Счастье, несчастье...

О даровании речь у нас не случайна. Природа, у которой свои расчеты, одарила женщину особо и богато, эти дары веками шлифовало общество, у которого тоже свои расчеты. Возникли именно женский внутренний мир, женские способности и умение, рассчитанные на женское назначение в мире. Догадливы женщины, чутко схватывают жиз­ненную ситуацию, состояние, настроение. Их инту­иция работает, как правило, на высотах, далеко не всем мужчинам доступных. Их проницательность подчас доходит до ясновидения. Драгоценные соци­ально-психологические черты, не так ли? Но все эти дары, смотря по установке, можно применять по- разному.

Тамара Павловна пришла домой в самом благо­душном Настроении. Семья сидит в темной комна­те, освещенная экраном. Тамара Павловна прилег­ла на диван, с ходу включившись в действие. Идет давняя пьеса, где дерзающий молодой герой-пред­лагает рационализацию, в которой немолодое руко­водство робко сомневается. Герой настаивает, и вид­но, что победит (играет энергичный актер).

— Мужчина,— говорит Тамара Павловна гром­ко и удовлетворенно.

Слово, всего одно только слово, а семья притаилась и ждет, глядя на экран уже пустыми глазами.

—    Настоящий мужчина,— так же громко по­вторяет Тамара Павловна.

Тут Виктор Иванович, ее муж, встает и уходит.

—    Ничего, ничего, полезно,— говорит Тамара Павловна в ответ на молчание семьи, в котором ко­пится нечто вроде упрека.

Она с усилием распрямляется (устала за день) и уходит в ванную стирать белье (в том числе и мужнее).

А Виктор Иванович курит на лестничной пло­щадке, и сигарета дрожит в его руке.

Дело в том, что он не продвигается по работе (и остается все при той же зарплате), товарищи легко его обходят, тут его стыд и мука. И Тамара Павловна отлично это знает.

В голове у Виктора Ивановича, лишь только она заговорит об этом, что-то случается, откуда-то из­нутри эта бедная голова получает горячий, опасный удар, и потом долго, часа два, дрожат руки.

На что потратила Тамара Павловна данные ей природой дары — ум, волю, интуицию? Чтобы чутко найти в душе ближнего болевую точку и вонзить туда коготь?

Между тем она выступает на общественной сцене шумно, она вообще человек спектакля, благодаря этому, а также ввиду ее энергии может показать­ся, будто это именно она сегодня типичная и веду­щая фигура женского фронта. На самом деле жен­ская работа в мире, скорее, бесшумна (я говорю сейчас не о приготовлении обеда, уборке или стир­ке, хотя это, разумеется, очень важная сторона жизни, занимающая огромную часть женского вре­мени, и все же я говорю сейчас не об этом) — на женской работе, я убеждена, в значительной сте­пени держится жизнь.

Ее трудно ухватить, эту работу, невозможно учесть и взвесить, да и просто описать не так-то легко. Но необходимо: если уж так победно высту­пает небезопасная Тамара Павловна, пусть ее ли­дерству будет противопоставлена иная жизненная позиция.

«Вечноженственное»

ПОШЛО

от

грандиозный

Трудно определить, что такое женственность, как вообще трудно дать простое и дельное опреде­ление душевному качеству, тем более добродетели в ее чистом виде (тут, кстати, и опасность сладости невольно возникает). Лучше представить эти ка­чества в действии.

Валентина Елисеева (она была литератором большого общественного темперамента) написала замечательную строго документальную повесть о девушке, которая, узнав, что сын ее квартирной хозяйки, преступник, уже несколько лет отбыва­ющий наказание в колонии, шлет письма, где ко­рит всех, кроме себя, написала ему злое письмо на тему: «Сам-то ты каков». Но злое письмо было единственным, потому что Женя поняла: уж чего- чего, а злобы этот человек повидал на своем веку до­вольно, да и что злобой сделаешь, она не конструк­тивна, строить не умеет, умеет только разрушать. Нужно было искать какие-то другие слова, такие, чтобы их услышал уже сложившийся тридцати­летний, норовистый, несчастный и ожесточенный человек.

В книгу В. Елисеевой нам для наших целей очень полезно заглянуть.

По свету носятся тучи слов, которые люди го­ворят, и подчас очень громко, вовсе не для собесед­ника, а только для себя, лишь бы высказаться, иног­да даже выкричаться —разрядить собственное раз­дражение, не очень заботясь о тех, на кого оно раз­ряжается. Сколько выброшенных на ветер нотаций, сколько впустую произнесенных ЦУ (ценных указа­ний), намеков, попреков, которые нужны говоря­щему, а слушателям в лучшем случае не нужны, в худшем — непереносимы. Можно с уверенностью сказать (в одной семье это было вывешено на стене как призыв и напоминание), что число дающих советы резко превышает число тех, кто хотел бы их слушать. Это просто бич человечества — никому, кроме произносящего, не нужные слова!

Героиня В. Елисеевой Женя Перова, как прави­ло, говорит слова не только нужные — целительные и настолько сильные, что на расстоянии тысячи ки­лометров (она живет на юге, он — на севере и притом дальнем) они задевают душу ее трудного коррес­пондента.

Колония, как всякому понятно, дело невеселое, и одно из самых тяжких ощущений осужденного: настоящая жизнь течет мимо (она действительно течет мимо). Наша героиня тотчас это ухватила и задалась целью доказать Анатолию, что он нужен в жизни и даже необходим. Она, будущая учитель­ница, бьется с трудным мальчишкой и взывает к Ана­толию: помоги! А он молчит — ему ли, преступни­ку, давать советы и включаться в воспитательный процесс! Она настаивает, убеждает: мальчишка ка­тится по наклонной, я ничего поделать не могу, а ты знаешь, что это такое, ты обязан... И уже не в силах сопротивляться, он включается в жизнь, которая от него безнадежно далека. А может быть, теперь уже и не безнадежно?

Ее письма все время зовут, манят будущим счастьем (тут, кажется, и не захочешь — возро­дишься), она приглашает его с собой в лес (пойдем!), в концертный зал (послушай!), на встречу Нового года (повеселимся!), и порой становится не по себе, когда представишь, как на севере, за колючей про­волокой,

в

неволи

повод

в

колонии живой

Как она догадалась? А вот догадалась.

Но годы шли, шли годы, и каждый новый они, уже назвавшие себя в письмах мужем и женой, встречают порознь. И вот, наконец, эта молодая южанка, преодо­лев сопротивление родных, бросив любимую работу (она уже учительница), едет через всю Россию в дале­кий северный поселок, где условия и для севера тяжелы. Мы не без страха ждем их встречи — жизнь сложна, а эти двое, столь близкие друг другу, все- таки друг друга никогда не видали.

Каждый из нас, наверное, дорого бы дал, чтобы быть невидимым свидетелем этого подневольного свидания. Мне. нетрудно представить себе, каким пришел он — остриженный наголо, в чем-то черно- сером, руки (давняя тюремная привычка) за (спиной и много старше своих тридцати шести. Он, наверное, таким и пришел, а в душе его был великий ужас, потому что он уже посмотрел в окно.

«Вдруг у окна появилась девушка,— расскажет он потом.— Я замер. Она! Сердце куда-то ухнуло! Такая, какой видел ее в воображении и на фотогра­фии... Да нет, лучше, гораздо лучше. Вот тут-то на меня напал страх, навалился, как глыба, не пере­дохнуть. Ни сомнений, ни надежд — не останется! Не может, да и не должна остаться здесь, в Якутии, эта рыжеволосая юная девушка... Видел только улы­бающееся лицо Жени и конвоира, не сводящего с нее восхищенных глаз: такую не каждый день здесь увидишь».