Рубин Рафаэля

– Это тебя не касается, – ответила она, завязывая узел и выставляя на стол миски и все остальное для вымешивания теста. Она хотела себя чем-нибудь занять, чтобы не смотреть в осуждающие глаза Антонио. – Кроме того, разве не ты сам просил, чтобы я позволила ему ухаживать за мной?

– Я думал, ты поводишь его за нос, вытянешь пару-другую флоринов, может, драгоценный камень, чтобы нам было с чего начать совместную жизнь.

Она замерла с деревянной ложкой в руках и воззрилась на него, впервые отчетливо разглядев разницу между ним и Рафаэлем.

– Значит, ты плохо меня знаешь.

– Да я знаю тебя с детства! Мы всегда знали, чего хотим от жизни! И как это получить!

– Ты дал мне понять, что мы с тобой только друзья.

– Мало ли, что я сболтнул, – пожал он плечами. – Ты же знаешь.

– Я имею в виду твое поведение, а не слова. Это из-за него между нами все изменилось. – Она обхватила себя обеими руками, а он понял, что Маргарита имела в виду его шашни с другими женщинами. У него хватило ума ничего не отрицать. – У нас с тобой не будет никакой совместной жизни.

Теперь его взгляд стал злым.

– Никогда бы не подумал, что ты так со мной поступишь!

– А я бы не подумала, что ты позволишь мной попользоваться за пригоршню монет или будешь соблазнять служанку в доме Киджи, чтобы получить повышение!

– Я просто использовал то, что имел! – Его гладкое красивое лицо пошло красными пятнами, исказилось от гнева. – А в то время самым лучшим товаром была ты! Мы родились и выросли вместе. Мы с тобой похожи как две капли воды! Этого ты не можешь отрицать!

– Наверное, не могу. Как и уважать тебя.

– Ты еще говоришь об уважении? Ты, которая отдала свою девственность чужому человеку?

– Вместе с девственностью я отдала ему свое сердце, Антонио.

– Которое он обязательно разобьет, попомни мои слова! Ты стала для него вызовом, поманила новизной, как сдобный фруктовый хлебец – богача, объевшегося кремовыми пирожными!

– Большое тебе спасибо! – ответила она, уязвленная этим потоком оскорблений.

– Ты должна была стать моей женой!

– Тогда не надо было толкать меня в объятия другого мужчины!

Он изо всей силы ударил кулаком по столу.

– Ты должна мне за это, Маргарита! По крайней мере, обязана возместить мой позор и толки соседей, которые из-за тебя теперь показывают на меня пальцем. Благодаря твоему распутству я должен буду терпеть насмешки не один месяц!

Она резко развернулась, не веря своим ушам.

– Ты требуешь денег?

– Да, я считаю, что ты мне должна!

Она знала Антонио почти столько же, сколько помнила себя, и только сейчас поняла, что этот беззаботный красавчик, воплощенная самоуверенность, был для нее совершенно чужим человеком.

– Ты совсем не похож на своего брата.

– Я всегда считал это достоинством, – огрызнулся он. – Донато позволяет твоей сестрице водить себя за нос, дурачок! Он всю жизнь будет чистить свои конюшни!

– Убирайся, Антонио!

Это сказал Донато высоким срывающимся голосом. Он стоял на нижних ступенях лестницы вместе с Легацией и Франческо, собравшимися печь свежий хлеб. Все трое слышали каждое слово отвратительного спора.

– И не подумаю, пока не получу то, за чем пришел. – Единственное, что ты получишь, – это хорошую взбучку! – пообещал Донато и бросился на младшего брата.

– Я так долго мучилась, сомневаясь в том, что поступаю правильно, – выпалила Маргарита. – Я рада, что ты сегодня открыл мне глаза.

– Тебе это не сойдет с рук, Маргарита Лути! Я не позволю тебе меня позорить! – выкрикивал Антонио, пока Донато тащил его за шиворот к двери. – Это я вам всем обещаю!

В тот же вечер кардинал Биббиена стоял перед племянницей и в изнеможении закатывал глаза, пока она тихо плакала, спрятав лицо в ладони. Его преосвященству были чужды нежные чувства, но Марию, которая жила с ним в Риме с девятилетнего возраста, он жалел. Его брат с супругой, предпочитавшие Вечному городу фамильное гнездо, величественное палаццо Довицио в Биббиене, считали, что наилучшая партия для их наивной дочери сыщется поближе к средоточию власти.

Сначала опекунство было для Бернардо обузой, но со временем, незаметно для себя, он обрел в Марии дочь, которой никогда не имел. Для нее же он стал заботливым советчиком и заступником, которого она не смогла найти в своем отце.

Мария редко видела родителей и во всем привыкла полагаться на дядю, который стремился ее защищать и желал устроить ее будущее. Изначально он задумал обручение с Рафаэлем, дабы прославить собственное имя, но, когда Мария увлеклась не на шутку, стал добиваться брака уже из отеческих побуждений.

Открывшаяся неприглядная правда задела его тем, что расстроила племянницу.

Она плакала, а кардинал смотрел на картину «Молитва святого Иеронима», которую подарил Марии, дабы украсить покои, отведенные ей на вилле его преосвященства на облюбованной знатью Виа деи Леутари. Кардинал сложил руки на груди.

– Если ты уже выплакалась, дорогая, осуши свои слезы и решай, что мы будем делать.

Биббиена приехал на фамильную виллу, где в довольстве и блеске жила Мария, из Ватикана в сопровождении папских стражников верхом на своем гнедом жеребце, покрытом богатой попоной под изукрашенными дорогими каменьями седлом. Колючий зимний ветер норовил забраться под накидку и рясу, когда он переправлялся через Тибр.

Он нашел племянницу в большой зале, где в гнездах бесчисленных ниш прятались бесценные древние вазы, а стены покрывали росписи на религиозные сюжеты. Это была ее приемная, преддверие спальни. Мария сидела перед огромным камином, в котором ревел огонь на подушечке из темно-голубого шелка. Она показалась ему безжизненной и обмякшей, как брошенная капризным дитятей тряпичная кукла, и кардинал почувствовал что ему изменяет терпение. Эти горькие слезы уже выводили его из себя. Более того, они терзали его сердце.

– А что еще нам остается, кроме как признать свое поражение?

– Признать поражение? – вскричал он, и его пронзительный голос заметался в гулких пустотах ниш. – Перед дочерью булочника? Пресвятой Боже, дитя мое! Такие слова недостойны женщины из рода Биббиена! Даже не думай сдаваться!

– А что мне еще делать? Думать о будущем, в котором не будет Рафаэля?

Он опустился рядом с ней на колени, взял ее за руки и слегка встряхнул. Его преосвященство ненавидел себя за эту несчастную привязанность, которая делала его слабым, размягчала сердце. Кардинал не желал быть уязвимым.

Заговорив снова, он постарался сдержать свой гнев и не кричать.

– Ты должна настоять на выполнении данного тебе слова. Речь идет о твоей чести, Мария, о добром имени твоей семьи. Если столь известная персона, как Рафаэль, расторгнет помолвку, мы не сможем подыскать тебе другую достойную партию!

По ее бесцветным щекам покатились слезы беспомощности.

– Разве ты не можешь пойти к Его Святейшеству и попросить за меня?

– Даже Папа не властен женить на тебе мужчину, если тот сам не захочет вступить в брак Кроме того, он уже говорили о тебе прошлой осенью, и Его Святейшество заметил, что Рафаэль весьма противился скорой свадьбе.

– Тогда все пропало! – Она снова отдалась горю, тоненько всхлипывая. – Но я так его люблю!

– А это, девочка моя, твоя ошибка, – холодно изрек кардинал и выпрямился. – Браки среди людей нашего положения не имеют ничего общего с любовью. Если тебе удастся изменить его намерения, переждав это новое увлечение, ты узнаешь, что твой Рафаэль обладает натурой художника. Иначе говоря, он непредсказуем, самовлюблен и подвержен всем порочным страстям без исключения.

– Дядюшка! – выдохнула Мария, прикрыв рот руками.

– Пора тебе повзрослеть, дорогая. Эти качества позволяют ему творить красоту, и они же потребуют от его жены большого терпения и понимания многих вещей.

– Таких, как любовные связи?

– Множество связей в обозримом будущем.

Ее влажные от слез совиные глаза распахнулись еще шире.