Гротеск

— Ты здесь работаешь?

— Нет. Мой приятель держит эту точку. Вот, решил заглянуть… А ты?

— Раньше работала. Холодно на улице, я подумала: может, возьмут меня опять на какое-то время. Не замолвишь за меня словечко?

Лицо Кидзимы вдруг застыло, он категорически покачал головой:

— И не думай. На месте хозяина я бы тебя не взял. В девочки по вызову уже не годишься, да и вообще ты перезрела. Кто на тебя клюнет? Так что не мечтай.

— Это почему же? — возмутилась я.

— Ты уже перешла черту. Если к таким, как я, цепляешься, значит, плохо твое дело. Остается только улица. Девушки по вызову — легкоранимые, нервные, им такая работа не годится.

— Я тоже легкоранимая и нервная.

Кидзима посмотрел на меня с большим сомнением, уголки его рта опустились.

— Скажешь тоже! Да тебя ни на каком ветру не продует. Сплошной адреналин. Даже страшно делается. Тебе это все в удовольствие. А в фирме ты всем просто голову дуришь. Плевать ты на них хотела.

— А ты как думал? Нужно же как-то жить. В фирме меня с самого начала ни во что не ставили. Я туда пришла, как на крыльях прилетела. Думала: вот сейчас покажу, на что способна. Но эти охламоны ценят за другое — им смазливую физиономию подавай и все такое. Рожей, как им кажется, не вышла — можешь отдыхать. А я не люблю, когда меня задвигают в угол.

Я говорила, чувствуя, как закипаю, как краска заливает щеки. Кидзима выслушал меня, не прерывая, потом вынул из кармана мобильник и вопросительно взглянул на меня: «Ну что? Все?»

Я быстро сменила пластинку:

— Дай мне визитку. Может, пригодится. Поможешь когда-нибудь.

Кидзима скорчил кислую мину. Ему явно не хотелось со мной связываться.

— Вдруг Юрико умрет, к примеру…

Он тут же посерьезнел и протянул мне визитную карточку.

— Увидишь Юрико — скажи, чтобы позвонила.

— Зачем?

— Ну… — протянул Кидзима, сжимая в пухлой руке мобильник, — просто интересно. Любопытно.

Любопытно… Ответ вполне удовлетворительный. Когда я говорю клиентам, что работаю в большой компании и окончила университет Q., все они делают изумленное лицо и задают один и тот же вопрос: почему ты этим занимаешься? Я им отвечаю: именно потому, что я офис-леди.И это правильный ответ — он их радует, удовлетворяет любопытство. Днем я — добродетельная дама, ночью — развратная шлюха. Мужики почему-то верят в такие сказки. Поэтому я горжусь, что стала такой классной проституткой. А на работе веду себя так, как другие не могут себе позволить, и довольна этим. Любопытство — ключевое слово, и получи оно нужную функцию, все были бы счастливы — и я, и клиенты. Но клиенты почему-то испарились. Странно, однако ничего не поделаешь. И дело не во мне, я какая была — такая и осталась. Выходит, не стало клиентов, у которых я вызываю любопытство?

— Кидзима! Мужики, наверное, клюют на меня из любопытства. Но почему в последнее время у меня такая засуха? Все как-то разом изменилось.

Кидзима потер толстым пальцем мясистый подбородок:

— Думаю, мужики, которые тебя снимают, хотят понять, как ты докатилась до такой жизни. Это не любопытство, а что-то более основательное, глубокое. Нормальным мужикам правда ни к чему. Они побоятся. Ты не обижайся, но кто захочет деньги выбрасывать, чтобы с тобой переспать? А найдется любитель — значит, отчаянный какой-то, раз потянуло на такое…

— Докатилась?! Я?! — изумленно воскликнула я. — Никуда я не катилась! Что ты несешь?! Это моя месть. И на какое «такое»? Ты говори, да не заговаривайся.

— И за что же ты мстишь?

Как мне показалось, в Кидзиме вдруг проснулся интерес. Он посмотрел на меня и быстро отвел взгляд.

— Не знаю!.. — Меня била крупная дрожь. — За все! За то, что все так по-идиотски устроено!

— Ну что ты как маленькая? — фыркнул обескураженный Кидзима. — Ладно, я пойду. А ты давай поосторожней, Кадзуэ. Уж больно далеко зашла.

Бездушно махнув рукой, он быстро зашагал по переулку, выходившему на главную улицу.

Я крикнула ему в спину:

— Слишком много на себя берешь! Хочешь сказать, я ненормальная? Чушь какая! До тебя никто мне такого не говорил! Слышишь, ты?

Мимо пролетела стайка парней и девчонок — похоже, студенты возвращались домой после вечеринки. Смотрели на меня как на диковину, во все глаза. Молодые женщины при виде меня шарахались в сторону, готовые в любой момент пуститься наутек. Я видела в их глазах страх и бросала на них злые взгляды. Чего они все боятся? В молодости я была такая же. Думала как они. Сочувствовала слонявшимся по улицам проституткам: вот несчастные.

Несчастная… Теперь это мое ключевое слово? Я ахнула и прижала руку ко рту. Почему несчастная? В чем? Я все делаю в свое удовольствие. Телом зарабатываю. На днях встретила на улице якудзу, который предлагал мне заплатить за «крышу». Парень решил на меня не наезжать. Больше того, поглядел с болью и покачал головой. С какой стати? Неужели даже у таких типов я вызываю жалость?

От этих мыслей на меня напала хандра. Я поняла, что на «Сочную клубнику» можно не рассчитывать и ловить клиентов на Догэндзаке бесполезно. Плотнее запахнула плащ: надо скорее возвращаться к Дзидзо. Лучше стоять тихонько в темном переулке и дожидаться, пока кто-нибудь не появится.

Проходя по Маруяма-тё, я заметила у одного лав-отелямужика средних лет, который, по всем признакам, вышел на охоту. Засунув руки в карманы плаща, он топтался на месте, пытаясь согреться. Мужиков, которым захотелось потрахаться, сразу видно — смотрят нагло, особо не церемонятся. Это как раз то, что надо.

Указав на отель, я предложила:

— Хорошее гнездышко, старичок. Может, позабавиться хочешь?

— Ты чего это? Тебе самой-то сколько? Чего это я вдруг старичок? А, старушка? — негромко отозвался он.

У него была лисья морда — прямо как у моего шефа. Я окончательно вышла из себя:

— Старый хрен! Вот расскажу про тебя браткам, которые меня крышуют! Они с тобой быстро разберутся!

— А чего такого я сделал?

— Дурачить меня вздумал?! Ты где работаешь? В какой фирме? Я вот в архитектурно-строительной. Компания G. Слыхал про такую?

Мужик нахмурился и был таков.

— Козлина! Стоит с деревянной рожей. Бабу ему, видишь ли, захотелось! — орала я ему вслед и никак не могла остановиться.

Вдруг как из-под земли передо мной возникла тетка лет сорока, видимо наблюдавшая из тени за нашей разборкой, и робко тронула меня за руку:

— Можно вас на несколько слов?

Тетка была в белой вязаной шляпе и перчатках. Поверх серого ворсистого пальто повязана цветная синтетическая шаль, лежавшая на плечах как матросский воротник. Увидев этот нелепый наряд, я невольно хмыкнула. Тетка, скроив сочувственную мину, крепко сжала мои руки в своих, затянутых в перчатки, и зашептала высоким голосом:

— Вам не следует заниматься этим низменным промыслом. Нельзя опускаться до такого. Божья милость, конечно, безгранична, но вам не следует забывать, что вы сами должны приложить усилия, чтобы подняться. Тогда вы непременно сможете начать все сначала. Ваша боль — это моя боль. Ваша покорность — моя покорность. Я буду молиться за вас.

Озябшим рукам было приятно под перчатками, но я все-таки освободилась от ее рукопожатия.

— Ты о чем? Я из кожи вон лезла, чтобы подняться. Между прочим, была отличницей в университете.

— Понимаю. Понимаю. Если бы вы знали, как я вас понимаю. До боли в сердце.

Она дохнула на меня мятой.

— Что ты понимаешь? — Я холодно усмехнулась. — Я прекрасно обхожусь без твоей помощи. Днем работаю в фирме.

Я быстро показала ей удостоверение. Однако она даже не взглянула на него. Вместо это достала из сумки книжку в черном переплете и прижала к груди.

— Вам доставляет удовольствие так жить — торгуя собой?

— Конечно. Меня вполне устраивает.

Тетка тряхнула головой, выражая категорическое несогласие:

— Этого не может быть. Ваша ложь глубоко ранит меня. Разве можно позволять мужчинам так грубо обращаться с собой? Когда я смотрю на вас, у меня сердце кровью обливается. Какая же вы глупышка! Я так переживаю за несчастных женщин, как вы. Мало того что вас в фирме обманывают, так еще вечерами приходится терпеть обман от мужчин. Это же настоящее мучение! Вы жертва своих собственных страстей. — Она погладила меня по голове рукой в перчатке. — Бедная вы, несчастная. Ну откройте же глаза скорее!