Итальянец

Тогда удивленный юноша задал ему один вопрос: стоило ли прибегать к столь опасной лжи, если Скедони, как отец девушки, мог просто собственной властью увезти ее? Скедони признался, что не знал тогда, что Эллена его дочь. На вопросы о дальнейшей судьбе Эллены, куда ее увезли и как Скедони узнал, что она его дочь, он ничего не ответил. Было видно, что силы его иссякли.

Признание Скедони было должным образом подписало инквизитором и свидетелями. Таким образом, невиновность Винченцо была доказана. Его спасителем стал тот, кто предал его. Но радости в душе Винченцо не было. Его возлюбленная — дочь злодея, которого он сам в какой-то мере изобличил и обрек на смерть. Лелея хрупкую надежду на то, что все это может быть ошибкой, Эллена не может быть дочерью этого человека, Винченцо решил потребовать от Скедони доказательств.

Однако маркиз решительно воспрепятствовал дальнейшим расспросам при многочисленных свидетелях и заявил, что намерен немедленно уйти.

— Мое присутствие здесь не требуется, — добавил он. — Заключенный подтвердил невиновность моего сына, и это все, что мне было нужно. За это я готов простить ему все то зло, что он причинил моей семье. Документ с его признанием у вас в руках, святой отец, — обратился он к инквизитору, — и вам остается только передать его судьям священной инквизиции. Мой сын должен быть немедленно освобожден. Но прежде я должен получить копию этого документа, должным образом подписанную свидетелями.

Пока маркиз ждал, когда будет готова копия, — а он объявил, что не покинет камеру, пока не получит ее, — Винченцо, вопреки запрету отца, продолжал расспрашивать Скедони об Эллене и ее семье. Священник, вынужденный отвечать, тщательно избегал всего, что касалось их с маркизой совместных планов в отношении Эллены. Однако ему пришлось рассказать историю с медальоном, который и открыл ему, что Эллена его дочь.

Стоявший поодаль Никола ди Зампари прислушивался к их разговору и недобро поглядывал на Скедони. Он снова низко надвинул на лоб капюшон, что напомнило Винченцо о встрече с ним на развалинах крепости Палуцци. Он более не сомневался, что этот человек был способен на все злодеяния, в которых обвинил Скедони. Вспомнилась вдруг окровавленная одежда в подземелье крепости, где его и Паоло заставили провести ночь, внезапная смерть синьоры Бианки и странная осведомленность о ней монаха, предупредившего его не ходить на виллу. Винченцо наконец решил получить ответ, как и отчего умерла бедная синьора Бианки. Осужденному на смерть Скедони теперь нечего хранить эту тайну. Задавая ему этот вопрос, Винченцо не сводил глаз с отца Николы, но тот отнесся к этому совершенно равнодушно, лишь еще ниже опустил на лоб капюшон.

К удивлению Винченцо, Скедони самым решительным образом отрицал свою причастность к смерти синьоры Бианки. Более того, он даже не знал, что она умерла. Но это не убедило Винченцо, и он спросил, каким образом об этом узнал отец Никола и предупредил его не ходить на виллу.

Скедони на мгновение задумался.

— Полагаю, — сказал он, — это было всего лишь предупреждение не посещать виллу Алтиери. Всего лишь совет.

— Видимо, синьор, вы никогда не были влюблены! — горячо возразил юноша. — Иначе бы знали, сколь бесполезно давать такие советы влюбленным, особенно если это делает случайный незнакомец.

— Я полагал, — тихим голосом промолвил Скедони, — что совет постороннего окажет на вас большее воздействие, особенно если он дан в столь таинственной и необычной обстановке. На людей вашего склада это должно было произвести впечатление. Я решил воспользоваться этой особенностью вашего характера, вернее, вашей главной слабостью.

— Какой именно? — встревоженно воскликнул юноша и почувствовал, что краснеет.

— Излишней впечатлительностью, способной сделать вас рабом суеверий.

— Суеверий? И вы, монах, называете суеверия слабостью! — Винченцо был ошеломлен. — Где и когда я выдал себя перед вами в этом отношении?

— Разве вы забыли нашу беседу о призраках крепости Палуцци? — напомнил Скедони.

Винченцо поразил тон, каким это было сказано, и он с любопытством пристально посмотрел ему прямо в глаза и, медленно произнося слова, переспросил:

— Нет, я хорошо помню наш разговор, но не помню, чтобы я говорил вам что-то, что позволило вам прийти к такому странному заключению.

— Да, все, что вы говорили, было разумным, — согласился Скедони, — но ваша горячность, сила воображения выдали вас. А способно ли воображение прислушиваться к голосу разума или доверять фактам? Нет, оно не склонно ограничиваться скромными реалиями жизни, оно устремляется ввысь, жаждет простора, ждет чудес!

Краска снова залила лицо бедного юноши, который не мог не признать справедливости этих слов. Он был удивлен тем, что Скедони так точно угадал склад его ума, склонность к догадкам и преувеличениям вместо возвышенности и трезвого разума в оценке того случая, на который Скедони ссылался сейчас.

— В чем-то я согласен с вами, — вынужден был признать Винченцо. — Но я хочу поговорить о вещах менее абстрактных, к которым мои фантазии не имеют никакого отношения. Я говорю об окровавленной монашеской одежде, которую я нашел в подземелье крепости Палуцци. Чья она? Что случилось с тем, кому она принадлежала?

На лице Скедони появилось выражение полного недоумения.

— Какая одежда? — спросил он.

— Скорее всего, она принадлежала тому, кто умер насильственной смертью, — продолжал Винченцо, — и найдена мною там, где столь часто появлялся послушный вашей воле монах Никола.

Сказав это, Винченцо грозно взглянул на монаха. Глаза всех присутствующих в камере тоже были устремлены на него.

— Это была моя одежда, — спокойно ответил отец Никола.

— Ваша? В таком состоянии, вся в крови? — не верил своим ушам Винченцо.

— Моя, — твердо ответил монах. — А тому, что она в крови, я обязан вам. Кровь из раны, нанесенной пулей из вашего пистолета.

Винченцо возмутила эта явная ложь.

— У меня не было пистолета! — воскликнул он. — При мне была лишь шпага.

— Подождите, выслушайте дальше, — остановил его монах.

— Повторяю, у меня не было огнестрельного оружия.

— Обращаюсь к вам, отец Скедони. Вы можете подтвердить, что я был ранен из пистолета?

— Ты не можешь обращаться ко мне за подтверждением, — резко возразил Скедони. — Почему я должен спасать тебя от подозрений после того, как ты уготовил мне эту участь?

— Вашу участь вы сами уготовили себе своими злодеяниями, — парировал монах. — Я всего лишь выполнил свой долг. Что сделали и другие, например священник или Спалатро.

— Никогда не пожелал бы иметь на своей совести то, что сделали вы, — не выдержал Винченцо. — Вы предали своего друга да еще заставили меня помогать вам!

— Мы с вами обезвредили преступника, — не сдавался монах. — Он отнял жизнь у других и пусть поплатится за это собственной жизнью. Для успокоения вашей совести могу сообщить, что были и другие способы доказать, что он граф ди Бруно, помимо свидетельства священника Ансальдо, но я, когда просил вас, не знал еще об этом.

— Если бы вы сделали свое признание раньше, — заметил Винченцо, — к вам было бы больше доверия. Просто вы не хотите, чтобы я разгласил тайну вашего собственного преступления. Тот, кто убил, заслуживает такой же участи. Так кому принадлежало это окровавленное платье?

— Мне, повторяю вам! — воскликнул отец Никола. — Скедони может подтвердить, что на развалинах Палуцци я был ранен из пистолета.

— Это невозможно! У меня была лишь шпага.

— А у вашего спутника? — быстро спросил Никола. — Разве у него не было пистолета?

После минутного замешательства Винченцо вдруг вспомнил, что Паоло действительно имел при себе пистолет и даже выстрелил один раз куда-то в темноту, откуда, как им показалось, они услышали шаги.

— Однако мы не слышали ни крика, ни стона, — удивился он. — К тому же эту одежду я нашел далеко от места, где Паоло выстрелил. Человек с такой серьезной раной, судя по количеству крови на одежде, не смог бы сам без шума добраться до далекого подземелья, чтобы там снять ее и бросить.