Страница 15 из 113
Он вызвал во такое жгучее любопытство, что оно было сильнее всех остальных чувств. Хотя где-то глубоко внутри я понимала, что внешне он вполне хорош и что если за вяжутся между нами какие-то отношения, то со временем он может мне очень сильно понравиться. Но пока в его пристальных светло-серых глазах меня привлекала больше за гадка, чем красота…
Я прикрыла веки и думала о том, как хорошо было бы стать частью его таинственного и прекрасного мира. Хотя я понимала, что никогда не буду его главной частью, что на первом месте всегда будет его наука. Но я согласна быть его верной помощницей, другом, с которым он может делиться своими удачами и ошибками и не бояться при этом, что эти секреты, в которые он невольно посвятит меня, достанутся врагу…
Я представила долгие зимние вечера, тесный кружок таких же верных жен, которые собрались на нашей даче посидеть у камина (Лека ничего не упоминал о камине, но мне очень хотелось, чтобы на этой даче был камин), чтобы скрасить друг другу одиночество, пока наши таинственные мужья в секретной командировке.
Мы пьем чай с вареньем из крыжовника без косточек и с вишневым листом по бабушкиному рецепту, и все нахваливают варенье и удивляются, как у меня хватило терпения вычищать каждую ягодку, а я с тайной гордостью говорю, что если бы не мои помощницы, старшая Анечка и младшая Лизонька, то я бы ни за что не справилась…
А девочки и озорник Левочка спят наверху… Я вздыхаю и говорю, что скоро нужно будет переводить Левушку в отдельную спальню, так как девочки растут не по дням, а по часам, но, слава Богу, места хватает… «А не поставить ли нам еще чайку?» — спрашиваю я и открываю глаза.
Машина остановилась перед воротами в высоченном сплошном деревянном заборе, выкрашенном в темно-зеленую краску. Я даже не сразу поняла, что это явь, а не продолжение моего сна.
И как я умудрилась задремать? Если правду говорят, что перед гибнущим человеком проносится все его прошлое, то у меня в голове перед первым моим свиданием с Академиком промелькнуло все мое будущее… Ах, как дорого я дала бы за то, чтобы оно было таким…
Крепыш-охранник, он же шофер, посигналил, и ворота торжественно растворились. Машина медленно покатила по асфальтовой дорожке к огромной двухэтажной с просторной мансардой даче. Она была сложена из толстенных бревен. Ее широкие окна украшали резные наличники в русском стиле с замысловатыми кокошниками сверху. А просторный балкон на мансарде, увенчанный аркой из двух соединенных полукружий с резной колонной посередине, делал всю постройку похожей на сказочный терем.
Едва шофер открыл мне дверцу, как на крыльцо под шатровой остроконечной крышей, подшитой снизу деревянными кружевами, вышел Академик в строгом, но элегантном черном костюме из тончайшего крепа скорее всего английской выделки, который на сгибах переливался, словно атлас.
Я подумала, что это, наверное, судьба, если уж мы, не сговариваясь, оба надели черное. И еще я подумала про себя — жаль, что неудобно спросить, где материальчик покупали? Я такого ни в одном комиссионном не видела.
Он спустился и, подойдя ко мне, поздоровался с изуми тельным поклоном одной головой, чуть набок. Поклон был преисполнен необыкновенного достоинства и одновременно аристократической простоты. Тепло поздоровавшись и с Лекочкой, он с неповторимой элегантностью предложил мне руку и повел в дом.
Мы вошли, разделись в прихожей, прошли в просторную, почти на весь этаж гостиную, и я невольно ахнула. По среди гостиной, заставленной низкой мягкой мебелью, обитой темно-вишневой слегка лоснящейся от сидения кожей, пылал камин, материализовавшийся из моих недавних мечтаний. Он был выложен из красивого дикого камня, с черной, грубо кованой решеткой и с каминными инструмента ми на массивной кованой же стойке. Каминные приспособления — кочерга, совок, щипцы и витая острая пика — были выполнены в том же стиле.
Академик на мой «ах» вопросительно взглянул на меня чуть холодными, ясными глазами.
— Вы знаете, когда я ехала сюда, я почему-то представила себе, что здесь есть камин, — оправдалась я.
— Он был похож на этот? — улыбнулся Академик, и его глаза потеплели.
— Нет, — честно призналась я, — мой был мраморный и гораздо меньше этого. Но этот мне больше нравится, — по спешила добавить я.
— Почему?
— Он больше подходит к этим бревенчатым стенам…
Академик весь просиял от удовольствия. Видимо, мои слова попали в точку.
— Стены мне достались по наследству, — сказал он, — а камин я сам придумал. Он сделан по моему эскизу. Видите, решетки рассчитаны на то, чтобы, когда дрова прогорят, на них можно было класть шпажки с мясом или рыбой. Мы сегодня будем жарить медвежатину, отжатую большими кусками в душистом уксусе, есть ее с грузинской зеленью и запивать прекрасным «саперави» — это молодое вино, которое привез нам из солнечной Грузии наш друг Автандил…
От этого имени я вздрогнула и втянула голову в плечи. Но счастью, Академик этого не заметил и продолжал:
— Позвольте вам представить… — Из глубокого кресла поднялся худощавый грузин. Выдающийся, тонкий и горбатый нос делал его похожим на какую-то экзотическую африканскую птицу. Слава Богу, ничего общего с моим печально знакомым Автандилом в нем не было.
— Очень приятно… — пробормотал Автандил и нос его покраснел от смущения. Он с почтением склонился к моей руке и, разумеется, прежде чем при коснуться к ней губами, ткнулся носом, от чего покраснел еще больше.
— Кстати, и медведя он сам убил, — добавил Академик.
— Где? — опешила я. — Неужели в Грузии?
— У нас в горах очень много медведей, — важно объяснил Автандил. — Этот, которого мы сегодня будем кушать, очень любил барашков. Он их воровал прямо из овчарен, потому что отары охраняют очень злые и очень сильные собаки. Они называются кавказские овчарки…
— Я только что сообразила, что слово овчарка от слова овца, овчарня… — не удержалась от восклицания я. — Не правда ли, забавно? А в детстве, когда я встречала в книгах слово овчарня, то думала, что это специальная псарня для овчарок.
Автандил внимательно и терпеливо выслушал меня, а когда я закончила, утвердительно кивнул, словно другого и не ожидал услышать, и продолжал с того же места, где прервался.
— А в деревне собак держат на веревке. В деревне маленькие собаки. Большие собаки должны работать, а не си деть на веревке. Большие собаки очень много едят. Когда со бака сидит на привязи одна, она боится медведя. Она знает, что медведь подойдет и задерет ее и утащит с собой вместо барашка. Ему все равно, что собака, что барашек.
Автандил остановился, посмотрел на меня так, словно хотел убедиться, что материал мною усвоен, и продолжал:
— А когда этот медведь начал воровать молоденьких коров, мама написала мне в Тбилиси, я приехал и убил его из ружья.
После этих слов он поклонился, как артист после выступления, отошел к своему креслу и сел. Как я и подумала, он оказался преподавателем, вернее, доцентом Тбилисского университета. Он читал курс истории КПСС.
Академик начал представлять мне остальных гостей. Среди них оказался мой знакомый артист Володя. Он при ходил со сценаристом к Додику на тот самый вечер, после которого хозяина дома арестовали.
Володя привел с собой даму. Судя по осанке и особой постановке тренированных ног, она была балериной, но, наверное, еще не известной, потому что о ее профессии не сказали ничего. Ее звали Ксения.
Был известный писатель, самый молодой лауреат еще Сталинской премии, с супругой и молодой высокий парень лет восемнадцати, которого все ласково звали Эдик. Как мне объяснил Лека, Эдик был восходящей звездой отечественного футбола.
К тому времени в футболе я мало разбиралась и поэтому поверила Леке на слово. Держался Эдик чрезвычайно строго. Впрочем, по тому восхищению, с которым на Эдика смотрели и мужчины и женщины, было понятно, что он действительно звезда.
Узнав, что я ни разу в жизни не была на футболе, Эдик пригласил меня на четвертьфинал или на полуфинал чего то, а Академик дал торжественное слово вывезти меня на матч и во время игры посвятить в тайны футбола.