Страница 57 из 191
Луиза никогда не импровизирует своих речей. Он от слова до слова пишет свои речи и заучивает их наизустьперед зеркалом. Ледрю же, со своей стороны, всегда импровизирует и в важных случаях делает себе некоторые заметки фактического характера. Совершенно независимо от их внешнего различия, Луиза уже по одному этому совершенно неспособен рядом сЛедрю произвести малейшее впечатление. Естественно, что он должен был ухватиться за всякий повод, который позволил бы ему избегнуть сравнения с этим опасным соперником!
Что касается его исторических работ, то он создает их, как А. Дюма свои фельетоны. Он всегда изучает материал только для следующей главы. Таким образом, появляются книги вроде «Истории десяти лет». С одной стороны, это придает его изложению известную свежесть, ибо то, что он сообщает, для него так же ново, как и для читателя, а с другой стороны, в целом это слабо.
Это о Л. Блане. А теперь о нашем «дорогом»!
Он отнюдь не хочет удовлетвориться участием в собрании, устраиваемом этими людьми. Нет. Их банкет 24 февраля, который без него полностью провалился бы, он превратил в лондонское событие.На банкет, который состоится в Сити, уже продана тысяча билетов. Большую часть билетовраспространил Гарни, как мне третьего дня рассказал Джонс. Принимают участие О'Коннор, Рейнольдс, сотни чартистов. Их собрал Гарни. Гарни весь день бегает, выполняя поручения Л. Блана. Об этом мне также сообщил Джонс.
Гарни совершил маленькое вероломство по отношению к Джонсу: он поручил ему перевести манифест Л. Блана и К°, а затем спросил его, не имеет ли он что-нибудь против, если будет названо его имя в качестве переводчика? Это было в среду. Таким образом, он уже тогда получил твое письмо, о котором не сказал Джонсу ни слова. Джонс усмотрел в этом вопросе лишь апелляцию к его собственному «социалистическому» образу мыслей — и, конечно, ответил, что ничего не имеет против.
Джонс заявил мне, что после моих объяснений он, вероятно, — с уверенностью он не может этого сказать, — воздержится от участия в банкете. Соображения, вследствие которых он колеблется, весьма основательны. Если он не придет, он потеряет часть популярности, так как благодаря «дорогому» этот банкет превратился в предприятие чартистов. Он боится также, что Рейнольдс может плести интриги за его спиной.
Джонс не одобряет поведения «дорогого», которого я «больше не видел». Он старается извинить его тем, что чартистов обвиняли бы в политической апатии или антипатии по отношению к иностранным революционерам, если бы они не приняли участия ни в одном из этих банкетов. Я ответил ему: Гар-ни и др. следовало бы устроить чартистский митинг для чествования жалкого 24 февраля, а не делать из себя пьедестал для карлика или для полдюжины глупцов; для карлика, который называет Гарни не иначе как «славный малый» и который, в случае если бы в Лондоне завтра началось движение, стал бы по прошествии года или двадцати лет документально доказывать, что это он толкнул бедных англичан на путь прогресса и что это произошло между 1688 г. и 24 февраля 1851 г., когда весь Лондон так же приветствовал Луи Блана, как в свое время 50000 рабочих во дворе редакции «Reforme», еле вмещающем 50 человек. И сколько крокодиловых слез он прольет на бумагу по поводу этого, еще не бывалого до сих пор события!
Гарни впутался во всю эту историю прежде всего под влиянием того чувства преклонения перед официальными великими мужами, которое мы уже и прежде часто высмеивали. Затем он любит театральные эффекты. Он безусловно любит успех, однако я не хочу сказать, что он тщеславен. Он сам бесспорно находится во власти фразы и испускает весьма изобильные патетические газы. Он глубже увяз в демократической грязи, нежели это желает показать. У него двойной spirit {282} : один, который у него выработал Фридрих Энгельс, и другой — его собственный. Первый — это своего рода смирительная рубашка для него. Последний — это он сам in puris naturalibus {283} . Но надо прибавить еще третий: spiritus familiaris {284} , и это его достойная супруга. Она питает большое расположение к gants jaunes {285} вроде Ландольфа и Луи Блана. Она, например, ненавидит меня как легкомысленного человека, который может быть опасным для ее «собственности, которая должна быть охранена». У меня есть неоспоримые доказательства, что длинные плебейские руки этой женщины замешаны в этой истории. Насколько Гарни одержим этим spiritus familiaris и насколько мелочно пронырлива эта женщина в своих интригах, ты можешь видеть из следующего: ты помнишь, как она вечером под Новый год в присутствии моей жены оскорбляла Макфарлин. Потом она, улыбаясь, рассказывала моей жене, что Гарни весь тот вечер не видел М[акфарлин]. Ему же она, потом рассказывала, что отказалась познакомиться с Макфарлин, потому что все общество, и особенно моя жена, возмущалось и смеялось над этой женщиной-драгуном. А Гарни оказался таким ослом и трусом, что не дал этой Макфарлин никакого удовлетворения за нанесенное ей оскорбление и самым недостойным образом порвал с тем единственным сотрудником в его напыщенном журнальчике, у которого действительно были идеи. Rara avis {286} в его журнальчике.
Что придает еще этому собранию особенный вес, — это царящее в Лондоне возбуждение вследствие отставки маленького Джонни {287} и прихода к власти Стэнли — Дизраэли [213].
Французы ничего не боятся так сильно, как всеобщей амнистии. Она лишит ореола всех здешних героев подмостков.
А. Руге сделал попытку вместе со Струве, Кинкелем, Шраммом, Бухером и т. д. осуществить издание «Volksfreund» или, как предлагал наш Густав {288} , «Deutscher Zuschauer». Дело провалилось отчасти потому, что остальные не желали протектората Винкельрида {289} , отчасти потому, что кое-кто, например, «простодушный» Кинкель, требовали уплаты чистоганом, а это не входило в расчеты г-на Руге. Его главная задача состояла в выкачивании денег из литературного общества, которое тебе известно. Юлиус этому помешал, так как он тоже хочет издавать здесь газету.
К. Гейнцен является главным редактором обанкротившейся нью-йоркской «Schellpost» и начал ужасную полемику с Вейтлингом.
Ты поступишь очень хорошо, если хоть раз и немедленно напишешь Красному Беккеру {290} в Нью-Йорк и оповестишь его о теперешнем положении дел.
При сем письмо от Дронке. Верни мне его немедленно; если ты к тому же сам пожелаешь написать, — тем лучше.
Своим переводом ты оказал мне большую услугу, так как я не мог больше оставаться должен этому красавцу {291} хотя бы фартинг.
Кое-что о французской литературе 1830–1848 гг. — в моем ближайшем письме.
Напиши мне также, правильны ли мои расчеты.
Твой К.Маркс
Впрочем, теперь — ибо «дорогой» {292} постарается вернуться, лишь только покончит с этим лицедейством — с ним нужно будет обращаться пренебрежительно и дать ему почувствовать, что он «потерял» на этом.
Кстати: Гарни устроил так, что его выбрали в чартистскую депутацию, посылаемую на Чёрч-стрит; сначала он появится там, а затем отправится в Сити, где и обоснуется.
213
Маркс имеет в виду правительственный кризис в Англии. В феврале 1851 г. глава кабинета вигов Джон Рассел подал в отставку, потерпев поражение в своих попытках противодействовать предложению члена парламента Лока Кинга распространить избирательное право в графствах на владельцев участков, приносящих ежегодный доход в 10 фунтов стерлингов. Так как лидер тори Стэнли не смог сформировать кабинет, Рассел в марте вновь занял пост премьер-министра. -18 3.