Страница 48 из 50
Касаясь того же вопроса, британский антрополог Рэттрей Тейлор в труде «Секс, в истории» пишет, что начиная с IV века до нашей эры в мире возрастает тенденция подавления и возрастает чувство вины, и это способствует триумфу древнееврейских традиций, которые более жестки в отношении секса, чем греческие. Согласно древним грекам, сексуальная природа каждого человека сочетает в себе элементы как гомосексуальные, так и гетеросексуальные.
Тот же Олтман в вышеназванной работе говорит, что западное общество преуспело в подавлении сексуальных импульсов, узаконенных иудейско-христианской религиозной традицией. Такое подавление выражается в трех взаимосвязанных формах: секс ассоциируется с (1) грехом и с последующим чувством вины; (2) институт семьи и воспроизводство — его единственное оправдание; (3) неприятие любой другой формы сексуального поведения, кроме генитального гетеросексуального контакта. Потом он добавляет, что «сторонники свободы мысли и действия» — говоря о сексуальном подавлении — борются за изменение первых двух форм, но игнорируют третью. Примером тому может служить Вильгельм Райх, который в книге «Функция оргазма» заявляет, что сексуальное раскрепощение коренится в идеальном оргазме, которого можно достичь лишь во время гетеросексуального генитального контакта с партнером-ровесником. Именно под влиянием Райха у других исследователей выработалось недоверие к гомосексуализму и контрацепции, поскольку они мешают достижению идеального оргазма, а это губительно для полной сексуальной свободы. Относительно сексуального раскрепощения Герберт Маркузе в книге «Эрос и цивилизация» пишет, что оно подразумевает не только отсутствие подавления сексуальных импульсов; раскрепощение требует новой морали и пересмотра самого понятия «человеческая природа». Позже он добавляет, что каждая истинная теория сексуального раскрепощения должна брать в расчет естественные полиморфные желания человека. Согласно Маркузе, который бросает вызов обществу, считающему, что секс — это лишь средство для достижения нужных обществу целей, благодаря извращениям секс становится самоцелью; в результате извращения находятся вне сферы нерушимого принципа «производительности», который, к слову, является одним из основных репрессивных принципов капиталистического общества; таким образом, они ставят под сомнение, не желая того, саму основу последнего.
Комментируя рассуждения Маркузе, Олтман добавляет, что если гомосексуализм становится единственной формой проявления сексуальности, устанавливает свои экономические законы и перестает критически относиться к обычным гетеросексуальным отношениям, пытаясь вместо того их копировать, он сам становится одной из форм подавления, такой же сильной, как и исключительная гетеросексуальность. Далее, комментируя другого фрейдиста-радикала Нормана О. Брауна, так же как и Маркузе, Олтман заключает: то, что мы называем «человеческой натурой», есть не что иное, как результат столетий подавления, — довод, который подразумевает (а в этом Маркузе и Браун согласны) сущностную переменчивость человеческой натуры. (Прим. автора.)
7
Говоря о концепции подавления, Фрейд вводит термин «сублимация», подразумевая под ним умственную операцию, посредством которой проблемные импульсы, относящиеся к либидо, находят выход. Таким выходом может быть любая форма активности: искусство, спорт, умственный труд, — это позволяет использовать сексуальную энергию, считающуюся чрезмерной по канонам общества. Фрейд определяет фундаментальное различие между подавлением и сублимацией, предполагая, что последняя может оказывать благотворное влияние до такой степени, что она просто необходима для процветания цивилизованного общества. Эту точку зрения подверг критике Норман О. Браун, автор книги «Жизнь против смерти», который, наоборот, приветствует возврат к состоянию «полиморфного извращения», обнаруженного Фрейдом в детях, которое предполагает полное отсутствие подавления. Одна из причин, приведенных Фрейдом в защиту частичного подавления, — это необходимость подчинять разрушительные импульсы человека, но Браун, как и Маркузе, опровергает этот довод, полагая, что агрессивных импульсов не существует, пока импульсы либидо — которые в человеке первоначальны — находят выход, пока человек, скажем так, может испытать удовлетворение. Критика идей Брауна, в свою очередь, основана на предположении, что человечество без оков самоограничения, а значит без подавления, никогда не сможет организовать какую-либо постоянную деятельность. Именно здесь Маркузе вводит термин «излишнее подавление», который означает частичное подавление сексуальности, создаваемое для того, чтобы поддерживать власть правящего класса, и совершенно ненужное для жизнедеятельности общества, которое отвечает всем человеческим нуждам во всей их совокупности. Таким образом, Маркузе прогрессивнее Фрейда: если Фрейд толерантен к определенному типу подавления с целью сохранения современного общества, то Маркузе полагает не-обходимым изменение общества на основе эволюции, которая принимает во внимание наши сексуальные импульсы. Вот на чем основывается обвинение, которое представители новых психиатрических учений предъявляют ортодоксальному фрейдистскому психоанализу и которое состоит в том, что последний подталкивал своих пациентов — с безнаказанностью, которой значительно поубавилось в конце 60-х, — к тому, чтобы они осознали свой внутренний разлад и тем облегчили себе адаптацию к репрессивному обществу, в котором живут, вместо того чтобы осознать необходимость изменить это общество. В «Одномерном человеке» Маркузе утверждает, что первоначально сексуальный инстинкт не имел временных и пространственных ограничений субъекта и объекта, так как сексуальность по природе своей — «полиморфное извращение». Маркузе даже пошел дальше, приводя в качестве примера «излишнего подавления» не только нашу полную концентрацию на генитальном совокуплении, но и такой феномен, как обонятельное и вкусовое подавление в сексуальной жизни.
Со своей стороны, Дэннис Олтман, одобрительно комментируя в своей книге приведенные выше примеры Маркузе, добавляет, что раскрепощение должно быть направлено не только на уничтожение сексуальной стеснительности, но и на получение практической возможности реализовывать свои фантазии. Более того, он заявляет, что лишь совсем недавно мы узнали, как много из того, что ранее считалось нормальным и инстинктивным — особенно относящееся к устройству семьи и сексуальным отношениям, — искажено и воспринимается негативно, поэтому совершенно необходимо забыть многое из того, что до сих пор считается естественным, включая проявления агрессии и соперничества вне сексуальной сферы. Вместе с тем Кейт Миллет, теоретик женского раскрепощения, говорит в книге «Сексуальная политика», что цель сексуальной революции — свобода без лицемерия, не запятнанная порабощающей экономической основой и традиционными сексуальными союзами, в том числе матримониальными. Кроме того, Маркузе поощряет не только свободное проявление либидо, но и его трансформацию, другими словами — переход от сексуальности, ограниченной половым превосходством, к эротизации всей личности. Речь идет в этом случае скорее о расширении либидо, нежели о его свободном Проявлении. О расширении, которое затронет другие области человеческой жизни, частной и социальной, как, например, работа. Он добавляет, что вся мощь гражданской морали была использована для того, чтобы тело не воспринималось человеком как источник наслаждения, это считалось табу и оставалось привилегией лишь проституток и извращенцев. Позиция Дж. С. Анвина, автора книги «Секс и культура», отличается от позиции Маркузе. Изучив брачные обычаи восьмидесяти нецивилизованных обществ, он выдвигает обобщенное предположение о том, что сексуальная свобода ведет к социальному упадку, так как — следуя ортодоксальному психоанализу — если личность не погибает от невроза, то подавление сексуальности может помочь ей направить свою энергию в социально полезное русло. Благодаря исчерпывающему анализу, Анвин делает вывод, что становление организованного общества, последующее его развитие с присущим ему завоеванием соседних территорий, другими словами, исторические характеристики каждого сильного общества ярче проявляются там, где есть сексуальное подавление. А те общества, в которых терпимо относятся к свободе сексуальных отношений — добрачных, супружеских или гомосексуальных, — остаются на первобытной стадии развития. Но в то же время Анвин говорит, что общества, в которых царит строгая моногамность и сексуальное подавление, существуют не очень долго, а если такое и случается, то только из-за морального и материального подчинения женщины. Поэтому Анвин заявляет: между душевными муками, провоцирующими минимизацию сексуальных желаний, и чрезмерным социальным беспорядком, вызванным сексуальной распущенностью, нужно найти золотую середину, которая явится решением этой серьезной проблемы — проблемы «избыточного подавления», о котором говорил Маркузе. (Прим. автора.)