Дочь Каннибала

Поставщик Тыкв. Надо же было им прийти прямо сегодня. День получался уж слишком длинный. Я открыла дверь.

– Так-то лучше, – улыбнулись молодые люди.

Они были очень похожи на полицейских Марии Мартины. Тот же возраст, то же сложение, та же не слишком живая красота, одинаковые квадратные подбородки здоровых потребителей жевательной резинки, не выкуривших ни одной сигареты в жизни. Единственное заметное отличие – эти одеты были лучше, чем полицейские. Костюмы были тоже серые, но хороших фирм. По всей видимости, частные верзилы получают больше, чем государственные.

– Мы приехали за вами. Шеф примет вас. Прямо сейчас.

– А откуда я знаю, что вы – те, за кого себя выдаете?

– Мне кажется, вам стоит поверить нам.

Что-то знакомое почудилось мне в этом обмене репликами.

– Они поедут со мной, – сказала я, показывая на своих друзей.

Верзила с сомнением посмотрел на меня. Я поспешила заговорить прежде, чем он мне откажет, а потом будет вынужден стоять на своем, хотя бы из чистого упрямства.

– Думаю, вы знаете, кто такой сеньор Ван Хог. Так вот, друг Ван Хога – вот этот сеньор, – сказала я, указывая на Феликса. – И у нас есть письмо голландца для вашего шефа, в котором указаны все мы.

Парень снисходительно кивнул.

– Хорошо. Мы знали, что вы будете не одна.

И снова я сидела на заднем сиденье машины, на этот раз между Феликсом и Адрианом, и снова меня везли через весь город неизвестно куда. В конце концов, оказалось, что известно – машина плавно затормозила у «Эль Параисо».

Один из верзил вышел из машины и проводил нас через переполненный людьми кофейный зал к столику, за которым сидел мужчина лет пятидесяти пяти. За соседним столиком обосновались четверо великанов в серых костюмах, которые тщетно старались притвориться, что они вовсе никакие не телохранители. Пожилой человек жестом пригласил нас сесть. Свою пышную, отблескивающую серебром шевелюру он с помощью бриллиантина зачесывал назад, оставив лишь несколько завитков на затылке. Черный блейзер, темно-красные брюки, шелковый шейный платок – все вместе придавало ему вид напыщенного плейбоя.

– И как же поживает мой дорогой друг Ван Хог? – сказал он вместо приветствия.

– У него все в порядке. Он хорошо себя чувствует, – ответила я.

– Что он решил наконец с Людмилой?

– По правде говоря, не знаю. Как-то не было случая расспросить его, – придумала я на ходу.

– Когда мы виделись в последний раз, он все утро рассказывал нам о приключениях юности, когда он участвовал в Сопротивлении и боролся с нацистами. Ну вы же его знаете, – добавил Феликс мастерский штришок

– Фантазер! Ну уж какой есть. А насчет Сопротивления… Не очень-то я в это верю. Сейчас он может говорить что угодно, но наш Ван Хог, разумеется, всегда был там, где и должен был быть.

Он высокомерно и самодовольно улыбнулся, показывая зубы, которые стоили не менее трехсот тысяч песет. Это и был Главный Поставщик Тыкв, и он не представлялся слишком опасным. Одним словом, мне он показался настолько обыкновенным, что я поступила необдуманно и пустилась с ним спорить.

– Что вы хотите сказать? Что надо было поддерживать нацистов?

Феликс поддал мне коленом под столом, и я сама уже упрекала себя за то, что не сдержалась. Но поправить дело было уже нельзя. Поставщик Тыкв бросил на меня взгляд, острый, как кинжал: меня просто затрясло. В конце концов, этот владелец яхты без яхты не был столь уж обыкновенным. Скорее всего, не был.

– Я так понял, что вам нужна информация, – заговорил он вальяжно. – А то, я вижу, вы совсем сбиты с толку. Знаете, пожалуй, я тоже расскажу вам одну историю по примеру моего друга Ван Хога. Хотя это не моя история, а моего деда. Он был военным и в тысяча девятьсот двадцать первом году принимал участие в событии, известном как поражение при Анвале, которое на самом деле произошло не только при Анвале, но и в других местах Северной Африки. Летом двадцать первого года рифские повстанцы [7]за двадцать дней разбили испанский экспедиционный корпус. Это была лишь кучка оборванцев, вооруженных ножами и короткими саблями, однако они положили гигантское количество испанских солдат, тысяч двенадцать или даже больше. Толком неизвестно, сколько было солдат в области Риф: цифры раздувались, потому что некоторые командиры хотели получать дополнительные деньги. Настоящей причиной поражения были коррупция, трусость и неспособность огромного большинства офицеров. Я это знаю – мой дед сам был трусом, о чем рассказывал мне. Тогда он был полковником и служил под началом генерала Наварро. По словам деда, разгром в Рифе был страшен, как Дантов ад. Армия прекратила свое существование, солдаты бежали с поля боя по телам раненых, низшие офицерские чины срывали знаки различия, чтобы их не опознали, высшие офицеры бежали на автомобилях, иной раз проезжая по своим же распростертым на земле раненым солдатам. Бегущих офицеров рифские повстанцы забивали камнями, раненых пытали до смерти: прибивали гвоздями к стенам, палили огнем гениталии, связывали руки их собственными кишками. И конечно, посреди всего этого ужаса было немало примеров невероятного героизма. Шестьсот девяносто кавалеристов полка Алькантары раз за разом атаковали противника, прикрывая отход наших войск. Последнюю атаку они предприняли спешившись, потому что ни у кавалеристов, ни у лошадей не оставалось сил. Погибло девяносто процентов личного состава полка – таких потерь никогда не было ни в одном кавалерийском соединении в Европе. Когда наши отвоевали Риф, они нашли тела погибших, кавалеристы остались в тех позах, в каких пали в разгар боя. Так что в поражении при Анвале было все – и героизм, и подлость. Например, генерал Наварро был героем, а полковник Моралес – подлецом. Что вы об этом думаете?

Я в недоумении пожала плечами. Рассказ меня захватил, но я не имела ни малейшего представления, куда все это приведет.

– Не знаю. А что я должна думать?

– А то, что это вранье! Вы должны думать, что это – вранье, потому что все было как раз наоборот: генерал Наварро вел себя самым жалким образом, а полковник Моралес погиб как герой; с пистолетом в руке он сражался до последнего, в то время как остальные давали деру. Моралес сражался плечом к плечу с несколькими офицерами, они дали клятву, что убьют друг друга, чтобы не попасть в плен, на пытки. В конце концов Моралес был ранен, он просил товарищей сдержать слово, но те, два лейтенанта, не осмелились прикончить своего полковника. Вероятно, они испугались потому, что думали: если они убьют старшего по званию, то попадут под военный трибунал. В общем, они сбежали, бросили полковника, раненого и беззащитного, на берегах Изумара, там его повстанцы и запытали до смерти, а генерал Наварро решил сдаться со своими двумя тысячами тремястами солдат в Монте-Арруите, хотя знал, что повстанцы побежденных в живых не оставляют. Так оно и было: пока Наварро вместе с девятью офицерами, переводчиком и семью рядовыми укрывался в доме местного князька, рифцы прикончили две тысячи триста человек. Но и тут не все офицеры вели себя одинаково. Наварро приглашал остаться с ним майора Альфредо Маркерие, чей отец был в те времена знаменитым театральным критиком. Но майор предпочел умереть вместе со своими солдатами. Ну, и что вы думаете?

– Потрясающе.

– Мне же это представляется большой глупостью. А вот мой дед, наоборот, был с теми офицерами, которые оставались с Наварро. И благодаря этому сохранил себе жизнь. После поражения при Аннуале проводилось упорное расследование, в ходе которого были получены доказательства, представленные некоторыми щепетильными офицерами. Эти доказательства неопровержимо свидетельствовали о вине высшего командования, начиная с самого генерала Беренгера, командующего экспедиционным корпусом. Но, к счастью, в тысяча девятьсот двадцать третьем году генерал Примо де Ривера провозгласил диктатуру, и ответственные за поражение не понесли наказания. И получилось так, что трусы спасли не только свою жизнь, но и все остальное, даже честь, поскольку память у людей коротка. Мой дед, в семье которого были деньги, удачно вел дела, приумножил богатство и кончил свои дни как почтенный патриарх и настоящий столп отечества – один из мадридских проспектов назван его именем. Мой отец пошел по его стопам и сумел еще более прославить нашу фамилию в трудные послевоенные годы. Потом пришла моя очередь, и я продолжил ту же традицию. Теперь мы – одна из самых влиятельных семей в Испании. Мое имя не упоминается в прессе, мое лицо не увидишь на экране телевизора, но нет в стране такого дворца, двери которого не распахнутся настежь, когда я выхожу из машины. Настоящая власть всегда держится в тени.

7

Рифские повстанцы – участники национально-освободительной войны племен горной области Риф в Северном Марокко, приведшей к образованию Рифской республики (1921–1926).