Страница 51 из 59
— Их там нет, — сказал Паркер. — Девица знает, что делает.
— Постойте-ка, — внезапно вмешался доктор. — А зачем вообще ей понадобилось убивать Веру Файндлейтер? Насколько я понял, это была ее самая ценная свидетельница. Она одна могла подтвердить алиби мисс Уиттакер в момент совершения остальных преступлений — если, конечно, таковые имели место.
— Думаю, ей стало известно о связи мисс Уиттакер и миссис Форрест. Мне кажется, что Вера Файндлейтер уже выполнила свою задачу и стала опасной. Сейчас нас интересует, как Уиттакер и Форрест связаны между собой. Как только мы это узнаем…
— Взгляните-ка, — доктор Фолкнер подошел к окну. — Не хочу тревожить вас без надобности, но, похоже, перед нами сэр Чарльз Пиллингтон, беседующий со специальным корреспондентом газеты «Телеграф». На первой полосе сегодняшнего номера «Гласа» опубликована ваша гангстерская история, в которой британцев предупреждают о предстоящей угрозе, исходящей от темнокожих иностранцев. Думаю, мне не надо напоминать вам, что «Телеграф» согласится очернить даже Михаила-архангела, чтобы только переплюнуть «Глас».
— Вот черт! — воскликнул Паркер и быстро подошел к окну.
— Слишком поздно, — сказал доктор. — Человек из «Гласа» уже вошел в здание почты. Конечно, вы можете позвонить в газету и остановить их.
Паркер так и сделал — редактор «Гласа» заверил его, что телеграмму пока не получал, но, если таковая будет доставлена, он непременно выполнит указания инспектора.
Он говорил чистую правду. Телеграмму доставили не ему, а редактору газеты «Ивнинг Боннер», принадлежавшей тем же владельцам. В подобные моменты правой руке совершенно не обязательно ничего знать, что творит левая. Особенно если дело касается эксклюзивного материала.
22
Угрызения совести
Но знаю, ты к религии привержен,
В тебе есть то, что совестью зовут;
Поповских выдумок и церемоний
Усердный, знаю, исполнитель ты[3].
В четверг, 23 июня, был канун праздника святого Иоанна. Церковь, сменившая пышное убранство Дня Святой Троицы на обычные зеленые покровы, снова преобразилась и засверкала. Вечерня только что закончилась — под сводами витал густой аромат ладана, коротышка псаломщик, вооружившись длиннющими медными щипцами, снимал нагар со свечей, от чего запах горячего воска — неприятный, но привычный — становился еще сильнее. Прихожане — в основном пожилые дамы — с трудом разгибали колени, поднимаясь со скамеечек, и одна за другой покидали церковь. Мисс Климпсон собрала свои молитвенники и потянулась за перчатками. Записная книжка выпала у нее из рук: пасхальные открытки, закладки, карточки с изображениями святых, засохшие веточки вербы и листки с молитвами рассыпались по полу рядом с исповедальней.
У мисс Климпсон вырвался возглас негодования, за который она немедленно укорила себя: храм — не место для проявлений гнева. «Дисциплина, — прошептала она, подбирая с пола свое имущество, — дисциплина. Надо уметь держать себя в руках».
Она затолкала бумажки в записную книжку, схватила перчатки и сумочку, еще раз склонилась пред распятием, выронила сумочку, с видом великомученицы подняла ее и пошла через всю церковь к южному входу, где с ключом в руках стоял ризничий, дожидаясь, пока она выйдет. Стоя в дверях, она оглянулась и посмотрела на алтарь, опустевший и темный. В полумраке белые свечи напоминали привидения. Внезапно церковь показалась ей мрачной, угрожающей.
— Доброго вам вечера, мистер Станнифорт, — быстро попрощалась она.
— Доброго вечера, мисс Климпсон.
Приятно было спуститься с тенистого крыльца и очутиться среди зелени, подсвеченной золотыми лучами закатного солнца. Однако ощущение угрозы не проходило. Что могло его вызвать? Призывы к покаянию? Молитва, в которой говорилось об искоренении порока? Мисс Климпсон решила поспешить домой и там почитать Евангелие — ей требовалось смягчить душу после мессы, посвященной суровому и бескомпромиссному святому Иоанну. «А потом надо будет разобрать мои бумажки», — подумала она.
После прогулки по свежему воздуху гостиная на первом этаже дома миссис Бадж показалась ей душной. Мисс Климпсон распахнула окно и присела рядом с ним, чтобы навести порядок в записной книжке. Открытка с «Тайной вечерей» оказалась рядом с молитвой, которую следует читать перед причастием; «Благовещение» Фра Анжелико выпало со своей странички, 25 марта, и попало на одно из воскресений после Троицы; изображение Святого Сердца с текстом на французском надо было вернуть на место, ближе к празднику Тела Господня; а это…
— О! — воскликнула мисс Климпсон. — Наверное, я подобрала его в церкви!
Крошечный листок бумаги был исписан чужим почерком. Наверняка кто-то выронил его.
Вполне естественно было бы прочесть его, чтобы убедиться, не содержится ли там нечто важное.
Мисс Климпсон была из тех людей, которые никогда не станут читать чужие письма. Они так и говорят про себя: «Я не тот человек, который читает чужие письма».
Обычно это следует понимать в прямо противоположном смысле. Провидение для того и заставляет их повторять эти слова, чтобы окружающие знали, что им не стоит доверять свою корреспонденцию. Если люди и дальше продолжают разбрасывать письма где попало, это уже их личное дело.
Мисс Климпсон развернула листок.
В руководствах по самосовершенствованию для верных католиков часто встречается следующий совет: готовясь к исповеди, составьте небольшой список своих прегрешений, чтобы ничего не упустить. Конечно, вы не должны упоминать имена других людей, показывать этот список друзьям или оставлять его где-нибудь на виду. Однако такое случается — поэтому церковь не всегда одобряет составление подобных списков, ведь о своих грехах человек должен прошептать на ухо священнику, который, в свою очередь, обязан немедленно предать их забвению.
Тем не менее, некто недавно составил этот список и записал его на листке бумаги — скорее всего, это было в прошлую субботу, — а потом листок завалился между скамейкой для коленопреклонений и исповедальней, скрытый от глаз уборщика. И вот записка, содержание которой должен был знать только Господь, лежала на круглом столике красного дерева в гостиной миссис Бадж, перед глазами простой смертной.
Справедливости ради следует сказать, что мисс Климпсон была готова уничтожить листок, не читая, и сделала бы это, если бы ее внимание не привлекли следующие слова: « Ложь, на которую я пошла ради М.У.».
В тот же момент она осознала, что это почерк Веры Файндлейтер, и тут у нее в мозгу — «словно молния», как она потом говорила, — промелькнула мысль о том, что могло означать это предложение.
Целых полчаса мисс Климпсон сидела в одиночестве, претерпевая муки совести. Природная пытливость твердила ей «прочти»; религиозные убеждения говорили «не читай»; чувство долга по отношению к Уимзи, нанявшему ее на работу, нашептывало «разберись, в чем тут дело»; правила хорошего тона настаивали «не надо»; и тут суровый голос провозгласил: «Речь идет об Убийстве. Ты готова стать сообщницей Убийцы?» Словно Ланселот, она разрывалась между собственной совестью и дьявольским искушением; однако что было совестью и что — искушением?
Она вспомнила молитву об искоренении порока, которую только что читали в церкви.
Убийство.
Если судить по этой записке, оно действительно могло произойти.
Или не могло? Что, если она просто не так поняла?
А тогда разве ее долг не в том, чтобы изгнать из своего разума эти беспочвенные подозрения?
Ей захотелось немедленно отправиться к мистеру Тредголду и попросить у него совета. Скорее всего, он попросил бы ее сжечь записку и очистить свой разум при помощи молитвы.
Она встала и начала искать спички. Будет лучше, если она как можно скорее избавится от листка.
Но ведь тем самым она может уничтожить единственный ключ к загадочному Убийству!