Рубин Рафаэля

– А если серьезно, друг мой, не нужно ли тебе чего-нибудь? Может, подыскать еще помощников, чтобы ускорить работу? – Киджи умел быть очень убедительным, разыгрывая заботливое великодушие, но Рафаэль легко угадывал притворство, отвечая легкой полуулыбкой.

– Опытный помощник пришелся бы очень кстати, – согласился он. – Но если его придется доучивать, то, как бы он ни был талантлив, его присутствие лишь усложнит мою работу. Не стоит делать еще тяжелей сизифов камень.

Мужчины медленно прогуливались в сторону открытой галереи. Перед их глазами открылся вид на сады. На галерее стоял стол, накрытый белоснежной скатертью и уставленный сосудами с вином, всевозможными сластями и фруктами.

– Тогда скажи, Рафаэлло, что же тебе нужно?

– Только время, которого мне не хватает, чтобы закончить Мадонну для Его Святейшества.

Агостино засмеялся, и Рафаэль тут же пожалел о своем признании.

– Значит, ты занят еще одной Мадонной, вместо того чтобы работать над другими заказами? Разве не ты написал уже несколько дюжин Мадонн?

– Она была мне заказана, я пообещал ее написать и уже начал исполнять обещание.

– Более важные заказы стоят на месте, а ты все равно решил заниматься именно этим?

– Кажется, я уже нашел натурщицу, которая поможет мне наконец завершить работу.

– Позволь я угадаю. Ты встретил ее вчера, когда надумал пропустить стаканчик вина со специями на Кампо деи Фиори с этим твоим ненасытным помощником… Как там его? Да Удине?

– По правде сказать, я встретил ее при ярком свете дня на холме Джаниколо. Света было достаточно, чтобы я разглядел, как прекрасны ее глаза и…

– И как сладки ее губы?

Рафаэль покачал головой и грустно улыбнулся. Попробуй описать Мадонну в самом сердце Содома и Гоморры.

– Ее губы интересны мне лишь одним: как их писать.

Киджи снова засмеялся и обнял Рафаэля за плечи.

– Скажи, ведь тебе нравится моя Империя? А знаешь, как сладки ее губы?

– Да, она действительно красива.

– Ну, тогда бери ее и уложи в свою кровать. Это будет тебе маленьким подарком. Или, если предпочитаешь, возьми здесь, в ее собственной кровати. Пусть это станет знаком моего расположения к тебе и признания твоей работы и твоей дружбы.

– Это очень щедрое предложение, Агостино, и я благодарю вас за него.

– Ты же знаешь, как ей нравишься.

– И она мне нравится, но у меня столько работы, что, боюсь, я буду занят весь остаток вечера, – осторожно ответил Рафаэль и поспешил развернуть следующий свиток, пока Киджи не нашел, что ему возразить.

– Да уж, – пожал плечами Киджи. – Это что-то новенькое. Я не припомню, чтобы ты когда-либо отказывался от женщины. Особенно от той, что предлагаю тебе я!

– Его Святейшество просил меня не отвлекаться на подобные шалости, и я изо всех сил стараюсь выполнить его просьбу.

– Похвально, хотя и невыполнимо для такого сластолюбца, как ты, дружище!

Рафаэль опустил взгляд на рисунки, не желая отвечать на вызов.

– В общем, художник во мне был бы очень благодарен, услышав ваше мнение об этом.

Агостино, поняв, что спор окончен, наклонил голову, чтобы оценить эскизы к фрескам, которые украсят его виллу.

Рафаэлю казалось, что Киджи неспроста выбрал бракосочетание сюжетом для росписи: скорее всего, он решил-таки жениться на матери своих детей. Во всяком случае, художник поставил на это, изобразив в качестве жениха и невесты Агостино и Франческу в окружении многочисленных родственников и друзей. Франческо Пенни закончит фреску, дописав детали, цветы и херувимов, а Джулио Романо возьмет на себя львиную долю второстепенных персонажей.

– Нравится ли вам замысел фрески? – осведомился Рафаэль, пока Киджи молча изучал эскиз длинной узкой росписи, которая должна была располагаться там, где стена лоджии соприкасалась с потолком. – Или вы хотели бы что-то изменить?

Киджи долго молчал, потом взглянул на Рафаэля. Серые глаза широко раскрылись.

– Неужели ты действительно сможешь это сделать, полностью, со всеми деталями, всего за один год?

– Учитывая росписи, которые вы заказали для семейной часовни, на это может уйти чуть больше времени.

– Хорошо. Что ж, в конце концов, какой глупец посмеет торопить совершенство? – Киджи улыбался. – И какой мужчина станет отрицать свои естественные потребности? Рафаэль, не делай глупостей, иначе тебя может повлечь в опасном направлении. Подумай хорошенько над моим предложением относительно Империи. Она даст тебе все, что может дать опытная куртизанка, но не станет отвлекать от важной работы. – Киджи упер руки в бока и пристально посмотрел на художника. – А для таких гениев, как ты, друг мой Рафаэлло, работа – самое важное в жизни. Не так ли?

Улыбаясь, но не отвечая, Рафаэль повернулся к фрескам и подмосткам, на которых трудилось несколько его учеников.

– Перед расставанием я бы хотел уточнить, Агостино, устраивает ли вас мой выбор цветов.

– Если эти цвета выбраны Рафаэлем, мой друг, то они – дар Божий, от которого я не посмею отказаться, – ответил Киджи серьезно. В этом он не кривил душой. Однако недосказанное предупреждение осязаемым электрическим зарядом витало в воздухе: Рафаэль не должен отвлекаться на женщин, особенно на эту, которая могла захватить его драгоценное внимание. Рафаэль принадлежал правящему Риму, и этот Рим не собирался выпускать его из когтей.

– Встретимся в субботу, как всегда?

Рафаэль направился к двери. Маргарита Луги, подозревал художник, нашла бы отвратительным лицемерие мира, в котором он существовал.

– Как всегда, синьор Киджи, – ответил он. Лучше оставить опасные мысли при себе. Во всяком случае, пока. Слишком многое поставлено на карту.

6

Рафаэль сидел сгорбясь на деревянном стуле за рабочим столом. Он заканчивал рисунок пером. Пальцы были вымазаны чернилами, а мысли то и дело возвращались к событиям этой недели. Пот маленькими капельками собрался у него на бровях. Перед художником лежал эскиз к «Обращению святого Петра», заказанному Папой, но думал он сейчас о другом. Больше всего Рафаэля беспокоил Джулио Романо и страшный синяк на его лице.

В мастерской кипела работа. Натурщики всех возрастов и разной комплекции позировали в различных позах, одетые и почти обнаженные. Тела их принимали разнообразные положения, чтобы удовлетворить растущие запросы многочисленных заказчиков. Рафаэлю, трем его старшим помощникам, нескольким младшим и целой армии старших учеников приходилось трудиться не покладая рук только ради того, чтобы не захлебнуться в работе и не дать Содоме, Себастьяно и Микеланджело наступить им на пятки.

Рафаэль провел рукой по гладким темным волосам и с раздраженным вздохом откинулся на спинку стула. Ему хотелось защитить Джулио. Это рисовальщик и живописец исключительных дарований, но ему всего-навсего восемнадцать. Рафаэль знал, что Джулио Романо, как и всякий художник, очень бережет свои руки, потому что они главный его инструмент. По этой причине ни один серьезный мастер не ввяжется в драку. Выходит, дело снова в Альдо Романо. Рафаэль был в этом уверен. Он познакомился с Романо-старшим четыре года назад, когда согласился взять Джулио в ученики. Альдо был грубым и жадным человеком. Отец и сын составляли яркий контраст: один низкорослый и лысый, другой юный, с гладкой кожей, хорошими манерами, бьющей ключом молодой энергией и почти детской наивностью.

Рафаэль подумал о бесчисленных ночах, которые провел в публичных домах квартала дель Ортаччо в компании своих старших помощников, Джанфранческо Пенни и Джованни да Удине. Джулио ни разу не присоединялся к ним. Даже сейчас, повзрослев, он, работающий с утра до ночи и заслуживший право на отдых, по-прежнему подчинялся деспотической власти отца. Наверное, дело было именно в этом. С чего бы еще Джулио постоянно отказываться от дружеской компании и мужских развлечений?

Мастер отложил перо и потер лицо руками. Он слишком устал, чтобы взваливать на себя новые заботы, но Джулио зависел от него и к тому же стал его другом. Это было важно для Рафаэля. Он поднялся и подошел к мольберту, за которым сидел Джулио, наносивший мазки умбры поверх штрихов, которыми Рафаэль обозначил контуры лица пророка Исайи.