Итальянец

Бонармо, вынув шпагу, пригрозил проткнуть ею любого, кто посмеет приблизиться к ним. То же повторил Винченцо, но ответа не последовало, только друзьям показалось, что кто-то тихо скользнул мимо них. Дорога под аркой была достаточно широкой, чтобы по ней беспрепятственно разминуться, и незнакомец, видимо, воспользовался этим. Винченцо бросился на дорогу, но она была пуста.

— Кто-то прошмыгнул мимо нас совсем близко, — шепотом произнес взволнованный Бонармо. — Мне кажется, я слышал шаги по лестнице, ведущей наверх в развалины.

— Немедленно за ним! — громко воскликнул Винченцо и тут же стал подниматься по полуразрушенным ступеням высеченной в скале лестницы.

— Остановись! Ради Бога, остановись! — испуганно вскричал Бонармо. — Опомнись, что ты делаешь! Не ходи туда, не преследуй убийцу в его логове.

— Это он, монах! — воскликнул Вивальди, продолжая подниматься по лестнице. — На этот раз он не уйдет от меня.

Пока Бонармо у подножия лестницы решал, что ему делать — последовать ли за другом или ждать его здесь, Винченцо уже исчез. Бонармо, испытывая странное чувство стыда и страха перед неизвестностью, наконец взял себя в руки и тоже принялся взбираться по осыпающимся под ногами ступеням на развалины и вскоре очутился на просторной террасе, идущей по всей длине арки, соединяющей два выступа скалы. Кое-где балюстрада террасы еще уцелела, так же как и массивной кладки стены и бойницы. Терраса вела к сторожевой башне, увенчивающей противоположный склон, густо поросший соснами. Отсюда хорошо просматривалась дорога на Неаполь.

Бонармо попробовал окликнуть Винченцо, но ему ответило лишь эхо. После некоторых колебаний он решил углубиться в лабиринт развалин и даже обыскать сторожевую башню, контуры которой были слабо различимы на фоне скалы. Величественная, круглая, она являла собой образец мощи и неприступности.

Войдя под уцелевшие своды крепости, Бонармо очутился в полной темноте. Он еще несколько раз громко окликнул Винченцо, но, не получив ответа, решил вернуться на дорогу. Неожиданно откуда-то до него донесся чей-то голос, и, всмотревшись, он увидел выбежавшего из развалин человека со шпагой в руках. Это был Винченцо. Обрадованный Бонармо бросился к нему.

Винченцо был бледен и задыхался от быстрого бега. Прошло какое-то время, прежде чем он отдышался и смог отвечать на вопросы. До этого он, казалось, не слышал их.

— Уйдем отсюда! — наконец воскликнул он. — И как можно скорее.

— С удовольствием, — охотно согласился Бонармо. — Но где ты был все это время? Я вижу, что с тобой что-то стряслось.

— Не спрашивай меня, уйдем отсюда, — повторил Вивальди.

Когда они спустились вниз и снова очутились под аркой, Бонармо, чтобы развеселить друга, полушутя спросил его, не собирается ли он сторожить здесь всю ночь. Винченцо так громко сказал «Нет!», что тот испугался.

Не медля, друзья покинули свое убежище под аркой и вышли на дорогу. Бонармо не переставал засыпать вопросами друга, но Винченцо упорно отмалчивался.

— Это был монах? Ты его нагнал? — допытывался Бонармо, поражаясь молчанию друга.

— Не знаю, что и думать, — наконец медленно и нерешительно сказал Винченцо. — Я ничего не понимаю.

— Следовательно, ты упустил его?

— Потом поговорим, но меня не это тревожит. Завтра вечером я снова буду здесь, но уже с факелом. Ты согласен сопровождать меня, Бонармо? — обратился Винченцо к другу.

— Не знаю, стоит ли мне это делать, Винченцо. Я не знаю твоих намерений.

— Не хочу принуждать тебя, Бонармо. А о моих намерениях ты знаешь.

— Значит, ты не нашел незнакомца и по-прежнему не знаешь, кто он?

— Да, не знаю и завтра надеюсь узнать и положить конец всем сомнениям.

— Не понимаю тебя, Винченцо, — удивился Бонармо. — Я только что видел, в каком состоянии ты покинул развалины крепости Палуцци, и тем не менее ты снова собираешься сюда прийти. И почему-то ночью. Днем намного безопасней.

— Не знаю, Бонармо, — ответил Винченцо. — Разве ты не заметил, что в эти подземелья не проникает дневной свет? А мы должны их осмотреть. Поэтому что днем, что ночью здесь без факелов не обойтись.

— Если там так темно, то скажи мне, друг, как тебе удалось оттуда выбраться? — удивился Бонармо.

— Сам не знаю. Я был слишком потрясен, чтобы раздумывать над этим. Я шел, словно ведомый чьей-то рукой.

— В таком случае сюда надо приходить только днем, — убежденно заявил Бонармо. — Если я соглашусь пойти с тобой, то это будет только днем. Было бы безумием приходить сюда ночью. Это место, бесспорно, облюбовано разбойным людом разного рода. Они покидают свои убежища только ночью.

— Я буду ждать его на том же месте, — упрямо стоял на своем Винченцо, — и готов прибегнуть к крайним мерам, если понадобится, а днем это невозможно. К тому же я должен быть здесь именно тогда, когда сюда приходит монах.

— Ты упустил его, — повторил Бонармо. — Ты по-прежнему не знаешь, с кем имеешь дело.

На это Винченцо ничего не ответил, а лишь еще раз спросил Бонармо, согласен ли он сопровождать его.

— Если нет, то я должен найти кого-нибудь, — пояснил он.

Бонармо обещал подумать. Он сообщит о своем решении не позднее вечера следующего дня.

К этому времени друзья уже достигли дворца Вивальди и распрощались.

ГЛАВА II

Оливия

Виола

Поскольку Винченцо так и не удалось догнать незнакомца и получить от него объяснения, чтобы избавиться от терзавших его сомнений, он решил снова посетить виллу Алтиери и на этот раз открыто признаться Эллене в своих чувствах к ней.

Он так и поступил утром следующего дня и, прибыв на виллу, велел прислуге доложить о нем синьоре Бианки. Но в приеме ему было отказано. С превеликим трудом он уговорил старую служанку еще раз передать хозяйке виллы его просьбу уделить ему всего несколько минут. На этот раз он был впущен в дом и проследовал за служанкой в комнату с алтарем, где накануне через окно видел молящуюся Эллену. Однако теперь комната была пуста. Служанка попросила его подождать, когда выйдет синьора Бианки.

Пока он ждал, нетерпение все сильнее охватывало его. Перед глазами возникал образ коленопреклоненной Эллены, а сама комната, казалось, была полна ею. Он был уверен, что она покинула ее совсем недавно. Он скользил глазами по всем предметам, которых могла касаться ее рука, и каждый из них становился для него святыней. Дрожащей рукой он коснулся лютни, издавшей нежный звук, и ему казалось, что это живой голос Эллены. На мольберте он увидел неоконченный рисунок и понял, чья рука провела эти тонкие изящные линии. Это была копия с фресок Геркуланума — танцующая нимфа. Он поразился, с какой легкостью, верностью и изяществом переданы все движения танца, и оценил незаурядность таланта того, кто сделал эту копию. Приглядевшись к другим рисункам на стенах, он с удивлением обнаружил, что во многом это двойники тех гравюр, что украшают кабинет его отца. До сих пор он считал их подлинниками.

Да, несомненно, здесь была Эллена. Только ее руками мог быть составлен этот букет цветов в вазе. Волнение Винченцо было столь сильным, что его вдруг охватил страх и захотелось убежать. Но уже послышались шаги, и сердце его замерло. Синьора Бианки была менее всего похожа на человека, пред которым так следовало бы трепетать, но именно это испытывал бедный юноша. Робким шагом, с тревогою ожидания в глазах пошел он ей навстречу и почтительно склонился над протянутой ему болезненно-бледной рукой. Он со страхом уловил недовольные нотки в ее голосе, когда она поздоровалась. Она была сдержанна, а Винченцо понадобилось время, чтобы овладеть собой и объяснить цель визита. Когда он понял, что его появление здесь не было неожиданностью, он еще более растерялся. Синьора Бианки спокойно и с достоинством выслушала его взволнованное признание в чувствах к ее племяннице и о его серьезных намерениях.