Страница 3 из 22
— Надо же — Сэм! — удивляется Адриан, неубедительно подражая Элинор. — Что тебя привело сюда ранним воскресным утром? — Он делает шаг вперед и протягивает руку. Чтобы пожать ее, Сэму приходится переложить газету — тот самый номер "Сентинел ревью" — в левую руку.
— Лечу утренним рейсом в Лос-Анджелес из Гэтуика. Подумал, дай заскочу по дороге.
— Какая приятная неожиданность! Мы тебя сто лет не видели. Ты завтракал? — спрашивает Элинор.
— Загрузился по полной, — докладывает Сэм.
— Тогда, может, кофе?
— Спасибо, это было бы славно.
— Пойду заварю свежего.
Элинор берет в руки кофейник.
— Да нет, не стоит, — удерживает ее Сэм. — И этот сгодится. Люблю тепленький. — Он трясет свернутой газетой: — Читали?
— Что именно? — спрашивает Элинор.
— Сегодняшнюю "Сентинел". Видели, что эта сучка Фанни Террант написала обо мне? — Усаживаясь на диван, он чувствует под собой что-то твердое и вытаскивает из-под подушки газету. — Значит, читали, — огорчается он.
— Я только одним глазком успела посмотреть, — лепечет Элинор.
— А ты? — обращается Сэм к Адриану.
— Элли зачитала мне несколько фраз, — признается тот. Сэм бросает на Элинор укоризненный взгляд. Та передает ему чашку кофе со словами:
— Из самого начала.
— Что конец, что начало — без разницы!
— Ну и как ты по этому поводу себя ощущаешь?
— Как будто меня с большой высоты обделал стервятник, страдающий разлитием желчи.
Адриан смеется.
— Хорошо сказано. Только что придумал?
— Это цитата, — бурчит Сэм.
— Вот как? Откуда?
— Из моего предыдущего сериала.
— Сэм, — вступает в разговор Элинор, — как тебя угораздило дать этой особе интервью? Ты же читал ее художества.
— Я думал, что… да не помню как… — оправдывается Сэм. — Их такая прорва, этих баб, — со всеми их колонками, интервью…
— Не скажи, она особо славится… — возражает Элинор.
— Это я славлюсь, — возмущается Сэм, тыча указательным пальцем себе в грудь. — Она тут без году неделю, рановато ей славиться.
— Ладно, не славится. Известна. У нее особая репутация.
— Ну, позвонила она мне как-то, и такие слюни распустила по поводу "Сухого остатка". Вроде ей и вправду понравилось.
— И ты купился на эту старую как мир приманку? — удивляется Элинор.
— Ну да… Мне и в голову не пришло, что человек, который так дельно судит о моей работе, может написать такое… — Сэм качает головой, словно и сейчас не верит, что Фанни Таррант способна на подобное коварство. — Еще и ленчем ее угостил. Сам все готовил: суп-пюре из шпината, пошированная семга под майонезом, причем не под дрянью какой-нибудь из баночки, вроде "Брилкрим", а растер собственноручно. И к этому бутылка "Pouilly-Fuisse" — пятьдесят кровных за ящик.
— Бедняга, — сочувственно вздыхает Элинор.
— Черная неблагодарность, да и только, — вторит ей Адриан. — И это после домашнего майонеза и всего такого прочего!
— Остришь, да? — накаляется Сэм.
— Нет, что ты, — оправдывается Адриан. Сэм смотрит на него недоверчиво. — Нет же, — повторяет Адриан, энергично мотая головой, но его губы предательски подрагивают от смеха.
— Пойду-ка переоденусь, — решает Элинор. — Ты еще побудешь у нас, Сэм?
— С полчасика.
— Вот и чудно. Я мигом. Ты так давно не приезжал к нам.
— Был нечеловечески занят. Со всеми связь потерял.
— Кроме Фанни Таррант, — язвит Адриан. Элинор уже вышла из комнаты.
— Это ж в интересах дела, — не сдается Сэм. — Если ты сам, Адриан, махнул рукой на огни рампы, нечего смотреть свысока на нас, грешных, которым все еще приходится крутиться в этих лучах.
— Крутиться в лучах огней рампы…? Боюсь, Сэм, у тебя из-за голливудских контактов страдает стиль.
— Во вторник у меня как раз была одна встреча — чрезвычайно важная. Молю Бога, чтобы "Sunday Schadenfreude" {9}не попало на телестудию.
— Не надейся — отыщется добрая душа.
— Благодарю за дружескую поддержку.
— Таков мир, в котором мы живем. Вернее, мир, в котором живешь ты.
— И что же это за мир такой?
— Мир, где бал правят массмедиа. Главный движитель культуры — перемывание косточек.
— То есть зависть, хочешь ты сказать, — уточняет Сэм. — Есть люди, которым просто дурно становится от чужого успеха. Если ты вкалываешь по-черному, делаешь себе имя, зарабатываешь деньги какие-никакие, они просто из кожи вон лезут, лишь бы тебя опустить.
— Но ты сам предаешь себя в их руки, когда соглашаешься на интервью с Фанни Таррант и ей подобными.
— Тебе легко говорить — она тебя ни о чем не просила.
— Ну почему же! Просила, — заявляет Адриан.
— Кто, Фанни Таррант? Когда?
— Несколько недель назад.
— И что ты ответил?
— Ответил: "Благодарствую. Не стоит труда".
— С чего это ей взбрендило тебя интервьюировать?
— Понимаешь, я не совсем забыт как писатель, вот в чем штука.
— Да нет, само собой. Я не то хотел… имел… — Сэм путается в словах.
— "Укрытие" включили в программу выпускных школьных экзаменов.
— И очень правильно сделали, — оживляется Сэм, вновь обретая почву под ногами. — Но "Укрытие" вышло чуть не двадцать лет назад. Воскресные газеты обычно нацеливаются на что-нибудь посвежее. В чем тут фишка?
— Фишка?
— Ну да, смотри, — Сэм терпеливо объясняет Адриану, как малому ребенку, — информационный повод для моего интервью — предстоящая телепремьера "Тьмы".
— А, понимаю.
— Но вряд ли Фанни Таррант захотела бы интервьюировать тебя потому, что на прилавках появилось "Все лучшее о крикете" — так вроде называется твоя новая антология?
— Нет, самая новая — "Завещание и последняя воля", — поправляет Адриан. — Я и сам не знаю, почему ей вздумалось меня интервьюировать. Это получилось как-то между делом. Она ведь звонила, чтобы задать мне несколько вопросов о тебе…
— Надеюсь, ты ей ничего не сказал.
— Ясное дело, нет.
— Но кто-то сказал. Кто-то сказал ей о моей…
— Накладке? — подхватывает Адриан. И поскольку Сэм гневно вперяется в него, тут же спешит добавить: — Это не я!
Сэм вроде бы верит.
— Попадись мне она сейчас, своими бы руками придушил сучку, — вырывается у него.
— Ну, чего ты так злишься? Именно этого она и добивается. Не доставляй ей удовольствия. Посмейся.
— Ты бы так не говорил, если бы дочитал до конца.
— Что ж, значит, надо прочесть. — Адриан забирает у Сэма газету. Находит нужную страницу и читает про себя. Через несколько мгновений начинает сопеть, еле сдерживая смех. — А ей не откажешь в остроумии, правда? — обращается он к Сэму.
— Ты находишь? — гневно выпаливает тот.
— Какого она типа? — спрашивает Адриан, продолжая читать.
— Сексапильная, но фригидная. Хорошие ноги. Сиськи толком разглядел — жакет мешал.
Адриан со вздохом отрывает взгляд от газеты.
— Да нет, в социальном плане.
— Ну, — Сэм ненадолго задумывается, — типичный пригородный кадр — девица из Эссекса {10}. С апломбом. Кончила Базилдонскую среднюю, в Кембридже специализировалась по английскому. Называет себя постфеминисткой.
— Вот именно. Адриан зачитывает вслух:
Сэмюэл Шарп сказал: "Никогда не понимал, что значит это слово".
Я объяснила: "Это значит, что я феминистка, но без фанатизма". Он ответил, плутовато улыбаясь: "О, в таком случае я тоже постфеминистка". Я возразила, что не могу в это поверить, зная, как достается женщинам в его сценариях. Он взвился: "Что вы имеете в виду?" Я объяснила, что посмотрела все его телефильмы и телесериалы на видео и в каждом полно женщин в чем мать родила на фоне одетых по всей форме мужчин. В "Сухом остатке" — это стриптиз-клуб, в "Мазке" — мастерская художника, в "Температурной кривой" — операционная, в "Долгих вам лет" — пип-шоу, в "Стремнине" — сцена изнасилования, в "Полагаю, вы доктор Ливингстон" — невольничий рынок…"
9
"Воскресное злопыхательство" (англ., нем.).
10
Девицами из Эссекса стали называть в 80-90-е малообразованных, разбитных блондинок, приезжавших на уик-энд из близлежащих провинциальных городков с целью завоевать Лондон.