В тени пророчества

— Ну, присаживайся, не стесняйся. Ешь. Я знаю, ты три дня не ела. — Милорд подвинул к ней поближе поднос с запеченной уткой и налил в кружку вина.

— Скажу честно. Ты мне нравишься. Что-то есть в тебе завораживающее. Твердое, каменное, и в то же время первозданное, дикое, необузданное! Мне не хочется тебя пытать, я вообще не любитель этого дела. Поэтому давай для начала просто поговорим. — Он кивнул на стул напротив.

Эльвира села.

Ее дядя — торговец смертью, торговец войной. Она закрыла глаза. Плакать сил больше не было. Второй час она лежала в своей камере, не в силах пошевелиться. Милорд сделал самое ужасное, что только мог. Он убил ее. Морально. Правдой.

Ее грудь затряслась в беззвучных всхлипах.

— Трон под Медичи шатается. В народе она не пользуется популярностью. Господа дворяне также не любят наглую амбициозную итальянку. И еще меньше любят ее любовника, временщика Кончини, возомнившего себя верховным правителем самого сильного государства Европы. — Милорд вытер жирные руки лежащим рядом полотенцем и продолжил просвещать сидящую перед ним обычную девочку из народа в политической ситуации, сложившейся в Европе.

— Король Генрих на время прекратил войны, объединив страну, но и католики на Севере, и гугеноты на Юге мечтают взять реванш. Их конфликт вечен, пока в королевстве не останутся или только католики, или только гугеноты. — Он усмехнулся. Его позабавила собственная фраза насчет одних гугенотов.

— Но сильный король может держать в узде и тех и других. А когда нет сильного короля, или король мал, ему помогают некие третьи силы. Например, папский престол.

Эльвира открыла рот от удивления. Довольный милорд продолжал.

— В Париже слишком большую власть приобрела католическая партия. На малолетнего короля оказывается громадное давление. Я не удивлюсь, если вскоре он издаст указ об аресте матери. И «верные» католики выполнят этот приказ, после чего будут править Францией от его имени. И первым делом начнут новый крестовый поход на Юг. Начнется новая гражданская война, пострадают тысячи людей, не имеющих к религиозным спорам никакого отношения. Знаешь, там где проходит любая армия жизнь мужчины и честь женщины ничего не стоят. Представь, сколько зла и горя принесет война простым людям?

Эльвира шмыгнула носом и кивнула. Она пока еще не понимала, к чему клонит англичанин.

— Но! Есть одно маленькое «но»! Это может произойти лишь в том случае, если господам католикам будут противостоять крупные силы гугенотов. Если на Юге будет сильная враждебная армия. Если же у господ дворян в Париже не будет общего и сильного врага, они передерутся за власть над страной друг с другом. Ведь последняя гражданская война окончилась давно, всем нравится жить в мире. Никому не охота воевать просто так, это не выгодно! А делать что-то невыгодное — глупо. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Девочка кивнула.

— Если у гугенотов не будет армии, их просто оставят в покое. Господам в Париже будет не до них, а мы — он окинул комнату ладонью, имея ввиду то ли тюрьму, то ли свой орден, то ли святой папский престол — им поможем выяснять отношения друг с другом.

Да, они помогут. Иезуиты собаку съели на сеянии вражды. Здесь милорд нисколько не кривил душой.

— Ля-Рошель, Монтобан, Ним и другие крепости, защищаемые горожанами-гугенотами не опасны контролируемой католиками королевской власти, но… Проблема в том, что на Юге как раз и собирается армия. — Милорд выдержал паузу. — Армия, состоящая из профессиональных наемников. Небольшая, но хорошо обученная, созданная на деньги англичан. И все эти наемники вербуются здесь, в Германии.

При помощи твоего дяди!

Огорошенная Эльвира сидела, отказываясь верить услышанному. Милорд продолжил давить

— В германских княжествах всегда было достаточно наемников. Твой дядя переправляет деньги для их вербовки и обеспечивает переброску на юг Франции через Эльзас. Он далеко не святой, девочка! Он торгует войной. Торгует смертью. Смертью простых людей, перемолотых бесчувственными жерновами войны. Горем выживших, лишившихся крова, обреченных на голодное вымирание. Честью женщин в отданных на разграбление селениях. Горем потерявших родных и близких в бессмысленной религиозной бойне.

И все это он делает не ради высоких идеалов реформации, не для процветания Евангелической унии или иной организации. Все это он делает за презренный металл. РАДИ ДЕНЕГ.

Радуйся, Эльвира Лано! Все это произойдет при участии твоего дяди, которого ты так нежно и беззаветно любишь! Ради его большого и толстого кошелька!

Что ж, мир меняется. Если раньше за предательство и чужую кровь давали тридцать сребреников, то теперь на этом можно сколотить целое состояние!

Милорд Гордон откинулся на спинку кресла и потянул вино из небольшого кувшина. Эльвира сидела подавленная, убитая последним известием. Потому что все, что говорил этот человек — правда.

Она перевернулась на другой бок. Лежать на спине было невозможно из-за ран, от любого прикосновения хотелось орать. И это её били в полсилы? Жалеючи? Как же тогда здесь бьют настоящих преступников?

— Я приказал провести с тобой только ознакомительную работу, далеко не в полную силу. И еще приказал не применять к тебе НАСТОЯЩИХ пыток. Так, дыба, мелкие шалости, портящие скорее настроение, чем причиняющие боль.

Настоящих? Господи, помоги! Какие ж тогда настоящие? Дай силы пережить все это!

— Почему? — шептали ее бледные трясущиеся губы. Англичанин усмехнулся.

— Мне надо было тебя прощупать. Видишь ли, у меня на тебя далеко идущие планы. Именно поэтому ты сейчас сидишь здесь, передо мной, и гордо, но очень глупо отказываешься от еды. — Он улыбнулся улыбкой человека, давно просчитавшего каждый свой ход и знающего наперед реакцию собеседника. — Ты ведь не маленькая, понимаешь, что твой дядя надолго на этом свете не задержится.

Эльвира кивнула.

— Но твое будущее под вопросом. Большим вопросом. Но тоже ненадолго.

Ты случайно попала в жернова Большой Политики. В большую шахматную партию, в которую играют Империя, Англия, Франция, Испания, Рим и множество более мелких игроков. И человеческая жизнь в этой игре ничего не стоит. Ты — пешка, маленькая разменная фигурка, на гибель которой никогда не обращают внимания. Моя жизнь тоже ничего не стоит: если у сильных мира сего возникнет необходимость, я легко окажусь на твоем месте. Но я — ФИГУРА. А ты — ПЕШКА.

Англичанин замолчал. Вот так, жестоко, честно, прямо в сердце. Что может быть страшнее такого признания?

— И всем наплевать, виновата ты или нет. Хорошая ты или плохая. Католичка или протестантка. Ведьма ты, или обычная крестьянка. Потому что тебя нет. Ты — мусор, служащий делу игры больших дядек. — он встал и наклонился вперед, через стол, прямо к ней. Эльвира инстинктивно отшатнулась, но дальше спинки стула отшатываться было некуда.

— Поэтому перед тобой два пути! — зло прошипел милорд. — Или сдохнуть как последней падали, ненавидимой и презираемой всеми только потому, что случайно попала под чужую бездушную и безжалостную руку, сгореть на костре, словно ведьма, проклинаемая всеми вчерашними друзьями… Или…

Милорд Гордон сел, наливая себе еще вина из понравившегося кувшина. Лицо его моментально разгладилось. Он продолжил совершенно иным, почти дружеским тоном:

— Или принять мое предложение.

— Какое? — услышала девочка свой испуганный голос. Англичанин вновь усмехнулся, пригубив напиток.

— Или самой стать фигурой.

Наступила пауза. Иезуит давал девочке время понять, обдумать свои слова. Да, она была очень даже неглупой, смелой, стойкой, но всего лишь деревенской девочкой. Разговор идет в правильном ключе, как по маслу, но не стоит переоценивать ее интеллектуальные способности.

— Ты ведь понимаешь, от того, дашь ли ты против дяди показания, не дашь, ничего не зависит. Твоя участь решена. Нам не так важны твои слова, мы работаем по многим направлениям. Просто те слова из твоих уст значительно облегчили бы нам жизнь, но не более. В любом случае ты умрешь. Вопрос только как?