?
– Нет, царь, ты не жертва, если только сам не сделал себя ею, – ответил Ан Нам.
Как и много раз прежде, его ответ взбесил Каина, выворачивая наизнанку все нутро.
– Значит, ты утверждаешь, – проговорил он дрожащим от злобы, сдавленным голосом, – что я сам избрал это гнусное чувство, которое мучает меня? А почему же я это делаю?
– Вернись в себя, и ты найдешь ответ, – ответил Ан Нам. – Он кроется, вероятно, в чем-то трудном, случившемся с тобой давным-давно. В прошлый раз, чтобы выжить, ты запер свою душу, оставив дурное воспоминание вовне, и не осмелился его осмыслить. И в тебе остались муки, а на причины их ты закрываешь глаза. И когда с тобой случается что-то напоминающее тебе об этом появляется боль, не познанная твоим разумом. Ты опять закрываешь глаза, и это вошло в привычку.
Со всей пытливостью попробовал Каин уразуметь сказанное.
– Ты думаешь, я вижу действительность не такой, какая она на самом деле?
– Нет. Ты должен исследовать причину а потом попытаться понять: прошлое мертво оно не может вернуться. Каждый день нов, и только усвоив это, мы можем идти дальше.
Каин успокоился, гнев отступил.
Ан Нам опять тихо заговорил:
– Чего ты так боишься, Каин?
– Вновь стать отверженным. – И опять слова ударили его плетью. Каин забыл осторожность. Он вздрогнул, услышав смех друга.
– Эту боязнь ты делишь со всеми.
Каин удивился: неужели это правда?
– Моя мать никогда не смотрела на меня с радостью, – признался он, услышав, как по-детски это прозвучало, и поневоле согласился с другом. Никогда раньше не видел он беспокойства в голубых глазах, обладатель которых взывал к нему:
– Возможно, ты счел за лучшее не видеть этого, избрал муки и просто не хочешь узреть хорошего? Конечно же, бывало, чтобы мать смотрела на тебя, испытывая счастье?
Каин закрыл глаза и внезапно припомнил ветреное весеннее утро несколько лет назад, когда он, бежавший из дома, вернулся. Страх сжимал его сердце, он стоял на опушке леса у склона горы и смотрел на нее, Еву. А потом увидел, как она летит к нему, услышал, как она сказала: «Ты вернулся, ты все же вернулся… Добро пожаловать!»