Хроники Фрая

Мы были счастливы и везучи, но жили в тэтчеровской Британии, и не проходило ни минуты без того, чтобы мы не предъявляли ей обиженных обвинений. Простите мне такой оборот. В сущности, мы еще были детьми, и тэтчеровская Британия представлялась нам обиженно напрашивавшейся на обвинения, и чем более обиженные, тем лучше. Вы, может быть, думаете, будто она обходилась с нами до того хорошо, что нам следовало на коленях благодарить ее за роли в кино, возможность получить работу, терпимые цены на жилье, за «Даймлеры-Соверены» и преуспеяние, которое далось нам быстро и с минимумом усилий с нашей стороны. Но мы определенно видели все это в другом свете. Прежде всего, мы воспитывались и получали образование при более либеральном и ориентированном на консенсус правлении лейбористов и Эдварда Хита. Новая бессердечность и воинственная самоуверенность Тэтчер и ее состоявшего из вульгарных кунсткамерных уродцев кабинета оказались враждебными ценностям, с которыми мы выросли, как-то неправильно пахнувшими. Я понимаю: если вы процветаете при определенном режиме, жаловаться на него нехорошо. Неблагодарность получается. Булку ешь, а пекаря ругаешь. Предъявлять высокие нравственные требования, если у тебя уже имеется кашемировый свитер, проще простого. Разглагольствующий класс. Новомодный либерализм. Пф! Все это я понимаю. Подобное не пристало и обладателю обычной работы, но слышать ожесточенные обвинения, предъявляемые тэтчеровской Британии актером…

Людям трудно поверить, что представители этого племени могут обладать мозгами или серьезностью, понятливостью и жизненным опытом, потребными для того, чтобы высказывать хоть сколько-нибудь ценные политические суждения. Актеров принято считать безмозглыми пустобрехами, обормотами, с которыми невозможно спорить; а я и сам – полноправный член «Эквити» и «Гильдии киноактеров». Быть может, такое отношение к ним объясняется тем, что, как их/нас ни люби – трудно найти людей более добродушных, забавных, преданных делу и т. д. и т. п., – в актерской профессии типчики до неудобства пустоголовые и смехотворно наивные встречаются все же чаще, чем в любой другой. Связано это, быть может, с тем, что для настоящего вживания в роль необходимо первым делом выбросить из головы любой цинизм, самосознание и такие изжившие себя атрибуты, как логика, здравый рассудок и эмпирическое здравомыслие. А многие, хоть и не все, из самых лучших актеров, которых я знаю, даже и не ведают о существовании подобного рода обуз. Я давно уж заметил, что, когда я по оплошности ввязываюсь в ту или иную публичную полемику, сторона, которая придерживается противоположных моим взглядов, неизменно именует меня актером. Чем успешно обесценивает все, что я способен сказать. За письменным столом я провел больше времени, чем на сцене или перед камерой, однако фраза «В конце концов, он всего лишь писатель» не обладает столь же глумливой окончательностью, как «Почему мы должны прислушиваться к мнениям актера?». Я не всегда оказываюсь таким имбецилом, чтобы удивляться, а то и расстраиваться, услышав ее. В конце концов, каждый хватается в драке за то оружие, что поближе лежит, а сходясь в рукопашной, пинает и бьет противника в самые слабые и уязвимые места.

Я говорю все это потому, что подхожу к разделу, который даст вам еще больше омерзительных примеров моей удачливости, мотовства, разнузданного расточительства, низости духа, а также социального и нравственного беспутства.

Мюзикл «Я и моя девочка» перенесли в театр «Аделфи». После премьеры мы – Мэтью Райс, Дэвид Линли и я – вышли из его служебной двери на Мейдн-лейн и пешком направились в Ковент-Гарден к ресторану «У Смита», где должен был состояться посвященный ей прием. Папарацци слетались к Дэвиду, точно осы на пикник. «Взгляните сюда, лорд Линли! (Вспышка.) Лорд Линли, лорд Линли!» Вспышка, хлопок, вспышка. Время от времени он расшугивал их, взрыкивая. Но вскоре они снова всем роем возвращались назад. Так оно и продолжалось, пока мы не добрались до ресторана.

– Что вы при этом чувствуете? – спросил я у Дэвида.

– Скоро узнаете, – ответил он.

Замечание очаровательное, но не из тех, каким я готов был придать большое значение. Имя мое начинало приобретать определенную известность, однако тем, что обступающие красную ковровую дорожку фотографы станут выкликать его, она мне пока не грозила. Едва поняв, что несколько появлений на телеэкране – особенно в шоу, подобных «На природе», которое понравилось очень немногим, – не порождает мгновенной славы, я стал жить и работать, нисколько о ней не заботясь. Я начал получать письма – малое их число поступало от… зрителей, «поклонниками» я их назвать не могу, «На природе», остальные – от слушателей «Незакрепленных концов» и читателей журналов, для которых я писал. Несколько раз меня останавливали на улице.

– Вы ведь этот… как его… – Щелчки пальцами и притоптыванье ногами в попытках оживить память.

– Я знаю, что похож на него, но я – не он, – раз или два попробовал соврать я, однако быстро понял: помнят ли они мое имя либо программу, в которой меня видели, или не помнят, им в точности известно, что я – это я, а не чей-то двойник. К добру или к худу, ошибиться, увидев мое лицо, невозможно, и с той поры я смирился с бессмысленностью уверений в том, что я – не я. У одних такие уверения получаются убедительными, у других нет. Темные очки, надвинутые до бровей шапочки и натянутые до носа шарфы ничем тут не помогают. Я мог бы просто носить на груди табличку с моим именем.

Год 1985-й близился к концу, «Я и моя девочка» накрепко занял позицию главного хита года, а от «Ноэл Гей Артистс» стали поступать отчеты о моих роялти. «Прибыли», часть которых мой агент Ричард Армитаж вырвал из цепких лап продюсера Ричарда Армитажа, начали приносить плоды.

Мартин Бергман сказал мне с обычным для него самоуверенным всезнанием: «О да, Стивен, вы получите за это самое малое миллион, не сомневайтесь».

Разумеется, я не поверил ему и на миг, однако еженедельное появление чеков стало новой, приятнейшей частью моей жизни.

Первым моим поступком, совершенным, едва я понял, что «чистая стоимость» моя возросла, стало обзаведение всеми мыслимыми и немыслимыми кредитными карточками. Оформляя карточку « Diner’s Club», вы можете попросить, чтобы вам выдали две – одну для личного использования, другую для целей бизнеса. Я в таком различении не нуждался, однако сразу две карточки – ура! У меня имелась также золотая карточка « American Express», в то время бывшая показателем высокого статуса, как, впрочем, и обычная зеленая. Еще у меня имелась обычная банковская карточка, две « Mastercards» (одной из них был наш услужливый друг « Access») и две « Visa». Добавлением к ним служили карточки универсальных магазинов, всякого рода членские и подписные. Помните Клифтона Джеймса в роли шерифа Дж. У. Пеппера в фильмах «Живи и дай умирать» и «Человек с золотым пистолетом»? Большой, пузатый американец в гавайской рубашке, вечно жующий резинку и отирающий лоб банданой? Где-то там есть сцена, в которой он вытаскивает бумажник и его раскладывающиеся гармошкой отделения вытягиваются чуть ли не до земли, выставляя напоказ десятки кредитных карточек. Вот и у меня был точно такой же.

Почему? Ну, я не очень-то верю в достоверность самоанализа, однако не думаю, что эта бессмысленная и инфантильная демонстрация моей «стоимости» была совсем никак не связана с преступлением, за которое меня когда-то арестовали. В семнадцать лет я метался по Англии с чужими кредитками – « Diner’s Club» и « Access». Что и привело меня в тюрьму «Паклчерч». †Думаю, мне и восемь лет спустя все еще трудно было поверить, что я заслужил обладание собственными карточками, стал кредитоспособным. Карточки каждодневно напоминали мне, что долгий кошмар позади, что я обратился наконец в добропорядочного, достойного гражданина, стоящего по правильную сторону закона. Не то чтобы этим для меня все и закончилось. Ни в коем разе. Все та же старая потребность в самоуничтожении просто ушла теперь в глубь меня – недалеко, под самую поверхность. Пройдет совсем недолгое время, и эти же самые кредитные карточки, символы они там законопослушности и респектабельности или не символы, будут использоваться мной для сооружения «дорожек» из отнюдь не законного и менее чем респектабельного кокаина.