Страница 46 из 64
Он у телевизора в зале, она на кухне. Потом и в спальню пускать перестала: в зал иди, ночуй там с телевизором своим в обнимку.
И дети все видят и понимают, взрослые уже давно. Придут иногда со своими «вторыми половинками» да с ребятишками, порадуют. Шум, гам! Вроде двое всего, а криков!
То играют вместе, то раздерутся до слез и бегут к родителям жаловаться. Тут ведь как? Кто первым пожаловался, тот и прав. Давно ли свои такими же карапузами бегали?
А свои тем временем начинают нравоучениями заниматься. Ну а как же! Выросли, поумнели, можно теперь родителей учить жизни да уму-разуму. Дескать, что вы на старости лет, как кошка с собакой, жизнь прожили вместе, чего уж теперь-то?
Невдомек им, что жизнь еще не закончена, что и в сорок с лишним влюбиться можно. Пусть и другая она, любовь. Не такая, как в молодости, но не менее настоящая.
Хотя порой слушаешь детей и понимаешь: да, правы они, чего уж на старости лет? Жизнь действительно прожита. Все в ней было: и радости, и печали, сколько всего вместе перенесли. И все б ничего, но стена отчуждения только крепче и крепче.
Так и мыкался Ильин, окончательно запутавшись и не зная, как разрубить клубок накопившихся проблем, чтобы никого не обидеть.
Однажды он все же решился. Решился после долгих бессонных ночей, когда курил в форточку на кухне, глядя на темную улицу, где уже давно не горели фонари, где стало опасно появляться Из-за начавшихся в стране беспорядков.
Он подумал, что точно уйдет к Юле. Прямо сейчас, ночью. Иначе утром передумает и будет злиться на себя.
Докурив, начал собираться.
Из спальни в халате с виднеющейся из-под него «ночнушкой» вышла Антонина. Прислонилась к косяку, сложила на груди руки, молча наблюдая.
Ее крашенные в черный цвет Из-за проступающей седины волосы были накручены на большие бигуди. Это всегда раздражало Ильина. Бигуди на голове. Большие бигуди.
– Что ж ты молчишь? Не спросишь, куда я на ночь глядя? – в сердцах бросил Ильин.
– Хорошо, что ты решился, Вова, – спокойно ответила Антонина. – Ведь вижу я, как ты мучаешься.
– Так ты знала? – растерянно спросил он, останавливаясь посреди комнаты.
Губы жены тронула грустная улыбка.
– Неужели не понимал? – спросила она. – Бабье сердце не обманешь.
Ильин неуверенно пожал плечом.
– Я предполагал, но… В общем, да – я ухожу.
– Носки чистые, рубашки – в шифоньере, – заботливо сказала Антонина, словно не к сопернице провожала супруга.
– Спасибо, я знаю, – виновато ответил Владимир.
Стараясь не смотреть на жену, он ходил, бросал в спортивную сумку какие-то вещи, надеясь, что Антонина скажет что-нибудь еще.
Но она молчала.
Молчал и Ильин.
Перед тем как захлопнуть дверь, он произнес:
– Прости. Но не могу я больше.
Бросил косой взгляд на жену.
Она молчала, упрямо сжав губы.
Переполненный злостью Ильин вышел из квартиры, едва найдя в себе силы не хлопнуть дверью.
Он не знал, что Антонина после его ухода закусила кулак в отчаянии, прислонившись к проклятому дверному косяку. Потом ушла в спальню, рухнула на кровать, уткнувшись в подушку, заплакала горько-горько, жалея себя несчастную, свою жизнь испорченную, тоскуя об ушедшей навсегда молодости…
Ильин шагал по пустынной темной улице. Он чувствовал вину перед женой, жалел ее, но понимал, что рано или поздно все равно пришлось бы выбирать. А так – Рубикон пройден. Обратного пути нет.
В конце-то концов! Он тоже имеет право на счастье, хватит раздумывать, жизнь на исходе. Чего мучить и себя, и Тосю? Правильно он поступил. Правильно.
Зайдя в полутемный подъезд дома, в котором жила Юля, Ильин постоял, размышляя, что скажет сейчас. Ведь он даже не позвонил, не предупредил.
Поднявшись на площадку второго этажа, он увидел ее дочь – шестнадцатилетнюю Варвару. Девушка, по сути еще подросток, нескладная, высокая, худенькая, сидела на ступеньках лестницы. Рядом примостился какой-то оболтус постарше.
Они курили одну сигарету на двоих, по очереди прикладываясь к пивной бутылке. Еще две пустые стояли на ступеньке.
– О, донжуан нарисовался, – ничуть не пытаясь скрыть неприязнь, произнесла девушка. – Здрасьте-пожалуйста.
– Здравствуй, Варвара, – ответил Владимир Наумович спокойно. – А ты что ночью-то не спишь?
– Не ваше дело! – отрезала девушка с вызовом.
Ее ухажер с наглой миной рассматривал Ильина.
– Мать дома? – неожиданно для себя спросил Владимир Наумович, понимая, что сказал глупость.
– Нет, погулять ушла, – с прежним вызовом ответила Варвара.
Ухажер загыкал, изображая веселье.
Ильин надавил на кнопку звонка.
– Между прочим, ходить по ночам в гости – неприлично, – дерзко произнесла девушка, никак не желая успокаиваться.
Ильин стоял молча, катая желваки.
За дверью в коридоре послышались легкие шаги. Щелкнул замок.
Владимир только успел подумать: «Вот доверчивая, даже не спросила, кто».
Дверь квартиры толком еще не открылась, как послышался голос Юлии, решившей, что звонила дочь:
– Ключи же есть, что звонишь? Мне с утра… Ой, Вова… А ты что? Ой, заходи, заходи…
Ильин переступил порог, вздохнул глубоко:
– Вот, Юля, примешь на пээмжэ? [26]Ушел я совсем.
– Ну и слава богу. А ты мою не видел случайно? Третий час ночи, шляется где-то. Совсем от рук отбилась девка. Что с нее вырастет? Может, хоть ты на нее повлияешь, меня вообще не слушается.
Ильин едва усмехнулся, вспоминая отношение девушки, и сказал:
– Там она, в подъезде сидит с парнем каким-то.
– Опять она с этим лоботрясом! – Юлия выскользнула за дверь. Донесся ее голос на повышенных тонах. – Варька! Домой, живо!
Точно так же нервно ответила Варвара:
– Ага! Разбег щас тока возьму!
– Я кому сказала?!
– Не пойду я! – решительно ответила девушка. – Иди сама, со своим хахалем любись!
– Да как ты с матерью разговариваешь, сопля зеленая?!
– Как хочу, так и разговариваю! Сама ты такая!
Юлия зашла, закрыла дверь, прислонилась беспомощно.
– Не могу я больше с ней… Что делать? Пропадет ведь… Да ты проходи, Вова, проходи. Наконец-то хоть с тобой все определилось.
И началась его новая жизнь. В заботе и ласке.
В цеху на тему их отношений и раньше судачили, а теперь и вовсе – шагу не ступить, чтоб за спиной смешок не услышать или косой взгляд не уловить!
Впрочем, мужики ему открыто завидовали – как же, молодую себе отхватил. Да и бабы, многие из которых тоже прошли через разводы и одиночество, порой вздыхали – устроила-таки себе личную жизнь Юлька, не одной теперь век коротать.
Одному начальству все равно было. Работают люди, план делают – вот и славненько.
И все бы Ильину радоваться, но не проходило чувство вины перед брошенной женой. Как-то случайно встретил ее в очереди у магазина. Как раз выходной выдался.
Встретились, поздоровались. Антонина стояла, не поднимая глаз.
Неловко потоптавшись, Владимир Наумович изрек:
– Ладно, пойду я.
Антонина мелко покивала, так и не посмотрев на него. Будто чужой какой.
Ильин ушел, не стал стоять в длиннющей нервной очереди.
Проживут с Юлей как-нибудь. Продуктовые пайки на работе под зарплату давать стали, так что – нормально, с голодухи не помрут.
Он по-прежнему чувствовал себя виноватым. Когда проходил мимо дома, где они с Антониной прожили многие годы, чувствовал, что ноги сами несут его к подъезду. Их подъезду. Порой встречал соседей, все порывался спросить, как там Тося, но не решался.
Отношения с Варварой не наладились. Девушка воспринимала Ильина в штыки, не желала идти на контакт. К тому же скандалы между ней и матерью случались по несколько раз на дню. А Ильин оставался лишь сторонним наблюдателем, не вмешивался.
Однажды Варя ему посоветовала в своей жесткой манере, мол, не ваше это дело, мы сами разберемся, а вы не лезьте.
26
ПМЖ – постоянное место жительства.