Итальянец

Видя, как Эллена жаждет поговорить с ним об отце, о котором, как она сказала, узнала так много хорошего, Винченцо был окончательно обескуражен. Скедони, каким он его знал, не мог ни у кого вызвать подобных чувств. Но вскоре это удивление сменилось еще большим, когда вошла сестра Оливия, узнавшая, что у ее дочери гость, и тут же была представлена ему как мать Эллены.

Однако прежде чем Винченцо покинул монастырь, обе стороны достаточно подробно узнали друг о друге и своих семьях. Недоразумения, к счастью, рассеялись: юноша был несказанно рад, что Скедони не является отцом Эллены, а Оливия узнала, что Скедони никогда более не причинит ей зла. Однако Винченцо благоразумно умолчал о трагических обстоятельствах смерти Скедони.

Вскоре Эллена покинула их, и юноша поведал Оливии о своей нежной привязанности к той, о печальной судьбе, постигшей их любовь, и попросил у нее теперь, когда они вновь нашли друг друга, дать согласие на их брак с Элленой. Оливия благосклонно и с пониманием выслушала юношу. Отдав должное его мужеству и верности, признав, что они с Элленой сумели сохранить свое чувство, несмотря на страшные испытания, она, однако, заявила, что не даст своего согласия на брак, если семья жениха не признает Эллену. В этом случае не Винченцо, а сам маркиз ди Вивальди должен просить у нее согласия на брак своего сына с ее дочерью.

Это нисколько не встревожило Винченцо, ибо он был уверен, что отец, узнав правду, более не станет препятствовать его браку и немедленно выполнит свое обещание, данное его умирающей матери.

Маркиз тем временем, верный себе, предпринял все, чтобы разузнать о семье ди Бруно, и в частности об Оливии, ныне графине ди Бруно. Это было нелегко, но, к счастью, удалось найти врача, помогшего Оливии бежать, была также жива старая Беатриса, хорошо помнившая сестру покойной хозяйки, синьоры Бианки. Успокоенный, маркиз нанес визит в монастырь Санта-Мария-дель-Пианто и должным образом попросил у Оливии согласия на брак его сына с Элленой.

Маркиз остался очарованным светскими манерами графини и юной прелестью и чистотой ее дочери и более не сомневался, что его сын нашел свое счастье. Забыв о своем богатстве и родовой спеси, он отдал должное достоинству и благородству этих двух женщин.

Бракосочетание было назначено на двадцатое мая, день, когда юной Эллене исполнялось восемнадцать лет. Состоялось оно в церкви монастыря в присутствии маркиза ди Вивальди и графини ди Бруно.

Подходя к алтарю, Эллена вспомнила, как однажды они с Винченцо уже стояли перед ним в церкви Святого Себастьяна в маленькой далекой деревушке Челано. Как несравнимо было это с тем, что происходит с ними сейчас! Тогда, окруженная врагами, она боялась, что видит Винченцо в последний раз. Теперь, с благословения ее матери и отца Винченцо, они счастливо соединяют навеки свои судьбы. Слезы радости и благодарности наполнили ее глаза.

Оливия, слегка опечаленная тем, что, едва обретя дочь, снова теряет ее, утешала себя тем, что Эллена будет счастлива в браке, и еще тем, что дворец ди Вивальди и монастырь Санта-Мария-дель-Пианто находятся так близко друг от друга. Ничто теперь ей не помешает видеть свою дорогую девочку так часто, как она того захочет.

Верный Паоло, которому тоже было разрешено присутствовать в церкви, стоя на хорах, с интересом наблюдал за церемонией. Ему хорошо были видны лица всех: сияющие от счастья липа молодых, подобревшее лицо старого маркиза, умиротворенность и спокойствие на лице графини. В душе его все пело, и, не удержавшись, он излишне громко воскликнул:

— О счастливый день! О счастливый день!

ГЛАВА XIII

Празднества по случаю свадьбы сына происходили на прекрасной вилле маркиза в нескольких милях от Неаполя. Она была расположена на побережье залива в окружении огромного парка и так понравилась молодым, что они пожелали избрать ее своим главным местом пребывания. Отсюда открывался великолепный вид на залив, от величественного пика Мизено до южной гряды гор, словно вырастающей из глубины вод и отделяющей Неаполитанский залив от залива Салерно.

Мраморный портик виллы затеняли цветущие магнолии, акации и величественные пальмы. Комнаты в доме были просторны и прохладны, с окнами, выходящими на обе стороны. На западе они смотрели на залив, на востоке — на роскошную зелень долины и предгорья Неаполитанских Альп с их разноцветьем скал.

Парк был разбит согласно входившей тогда в моду английской планировке с ухоженными зелеными лужайками и разбросанными по ним многочисленными тенистыми рощицами. Но любимые сердцу итальянца длинные затененные аллеи с внезапно открывающейся перспективой были тоже сохранены.

Вилла сияла огнями. Разряженная неаполитанская знать заполнила просторные гостиные и залы. Эллена была в центре внимания и помнила об этом. Но для нее и Винченцо праздник не стал бы всеобщим, если бы в нем не приняли участие все обитатели виллы. Во дворе и саду для прислуги были поставлены столы с яствами и напитками, весело играла музыка. Паоло, которому было поручено быть распорядителем, наконец смог осуществить свою мечту — снова потанцевать всласть под родным неаполитанским небом.

Наведавшись, чтобы взглянуть, как здесь веселятся, Винченцо и Эллена увидели, как лихо он отплясывает в кругу, все время выкрикивая:

— Счастливый день, счастливый день!

Заметив их, он тут же поспешил к ним.

— Мой господин! — воскликнул он, запыхавшись. — Вы помните, как, въехав в Челано, мы угодили прямо на народный праздник? Это было еще до того, как нам так не повезло с венчанием в церкви Святого Себастьяна. Помните, как я вам тогда сказал, что их праздник напомнил мне родной Неаполь и веселые гулянья на набережной?

— Я хорошо помню это, Паоло, — ответил Винченцо.

— Вы еще сказали мне тогда, что скоро мы будем дома и я спляшу тогда под родным небом. Увы, в первом случае вы тогда ошиблись, синьор. Наш путь домой оказался слишком длинным. Прежде чем попасть в рай, нам пришлось пройти через чистилище. А во втором случае вы были полностью правы — я здесь, в Неаполе, и я пляшу при свете луны, передо мной родной Везувий, залив, горы и вы, мой господин, а рядом с вами госпожа, все живы и здоровы и в полной безопасности. Все так же счастливы, как я. А я боялся, что никогда больше не увижу, как курится старик Везувий, то и дело посылая то дым, а то и пламя в ночное небо, да еще ворчит помаленьку. Счастливый день, синьор, счастливый день!

— Я рад за тебя, мой друг Паоло, — согласился растроганный Винченцо. — Я рад за тебя, да и за себя тоже.

— Я многим тебе обязана, Паоло, — присоединилась к мужу Эллена. — Да и твой господин обязан своим спасением прежде всего тебе. Свою благодарность я докажу тебе моим уважением и заботой. Я хотела бы, чтобы и твои друзья знали об этом.

Паоло, покраснев, низко поклонился. Он был растроган до глубины души. Он был счастлив и только твердил: «Счастливый день, счастливый день». Это все, что он мог ответить своей госпоже. Его слова подхватили остальные и, танцуя, повторяли до тех пор, пока Винченцо и Эллена не скрылись в доме.

— Вот видите, друзья мои, — воскликнул Паоло, — какими сильными могут быть люди, чьи сердца искренни, а совесть чиста, как радость может прийти, когда человек совсем уже не верит в нее. Думал ли я и мой бедный господин, очутившись в темнице инквизиции, что когда-нибудь придет этот день и мы снова будем свободны и увидим родной дом? Знали бы вы этих чертей в зале суда, где все черно, даже стены. Они не позволили мне и рта открыть, чтобы поговорить с моим господином. Кто думал, что нам удастся вернуться оттуда? Но вот мы все на свободе. Мы можем ехать или идти куда нам вздумается, можем плескаться в море или глядеть на небо, или же веселиться, как мы вот сейчас, под луной. Человек, он все может, друзья мои, его не остановишь.