Страница 8 из 11
— Где мы устроимся на пикник? — спросил он.
— Где угодно, — ответила она. — Только с оглядкой! Как-никак, это французскоекладбище! Кругом одни циники! Полчища себялюбцев, которые сжигали людей на костре только за их веру, а потом сами горели на костре за собственную веру! Так что выбирай, где тебе больше нравится!
Они продолжили путь.
— Первое надгробье в этом ряду, — кивком указал старик. — Под ним — пустота. Смерть окончательна и бесповоротна, нет даже шепота времени. Второе надгробье: женщина, втайне верующая, любила мужа и надеялась соединиться с ним в вечности… здесь ощущается шорох духа, движение сердца. Уже лучше. Третья плита: писатель, строчил детективы для какого-то французского журнала. А сам больше всего любил ночь, туман и старинные замки. У этого камня даже температура подходящая, как у доброго вина. Вот здесь мы и присядем, голубушка: ты откупоришь бутылку шампанского — глядишь, и скоротаем время до поезда.
Она с радостью протянула ему стакан:
— А тебе не вредно пить?
— Можно пригубить. — Он принял стакан из ее рук. — Только пригубить.
Немощный пассажир чуть не «умер» на выезде из Парижа. Вагон заполонили интеллектуалы, посетившие цикл семинаров на тему «тошноты» Сартра; воздух истощался и кипел от их разглагольствований о Симоне де Бовуар. [4]
Бледный старик еще больше побледнел.
Вторая остановка после Парижа — и еще одно нашествие! Экспресс атаковали немцы, шумно ниспровергающие дух предков, не отягощенные политическими принципами. Некоторые даже размахивали книгой под названием «А был ли Бог дома?».
Призрак вжался в свой прозрачный скелет.
— Ох! — вскричала мисс Минерва Холлидей и побежала к себе в купе, чтобы тут же вернуться и обрушить на него охапку книг.
— «Гамлет»! — зачастила она. — Тут есть про тень его отца, помнишь? «Рождественская песня» [5]. Целых четыре привидения! «Грозовой перевал» [6]— ведь Кэти возвращается, верно? Ага, «Поворот винта» [7]и… «Ребекка» [8]! А вот и моя любимая — «Лапка обезьяны» [9]! Что ты выбираешь?
Но пассажир-призрак не вымолвил ни слова. Его веки были сомкнуты, а губы запечатаны льдом.
— Погоди! — вскричала она.
И раскрыла первую книгу…
Гамлет стоял на стене замка, слушая речи своего отца-призрака; Минерва Холлидей читала:
— «Так слушай… Уж близок час мой, / Когда в мучительный и серный пламень / Вернуться должен я…»
И дальше:
— «Я дух, я твой отец, / Приговоренный по ночам скитаться…»
Она не останавливалась:
— «Коль ты отца когда-нибудь любил… О боже!.. Отомсти за гнусное его убийство».
И опять:
— «Убийство гнусно по себе; но это / гнуснее всех…»
Экспресс летел сквозь сумерки, а она читала последний монолог призрака отца Гамлета:
— «…Но теперь прощай!.. / Прощай, прощай! И помни обо мне». [10]
Она повторила:
— «…помни обо мне!»
Призрак в Восточном экспрессе задрожал. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась за следующую книгу:
— «Начать с того, что Марли был мертв…» [11]
А Восточный экспресс грохотал по вечернему мосту над невидимой рекой.
Ее руки, словно птицы, порхали над книгами.
— «Я — Святочный Дух Прошлых Лет» [12]!
И потом:
— «Повозка-призрак выскользнула из тумана и с цоканьем скрылась во мгле…» [13]
Не раздался ли поблизости едва уловимый цокот конских копыт — где-то в горле призрака-скитальца?
— Все бьется, бьется, бьется под досками пола старое сердце-обличитель! [14]— негромко воскликнула она.
И тут — как прыжок лягушонка. Послышалось слабое биение пульса — впервые за последний час с небольшим.
В коридоре немцы палили из стволов безверия.
А она лила бальзам:
— «Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой пронесся над болотами». [15]
И эхо того воя одиноким криком вырвалось из души ее попутчика, стоном застряло в горле.
Сгущалась ночь, высоко в небе плыла луна, а где-то внизу ступала Женщина в белом, как и читала-рассказывала сестра милосердия, и летучая мышь обернулась волчицей, а та обернулась ящерицей и взбежала по стене на бледном челе больного.
Наконец в поезде наступила сонная тишина; только тогда книга выскользнула из рук мисс Минервы Холлидей и с глухим стуком упала на пол.
— «Requiescat in pace»? — с закрытыми глазами прошептал старый скиталец.
— Именно так. — Она с улыбкой кивнула. — «Покойся с миром».
С этими словами оба погрузились в сон.
Наконец они доехали до побережья.
В воздухе висела дымка, которая обернулась туманом, а туман обернулся ливнем, потоком слез бесцветного небосвода.
От этого бледноликий старик пробудился, пошамкал губами и воздал хвалу призрачному небу, а заодно и этому берегу, где гостили фантомы прилива; тем временем экспресс остановился под крышей вокзала, и толпа пассажиров ринулась с поезда на паром.
Стараясь держаться подальше от толчеи, призрак остался в вагоне один, как наваждение.
— Постой! — слабо и жалобно простонал он. — Как же я буду на пароме? Там негде спрятаться! Да еще таможня!
Но таможенники, увидев болезненное лицо, нахлобученную шапку и меховые наушники, быстро замахали флажками, чтобы эта робкая душа, убеленная холодом и годами, скорее поднималась по трапу.
Чтобы попасть в окружение грубых голосов, острых локтей и всеобщей сутолоки. Паром, вздрогнув, отчалил, и старая сестра милосердия поняла, что ее ледяной спутник опять начал таять.
Мимо с криками пронеслась ватага детворы, и Мисс Минерва Холидей решила, что пора действовать.
— Шевелись!
Она, можно сказать, сгребла в охапку своего подопечного и потащила его в ту сторону, куда бежали дети.
— Нет! — воскликнул он. — Там шумно!
— Такой шум тебе не повредит! — Она заталкивала его в какую-то дверь. — Этот шум целителен. Сюда!
Старик огляделся.
— Что я вижу, — пробормотал он, — игровая комната!
Сиделка увлекла его в самую гущу беготни и гомона.
— Дети! — обратилась она ко всем сразу.
Ребятишки замерли.
— Сейчас будем рассказывать истории!
Дети готовы были вернуться к своим играм, но она успела добавить:
— Страшные истории — о привидениях!
И как бы невзначай указала на немощного пассажира, который бледными, дрожащими пальцами сжимал шарф на ледяной шее.
— Всем сесть! — скомандовала медсестра.
Ребятишки загалдели и стали устраиваться на полу. Они сидели вокруг призрака с Восточного экспресса, будто индейцы вокруг вигвама, и смотрели, как полуоткрытый старческий рот холодят снежные бурунчики.
Призрак заколыхался. Тогда она поспешила спросить:
— А вы верите в привидения?
— Да! — вразнобой закричали дети. — Верим!
Тут призрак с Восточного экспресса приосанился. Его туловище окрепло. В глазах промелькнули крошечные, словно высеченные огнивом, искорки. На щеках зарозовели зимние бутоны. Дети подтягивались ближе, и с каждой минутой он делался выше и свежее. Палец-сосулька обвел детские лица.
— Сейчас… — зашелестел голос, — я… расскажу вам страшную историю. Хотите послушать про настоящеепривидение?
— Хотим, хотим! — закричали дети.
И призрак повел свой рассказ; бледные уста, дыша туманами, притягивали дождливое марево; дети сбились в тесный кружок, который, словно догорающий костер, дарил ему блаженное тепло. Во время его рассказа сестра Холлидей, отступившая к дверям, видела то же самое, что видел ее спутник по ту сторону морских вод: белеющие тенями скалы, меловые скалы, спасительные скалы Дувра, от которых не так уж далеко до зазывного шепота башен, сводчатых подземелий и укромных чердаков, где испокон веков обитали призраки. Не отрываясь от этого видения, старая медсестра невольно потянулась к термометру, торчавшему из нагрудного кармана. Пощупала у себя пульс. На какой-то миг ей в глаза ударила темнота.