Рубин Рафаэля

– У тебя действительно получилось. Она удивительна. Я даже не знаю, что сказать!

– Выражение твоих глаз красноречивее всяких слов. Пока они, обнявшись, стояли возле мольберта, дверь мастерской открыл слуга, одетый в бархат, и в нее вошел седобородый старец с длинными белыми волосами. За ним порог перешагнули слуги. Обернувшись на стук двери, Рафаэль просиял от радости.

– О, прекрасно! Наконец-то ты добрался до нас, дорогой друг! – Он обнял старика, а потом снова обернулся к Маргарите: – Я хочу тебя познакомить с моим дорогим другом.

Старик с умными ярко-голубыми глазами и большим горбатым носом тепло улыбнулся Маргарите.

– Синьор да Винчи, позвольте представить вам синьорину Луги.

На госте был тяжелый плащ по колено, туника из зеленой с золотом парчи, золотистые чулки и такого же цвета шляпа с широкими, загнутыми вверх полями. Лицо же этого изысканно одетого человека было сплошь покрыто сеточкой морщин. Он внимательно смотрел на Маргариту – так же, как смотрел сам Рафаэль в их первую встречу. Разумеется, как и все жители Рима, Маргарита не могла не знать, кто такой Леонардо да Винчи. Он был первым среди признанных мастеров, кисти которого принадлежали картина «Поклонение волхвов», фреска «Тайная вечеря» и портрет таинственной женщины, которую все называли Джокондой.

– Приятно встретиться с такой красотой в столь отвратительную погоду, – его хрипловатый голос не утратил очарования. – Но друзьям Рафаэля я позволяю называть себя Леонардо.

– Сочту за честь.

– Со мной вы можете просто быть самой собой, – галантно улыбнулся он.

– Говорят, о человеке можно судить по его друзьям, – промолвила Маргарита, отвечая на его улыбку. – В таком случае синьор Рафаэль – исключительно удачливый человек.

– Я смотрю, дорогой друг, выбор людей, которыми ты себя окружаешь, заметно улучшился. Как и твой талант, – изрек Леонардо с широкой улыбкой. – Прими мои поздравления.

Впервые Маргариту оценил кто-то кроме Рафаэля и не стал выказывать недоумения по поводу того места, какое она заняла в его жизни. Ей это очень понравилось, и она сочла да Винчи исключительно приятным человеком.

– Леонардо приехал взглянуть на Мадонну, о которой мы много говорили, пока я над ней работал. Я рад, что он может посмотреть заодно и на ее прототип.

Старый художник молча поглаживал подбородок, глядя на все еще пахнущую льняным маслом доску.

– Прекрасно, друг мой… пронзительно… это действительно хорошая работа.

– Это для меня самая высокая похвала, – признался Рафаэль. – Теперь, когда Браманте мертв, а Микеланджело считает меня своим врагом, твое одобрение для меня еще важнее, чем раньше.

– Вижу, что девушка пробудила в тебе настоящее вдохновение.

– Более того, она сделала меня другим человеком.

Да Винчи улыбнулся мудрой улыбкой и еще раз внимательно посмотрел на Маргариту. Его глаза казались усталыми от долгой дороги и длинной жизни, но светились удивительным теплом и пониманием.

– Тогда я попрошу тебя быть очень осторожной, дитя мое. Не разбей его сердца. Рафаэль мог убедить весь свет в своем легкомыслии и падкости до развлечений, но сердце его чисто и беззащитно. К тому же я не думаю, что Его Святейшество будет спокойно смотреть, как кто-то отвлекает от работы того, кого он считает своим персональным художником.

Он произнес эти слова с улыбкой, но все понимали, что это была не шутка, а серьезное предупреждение.

– Меня им нечего бояться, синьор да Винчи, – тихо ответила Маргарита и с любовью посмотрела на Рафаэля.

– Я тоже когда-то писал одну женщину… давно это было. В ней, как и в тебе, самым поразительным были глаза. Надеюсь, я сумел показать это миру.

– Я помню ее, – кивнул Рафаэль с улыбкой. – Я часто возвращался к тем рисункам с нее, которые вы позволили мне сделать. Я изучал поворот головы, глаза и удивительную улыбку. Твои работы всегда служили мне источником вдохновения.

– Да, это была она, моя Мона Лиза. Настоящее испытание, воплощение столь многого в моей жизни. Но эта девушка написана твоим сердцем. Ты еще часто будешь ее писать. И будешь писать хорошо.

– Да, она превратилась в мою страсть.

Маргарита спрятала смущенную улыбку. Рафаэль посмотрел на ее обращенное к нему лицо и неожиданно подумал, как притягательны ее губы. Как приятно их целовать, ощущать вкус ее языка и чувствовать, как просыпается ее наивная страсть. Она будила его, давала ему жизнь и делала это каждый раз по-новому. Порой, когда они оставались наедине, он сам чувствовал себя молодым и наивным.

– Смотрите, будьте очень осторожны со своими желаниями, если они не совпадают с желаниями Его Святейшества и окружения Папы, – предупредил их напоследок да Винчи, надсадно кашляя. – В Ватикане сосредоточена почти вся власть. Если только они прознают, что ты больше не собираешься выполнять все их прихоти, полоса твоего удивительного везения может закончиться раз и навсегда.

Рафаэль держал Маргариту за руку и ласково водил большим пальцем по ее ладони. Почувствовав, что она задрожала, он сказал:

– Благодарю тебя, друг мой. Теперь я предупрежден, а значит, вооружен.

После того как Леонардо растворился в дождливом сером римском вечере, Рафаэль и Маргарита снова остались наедине. Пользуясь моментом, Рафаэль сорвал покрывало с их кровати в маленькой комнате и прижал Маргариту к прохладному льну простыни. Без лишних слов она подчинилась его порыву, наслаждаясь прикосновениями его пальцев к шее. Рафаэль начал страстно ее целовать, полуодетые тела сплетались в едином порыве, когда внезапно послышался скрип открывающейся двери – кто-то вошел в мастерскую. Неожиданная помеха насторожила любовников, спугнув романтическое настроение. Услышав, что к звуку шагов примешивается шуршание юбок, Маргарита оторопела. Рафаэль обернулся к дверям, чтобы посмотреть, кто же пожаловал в такой неурочный час…

19

Впервые за долгое время Мария Биббиена пришла в мастерскую. Рафаэль не приглашал ее, как не выказывал никакой радости от тех якобы случайных визитов, когда она, прихватив корзинку с теплым хлебом, инжиром, головкой сыра и вином, заходила под предлогом, что принесла ему обед. Другого повода встретиться с ним у нее не находилось. Последнее время Рафаэль был настолько занят работой, что она хваталась за любую возможность, даже эту. Она приходила с корзиной, полной его любимых лакомств, надеясь, что он примет ее приношение – если не из благодарности, то хотя бы от голода.

Сопровождавшие Марию служанки, в подбитых мехом нарядных накидках с золотым шитьем – в тон черному бархатному плащу госпожи, с высоким меховым воротником и широкими манжетами, – хранили почтительное молчание. Их гладкие хорошенькие личики выражали безразличную покорность, когда они следовали за хозяйкой. Племянница его преосвященства знала, что девушки тоже наслышаны о шашнях, которые ее жених завел с новой натурщицей.

Мария расправила болезненно худые плечи, которые, как и предательски выдающиеся ключицы, прятались под пышными складками черного бархата и широкой полосой меха. Она изо всех сил старалась высоко держать голову, но у нее снова текло из носа, и ее одолевала слабость при одной мысли о том, что предстояло сделать.

За свои двадцать лет она перенесла множество болезней и едва ли не всю жизнь от чего-то лечилась. Дня не проходило без микстур, мазей, присыпок, примочек, советов с врачами, отваров из трав и специально приготовленных блюд. Слабая улыбка бескровных губ и жидкие пепельно-серые волосы безжалостно выдавали то обстоятельство, что племянницу кардинала точит недуг. Однако честь дома Биббиена заставляла ее идти вперед с высоко поднятой головой, и она горделиво ступала по скрипучим ступеням, которые стонали и охали при каждом шаге, а за ней двигались две ее тени.

Тишина стояла в мастерской, когда они перешагнули порог заставленной мольбертами комнаты. Мария увидела, что все уже разошлись по домам, даже молодой ученик, который обычно оставался, чтобы вымыть кисти в огромных чанах с водой. Тем не менее она знала, что Рафаэль все еще здесь. Час для него не поздний, и столько заказов требует внимания. Когда-то давно он ей сказал: «Я подолгу задерживаюсь в мастерской и работаю даже тогда, когда все остальные видят сны. На кон поставлено мое имя. Если я не справлюсь – потеряю все в одночасье».