Итальянец

Утром она обнаружила, что дверь ее кельи не заперта. Она немедленно воспользовалась этим. Выйдя в небольшой коридорчик, она увидела в конце его дверь. Убедившись, что она заперта, Эллена поняла, что по-прежнему прочно отгорожена от всех остальных помещений монастыря. Добрая сестра Оливия оставила дверь кельи незапертой, чтобы дать Эллене хотя бы иллюзию свободы передвижения: сердце девушки переполнилось радостью и благодарностью к своему доброму другу. Счастью ее не было предела, когда тут же в конце коридора она обнаружила узкую лестницу, ведущую наверх. Быстро поднявшись по крутой винтовой лестнице, она оказалась в небольшой, совершенно пустой комнате с окном. Подойдя к нему, она едва удержалась от крика восторга. Ее взору открылась бездонная голубизна неба и зеленые просторы ландшафта внизу. Сознание тюрьмы исчезло, дышалось привольно и легко. Осмотревшись, она вскоре поняла, что находится в одной из небольших угловых башен, возвышающихся над стенами монастыря, а внизу был отвесный гранитный обрыв, поэтому ей казалось, что башня словно подвешена в воздухе. Эллена словно зачарованная смотрела на ущелья, густые поросли горной сосны и лиственниц, на кудрявую зелень ореховых рощ на горных склонах, плавно переходящих в равнину, окаймленную цепью далеких гор. Девушка уже видела эти горы по дороге в монастырь Сан-Стефано. Слева она увидела знакомый, кажущийся таким ненадежным, мост через бурный горный поток, по которому она проехала в экипаже. Вид из окна башни был еще более величественным и прекрасным, чем из окна экипажа.

Для впечатлительной Эллены, чье воображение всегда волновали величие и красота природы, открытие этой комнаты в высокой башне было неожиданным счастьем. Теперь она всегда сможет приходить сюда за глотком чистого воздуха и успокоением. Эти величественные скалы и нежная зелень равнин, созданные Всевышним, в коих всегда есть Его присутствие, будут неизменно напоминать ей о том, что страдания земные преходящи, а человек мал и бессилен перед величием мироздания. Какими ничтожными и малыми отныне будут казаться ей те, кто посягает на ее свободу!

От этих успокаивающих ее размышлений Эллену вдруг отвлек шум шагов внизу и звук открываемой двери. С бьющимся сердцем она поспешила спуститься вниз, боясь, что сестра Маргаритой узнает ее тайну и никогда более она не сможет подниматься в башню. Но она опоздала, монахиня уже ждала ее в келье.

Удивлению и гневу сестры Маргаритой не было предела. Она тут же расспросила провинившуюся, где та была и как смогла покинуть запертую на ключ келью. Девушка, не укрываясь, ответила, что нашла дверь открытой, и поэтому позволила себе эту невинную прогулку на башню. Она не сомневалась, что не может рассчитывать на доброжелательство сестры Маргаритой, поэтому не закончила свои оправдания просьбой позволить ей и дальше бывать в башне. Сомнений в том, что ей это не будет разрешено, у нее не было. Оставив завтрак на столе, разгневанная монахиня удалилась.

Все последующие дни Эллена была обречена видеть лишь свою суровую надзирательницу, за исключением тех вечеров, когда ей разрешалось присутствовать в церкви на вечерней молитве. Из осторожности она даже не смотрела в ту сторону, где молилась сестра Оливия, опасаясь, что теперь пристально следят за каждым ее взглядом или движением. Она чувствовала на себе взгляды Оливии, но посмотреть в ее сторону не решалась. Однако однажды она осмелилась поймать взгляд сестры Оливии и прочла в нем не только сострадание и обеспокоенность, но и что-то похожее на страх.

Покинув церковь, Эллена более не видела сестры Оливии в тот вечер. Но утром следующего дня она, вместо сестры Маргаритой, принесла ей в келью завтрак. Лицо ее было еще более печальным.

— О, как я рада видеть вас! — импульсивно воскликнула Эллена. — Как мне тяжела была наша разлука. Я все время помнила о ваших предостережениях и старалась не нарушить обещания и не расспрашивать о вас.

— Я здесь по велению матушки игуменьи, — тихо сказала Оливия и присела на край кровати.

— Вам не хотелось видеть меня, — печально произнесла Эллена.

— Нет, я очень хотела вас видеть, но… — ответила Оливия и вдруг умолкла.

— Что случилось? — встревожилась Эллена. — Вы принесли мне дурные вести и не решаетесь сказать об этом?

— Увы, это так, дитя мое, — промолвила сестра Оливия. — Мне действительно будет трудно сообщить вам эту весть. Я знаю, как вы любите жизнь, но мне велено готовить вас к пострижению. Вы решительно отказались от брака, следовательно, остается одно — стать монахиней. Боюсь, это должно произойти, и очень скоро. Не будет даже обычных формальностей. Вы станете монахиней, минуя послушничество.

Оливия умолкла, и Эллена воспользовалась паузой:

— Я понимаю, как вам трудно исполнять чужое недоброе задание. Но я сама сказала настоятельнице, что не соглашусь ни на то, ни на другое, что мне предлагают. Если меня силой поведут к алтарю, произнести клятву брачной верности меня никто не заставит. Если я появлюсь перед алтарем, то только лишь чтобы заявить свой протест против насилия, совершаемого наставницей и теми, кто собирается освятить это насилие.

Судя по всему, ответ Эллены скорее понравился сестре Оливии, чем напугал ее своей смелостью, ибо она неожиданно сказала:

— Я не могу одобрить ваше решение, но не скажу, что осуждаю вас. Кажется, вы совсем одна на всем белом свете, не так ли? У вас нет близких, которым ваш уход в монастырь причинил бы горе и тревогу?

— Да, у меня никого нет, — печально согласилась Эллена и тяжело вздохнула.

— В таком случае почему вы так противитесь пострижению в монахини?

— У меня есть друг, единственный друг, и расставание с ним печалит меня.

— Простите меня за расспросы, — промолвила Оливия, — обещаю более не задавать никаких вопросов, разве только еще один — скажите мне ваше имя.

— На этот вопрос я охотно отвечу, — промолвила девушка. — Меня зовут Эллена ди Розальба.

— Как вы сказали? — воскликнула Оливия, а затем, будто на что-то решилась, переспросила: — Эллена ди…

— Ди Розальба, — повторила девушка. — Почему вы спрашиваете? Вам знакома моя фамилия? Вы кого-нибудь знали?

— Нет, — как-то убито ответила монахиня и поднялась, — просто ваше лицо напомнило мне одного близкого друга. Я не буду более задерживаться, иначе мне могут не разрешить навещать вас. Что мне передать настоятельнице? Если вы намерены отказаться от пострига, то не лучше ли будет, если вы сделаете это не так резко и категорично? Позвольте мне дать вам этот совет, ибо я лучше вас знаю матушку игуменью. И поверьте, дорогая сестра, мне очень больно видеть вас в заточении в этой келье.

— Я тронута вашим сочувствием и благодарю за советы. Я готова во всем следовать им и полагаться на ваши суждения. Вы можете сказать игуменье о моем решении так, как находите нужным. Но прошу вас, у нее не должно возникнуть впечатления, что я отступилась от сказанного ранее. Она не должна принять вежливость за слабость или нерешительность.

— Доверьтесь мне, я постараюсь быть осторожной и осмотрительной во всем, что касается вас. Прощайте, я навещу вас, если удастся, сегодня же вечером, я оставлю дверь открытой, чтобы дать вам возможность подышать свежим воздухом. Эта лестница ведет в башню.

— Я уже побывала там! — воскликнула благодарная Эллена. — Как вы добры. Пребывание там успокоило меня. Если бы у меня были еще с собой книги или карандаши и бумага, я почувствовала бы себя почти счастливой и на время забыла бы о своих невзгодах.

— Вот как? — улыбнулась монахиня. — В таком случае до вечера. Если появится сестра Маргаритой, будьте осторожны и ни в коем случае не расспрашивайте ее обо мне.

С этими словами сестра Оливия покинула келью. Эллена тут же поднялась на башню, где на время опять забыла и о монастыре, и о том, что ждет ее впереди.

В полдень, заслышав шаги сестры Маргаритой в коридоре, она быстро спустилась в келью и была немало удивлена, что на этот раз не последовало ни брани, ни назиданий. Сестра Маргаритой всего лишь сообщила ей, что мать настоятельница соизволила разрешить Эллене обедать вместе с послушницами и она пришла, чтобы препроводить ее в трапезную.