Итальянец

— Это — мой монах, — заключил Винченцо, — хотя и появляется в разных одеждах. Двух столь похожих по виду и таинственности своего появления и исчезновения просто не может быть.

Его речь внезапно прервал долгий приглушенный стон, словно предсмертный вздох умирающего. Паоло тоже вздрогнул. Они напряженно вслушивались, ожидая чего-то ужасного.

— Это ветер, — наконец сказал Паоло.

— Кажется, стих. Продолжай свой рассказ, Паоло, — попросил его Винченцо.

— После этой странной исповеди, — продолжал Паоло, — отец Ансальдо так и не смог оправиться, он…

— Возможно, что-то в этой исповеди касалось и его лично, — высказал догадку Винченцо.

— Не думаю, синьор. Я ничего такого не слышал. Но вот некоторые странные случайности, которые последовали, говорят об обратном. Через месяц после того, как это случилось, однажды вечером в знойный и душный день, когда монахи вернулись с вечерней молитвы…

— Тише! — остановил его Винченцо.

— Да, слышу. Кто-то шепчется, — тихо промолвил Паоло.

— Не двигайся, — предупредил Винченцо.

Они напряженно прислушивались к чьим-то приглушенным голосам, но так и не могли понять, откуда они доносятся. Возможно, рядом, за стеной, а возможно, под ними. Иногда голоса умолкали, потом снова возобновлялся разговор. Видимо, говорившие были осторожны и не хотели, чтобы их услышали. Винченцо даже подумал, что, может, следует дать им знать, что они здесь. Но не решался.

— Помните, синьор, — сказал Паоло, угадав его мысли, — это как-никак шанс убраться отсюда. Мы умрем от голода здесь, если не рискнем и не воспользуемся этим.

— Рискнем? — печально промолвил Винченцо, тоже шепотом. — Чем рискует такой несчастный, как я? О, Эллена…

И, более не раздумывая, он громко подал голос, Паоло поддержал его. Но их крики и просьбы не возымели желаемого действия, ибо им ответила мертвая тишина. Более они не слышали голосов, привлекших их внимание.

Потеряв надежду выбраться из каземата, они улеглись на полу, оставив все решения до рассвета. Они были настолько огорчены и угнетены неудачей, что Винченцо даже не попросил Паоло продолжить свой рассказ о необычной исповеди в монастыре Кающихся Грешников. У него было слишком много своих забот и горя, чтобы слушать рассказы о чужих невзгодах. Кроме того, рассказ Паоло не имел никакого отношения к нему и Эллене. Сам же Паоло, не привыкший так много говорить и порядком уставший от этого, тоже был рад помолчать.

ГЛАВА VIII

После того как Эллена поселилась в монастыре, в течение нескольких дней ей не было разрешено покидать свою келью. Дверь была всегда заперта снаружи, и право входить к ней имела лишь монахиня, которая приносила ей скромную еду. Это была все та же сестра с недобрым лицом, которая встретила ее у дверей монастыря и препроводила к настоятельнице.

На четвертый день, когда были все основания полагать, что заточение обуздало строптивую ослушницу, ее вызвала к себе настоятельница монастыря. Она приняла Эллену с таким строгим и суровым видом, что девушка приготовилась к самому худшему.

Беседа началась с беспощадного обличения кощунственного посягательства провинившейся на честь, достоинство и покой одной из самых известных семей Неаполя, мать наставница предложила Эллене сделать выбор: или она должна постричься в монахини и навсегда остаться в монастыре, или она вступает в брак с человеком, которого предложит ей маркиза ди Вивальди, известная своей добротой и благородством сердца.

— Вам никогда не отблагодарить маркизу за ее великодушие, — добавила настоятельница. — Она предоставляет вам самой сделать выбор. После того ущерба, который вы нанесли престижу этого достойного семейства, вы едва ли заслуживаете таких благодеяний. Было бы справедливым жестоко наказать вас, но маркиза позволяет вам самой определить свою судьбу — снова вернуться в привычный вам круг людей и забот, если у вас не хватит мужества, преданности Богу и разума, чтобы покинуть сей греховный мир и служить лишь Ему одному. В случае, если вы предпочтете вступить в брак, то тот, кто должен содержать и опекать вас, ваш супруг, будет из вашего круга, во всех отношениях более подходящий вам, чем тот, на кого вы осмелились поднять глаза.

Лицо Эллены залила краска стыда и справедливого гнева, но она сдержала себя и промолчала. Эта негодная попытка выдать насилие за благодеяние вызвала в душе девушки целую бурю чувств, однако не была для нее неожиданностью или ударом. С первой минуты своего пребывания в монастыре Сан-Стефано она готовила себя к тому, что ее ждут тяжкие испытания, и решила, что бы ни случилось, все принять мужественно и с достоинством. Только так она сможет противостоять козням своих врагов и одержать над ними победу. Лишь вспоминая о Винченцо, она вдруг теряла уверенность в себе, ибо разлуку с ним ничто не могло ей возместить.

— Вы молчите, — заметила настоятельница после выжидательной паузы. — Неужели вы настолько неблагодарны, что не способны оценить великодушие маркизы? Что ж, я не воспользуюсь вашей дерзостью и упрямством и по-прежнему оставляю вам возможность выбора. Вы свободны, можете идти в свою келью. Советую вам хорошенько подумать и принять разумное решение. Но помните, что иного выбора у вас нет. Если вы откажетесь стать монахиней нашего монастыря, вам останется лишь выйти замуж за того, кого порекомендует вам маркиза.

— Чтобы все обдумать, мне нет надобности уединяться в свою келью, — спокойно и с достоинством ответила девушка. — Я уже приняла решение и отвергаю уже сейчас оба ваши предложения. Я никогда не соглашусь остаться в вашем монастыре и не пойду на унижение, которое мне сулит брак по выбору маркизы. Теперь, когда я все вам сказала, я готова на любые испытания, которые мне уготованы судьбой, но знайте, я никогда не примирюсь с тем злом, которое вы против меня замыслили, и в моем сердце не угаснет вера в торжество справедливости. Это придает мне силы все вынести. Теперь вы знаете мое решение и все, что я думаю об этом. Больше я вам ничего не скажу.

Настоятельница, немало удивленная и еле сдерживая себя, однако, выслушала все до конца, не перебивая Эллену.

— Кто внушил вам подобную самоуверенность? Откуда у вас эта дерзость и неуважение к старшим, и особенно ко мне, настоятельнице этого святого приюта, где вам предоставлен кров? — наконец гневно воскликнула она, когда девушка умолкла.

— Святость этого приюта была нарушена, как только он стал местом заключения, — тихо, с достоинством ответила Эллена. — Когда сама настоятельница монастыря перестает уважать каноны святой религии, которые учат нас справедливости и любви к ближнему, она не вправе ожидать уважения к себе. Чувства, которые вселяет в нас наша вера, побуждают восставать против произвола тех, кто их нарушает.

— Вон! — не смогла сдержаться взбешенная мать настоятельница, поднимаясь с кресла. — Ваши дерзкие кощунственные слова не пройдут вам даром.

Эллена с облегчением покинула покои настоятельницы и была снова препровождена своей надзирательницей в келью. Оставшись одна, она погрузилась в нерадостные раздумья. Правильно ли она повела себя? И тут же испытала гордость, что отстаивала свое достоинство и свои права. В своем разговоре с настоятельницей она была правдива и откровенна. Действительно, как смела та требовать уважения к себе от жертвы своего произвола и жестокости и коварства маркизы? Эллена была убеждена, что сумела верно оценить характер и поведение настоятельницы, и это еще больше укрепило в ней уверенность в том, что она вела себя достойно. Она не позволила чувствам взять верх, не потеряла контроля над собой. Всегда отзывчивая на добрые чувства, она тем не менее не поддалась страху, столкнувшись со злом, и нашла силы дать ему отпор. И тем не менее Эллена благоразумно решила избегать в дальнейшем подобных обострений в своих отношениях с матерью настоятельницей.