Страница 4 из 50
— Ну?
— Если он оставил барахло своей маменьки нетронутым, как оно было при ее жизни, это значит, что ему все еще хочется быть маленьким мальчиком, жить с мамочкой и домой он привел не женщину, а просто подружку.
— Но это всего лишь твои домыслы. Я не утверждаю, что квартира принадлежала матери. Я сказал так, потому что его обиталище мне очень понравилось, а раз вещи старинные, я предположил, что там жила его мать, вот и все. Может, он снял квартиру уже с мебелью.
— Тогда ты половину фильма просто выдумываешь.
— Нет, клянусь, я не выдумываю, но некоторые вещи, конечно, приукрашиваю, чтобы ты мог лучше представлять, видеть все так, как вижу я. Например, его дом.
— Признайся, тебе самому хотелось бы жить в таком.
— Да, конечно. А приходится сидеть здесь и выслушивать банальности, от которых меня уже тошнит.
— Да? А что же я должен тебе говорить?
— Все вы одинаковые, все время талдычите одно и то же, всегда!
— Что именно?
— Что меня слишком баловали в детстве и поэтому я стал таким, что я все время держался за мамин передник, и вот теперь я такой, и что человек всегда может стать нормальным, и поэтому мне нужна женщина, ведь ничего лучше женщины быть не может.
— И все тебе говорят банальности?
— Да, и на это я отвечаю: отлично! я согласен! Поскольку лучше женщины ничего нет, я хочу быть женщиной. Таким образом, я отделываюсь от бесполезных советов, потому что сам знаю, что для меня лучше. Для меня все уже давно ясно.
— А мне не так ясно, по крайней мере из того, как ты объяснил.
— Мне совершенно не нужно, чтобы кто-то учил меня, что и как делать, поэтому, если хочешь, буду рассказывать дальше, нет — пожалуйста, буду рассказывать сам себе шепотом и «saluti tanti, arrivederci, Sparafucile». [1]
— Спарафучиле?
— В опере ты, конечно же, не разбираешься? Это злодей из «Риголетто».
— Хватит спорить, и рассказывай, мне же интересно, что дальше.
— На чем мы остановились?
— На брачной ночи. Когда он даже не дотронулся до нее.
— Точно, он спит в гостиной, на диване и… О, я не сказал тебе — они договорились, что она пойдет к психиатру. И вот она начинает ходить к врачу и во время первого же приема обнаруживает, что психиатр чертовски симпатичный и не прочь с ней пофлиртовать.
— «Чертовски симпатичный»? Интересно, а что это значит в твоем понимании?
— Он стройный, темноволосый, с усами, выглядит великолепно, у него высокий лоб, а усики такие тоненькие, как у сутенеров… Даже не знаю, как тебе объяснить: эти усики выдают в нем человека довольно умного. И раз уж мы заговорили об этом, мужчина, который его играет, абсолютно не в моем вкусе.
— А что за актер?
— Не помню, ведь у него не главная роль. Он симпатичный, но, по мне, худоват. Знаешь, таким очень идут двубортные костюмы, а если они носят обычный, то с жилеткой. Как правило, такие мужчины пользуются популярностью у противоположного пола. Не знаю почему, но сразу видно, что он насквозь положительный, что он нравится женщинам. А вот у зрителя он сразу вызывает антипатию. Ирене он тоже не нравится; она лежит на кушетке, рассказывает о своих проблемах, и ей как-то неуютно, она чувствует, что разговаривает не с врачом, а с мужчиной, и ей от этого не по себе.
— Да, то еще кино.
— Что, глупое?
— Нет, все очень связно, давай продолжай. Только не злись.
— Она начинает рассказывать о том, что боится, как бы из нее не вышла плохая жена, и они договариваются: в следующий раз она расскажет ему о своих кошмарах и как однажды ей приснилось, будто она превратилась в пантеру. На этом они и заканчивают сеанс, но в следующий раз она не идет на прием, врет мужу и направляется не к врачу, а прямиком в зоопарк, к пантере. И стоит возле клетки словно зачарованная. На ней то же пальто, ткань черная, но ворс серебрится на солнце, точь-в-точь как шерсть пантеры. Животное ходит туда-сюда по огромной клетке, не спуская глаз с Ирены. И тут появляется смотритель, открывает дверь вольера… открывает лишь на секунду, бросает внутрь мясо и снова закрывает, но он так сосредоточен на крюке с мясом, что забывает ключ в замке. Ирена все видит, но молчит, смотритель берет метлу и начинает подметать дорожку, на которой валяются бумажки и окурки. Ирена неслышно подходит к двери клетки. Вынимает ключ из замочной скважины и долго смотрит на него. Ключ такой большой, ржавый… Она стоит задумавшись; проходит несколько секунд…
— Что она хочет сделать?
— …нет-нет, она просто подходит к смотрителю и отдает ему ключ. Старик, с виду хороший человек, благодарит ее. Ирена возвращается домой и ждет мужа, обычно он в это время приходит с работы. И еще я забыл упомянуть, что каждое утро она заботливо кормит канарейку, меняет воду и наслаждается ее пением. Наконец приходит муж, она обнимает его и вот-вот поцелует, ей так хочется поцеловать его, а он радуется, думает, что, наверное, сеансы у психиатра ей помогли и что наконец-то они станут настоящими мужем и женой. Но он совершает ошибку — спрашивает, как сегодня прошло ее общение с врачом. У нее сразу портится настроение, потому что она ведь никуда не ходила и чувствует себя виноватой. Она выскальзывает из его объятий и говорит, что все прошло хорошо. Так что момент упущен. Ему остается лишь улыбнуться и молча это проглотить. И вот через несколько дней он опять на работе со своими коллегами. И его помощница, которая с него глаз не сводит, потому что он ей небезразличен, видит, что он чем-то обеспокоен, и предлагает после работы пойти куда-нибудь выпить для поднятия настроения, но он отказывается, ссылаясь на большое количество дел, и говорит, что, вероятно, он останется в мастерской подольше, и в конце концов помощница, которой никто никогда не нравился так, как он, говорит, что она тоже может остаться и помочь ему.
— А она мне нравится. Странно, ты о ней почти ничего не рассказывал, но она мне нравится. Интересная штука — воображение.
— Она остается с ним в конторе допоздна, хотя ее никто не держит. Она уже потеряла надежду на взаимность после того, как он женился, но хочет просто помочь ему, как друг. И вот они работают вечером. Мастерская большая, там много всяких столов, у каждого архитектора свой, но все уже разошлись, и студия погружена в полумрак, видно только его рабочее место. Столешница стеклянная, и свет идет из-под нее, поэтому их лица освещены снизу, а тела откидывают на стены гигантские зловещие тени, а когда кто-то из них берет в руки линейку, ее тень напоминает меч. Они работают молча. Она, как всегда, наблюдает за ним, и хотя ей ужасно интересно, она так и не решается спросить, что же его беспокоит.
— Да, она мне решительно нравится. Тактичная и скромная. Может, потому и нравится.
— Ирена тем временем ждет его дома и в конце концов решает позвонить ему на работу. Трубку снимает помощница и передает ему. В Ирене просыпается ревность, но она пытается это скрыть. Он говорит, что звонил ей, чтобы предупредить, что задержится, но ее не было. А она в тот момент как раз была в зоопарке. Понимая, что у самой рыльце в пушку, Ирена не решается упрекать его. А он с тех пор начинает возвращаться поздно, что-то удерживает его на работе, ему не хочется идти домой.
— Так логично, просто фантастика…
— Ты сам себе противоречишь… Ты же видишь — он абсолютно нормальный, просто хочет ее как женщину.
— Нет, послушай, раньше он без колебаний шел домой, зная, что она не подпустит его к себе, но сейчас у него появился шанс, и это его беспокоит. Пока он ее всячески опекал, они ничем таким не занимались, разве что валяли дурака, как дети. Но такие игры довольно часто носят сексуальный характер.
— Валяли дурака, как дети… Боже, какая пошлость.
— По мне, звучит нормально, именно этим они и занимались. Извини, если получилось так, будто я противоречу себе.
— Что для тебя звучит нормально?
— Что они дурачились. Под этим можно многое подразумевать.
1
Всего хорошего, до свидания, Спарафучиле (итал.). (Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, — прим. перев.)