Ловушка для холостяка

— Я поняла. — И она ласково погладила его по руке. — А третий способ?

— А третий способ — это потомство. Ведь если мы с тобой живем здесь и сейчас, то это означает, что миллионы лет назад двое самцов сошлись в любовном экстазе с двумя самками, чтобы передать свои гены потомству. А эти самые гены в конце концов создали меня и тебя. — Он вздохнул. — И, чтобы не прервалась эта тонкая ниточка жизни, нам просто необходимо передать ее дальше… Это ничего, что я так говорю?

— Это прекрасно! — И Долорес нежно поцеловала его в щеку. — И я слушаю тебя очень внимательно. Остался четвертый способ…

— Мне лично он кажется самым перспективным. — Александр взял ее руку и приложил к своей щеке. — Это достижение некоего трансцендентального состояния путем медитации, молитвы, наркотиков, клинической смерти, глубокого дыхания. В таком состоянии уже нет ни жизни, ни смерти, ни времени, ни пространства, ни рождения, ни исчезновения, а есть лишь чувство осознания себя причастным к Единому началу. И этот способ самый действенный, поскольку мы больше всего верим тому, что испытали сами. Например, больные, перенесшие клиническую смерть, утрачивают страх смерти. Давай как-нибудь попробуем, помедитируем?

— Давай лучше попробуем что-нибудь из французской кухни! Я зверски проголодалась.

— С тобой невозможно говорить серьезно!

— Наоборот, я серьезна, как никогда!

Александр смотрел на девушку и чувствовал что-то непонятное, неведомое, неизреченное. Словно бы какая-то тяжелая, мутная волна захлестнула его сознание и понесла в глубь и в даль бесконечного горизонта времени. В какой-то микроскопический для Вселенной миг мгновенная вспышка страсти породила столь цепкую искру жизни, что она не только сумела противостоять бешеному ветру трагических перемен, но, разрастаясь и набирая силу, освещая собой страницы истории и оживляя сухие даты, в конце концов привела к тому, что сейчас он стоит в Париже, на набережной Сены, причем, вполне может быть, на том же самом месте, где когда-то стоял его далекий предок, участвовавший в зарубежном походе русской армии 1813–1814 годов.

Бессмертие жило в генетической памяти, в самом потоке жизни, который с такой безжалостностью сметает все обветшалые алтари, что хочется плакать над собственным смертным бессилием. Что такое тайная теплота человеческих отношений или даже самые гнусные пороки перед холодным временем космоса, который не пожалеет ни одно из трогательных человеческих чувств, как не жалеет собственных звезд и миров. И становится так жаль эту единственную теплую искру среди мертвящего своей неутомимостью времени, что ощущаешь себя обреченным на вечный страх одиночества перед смертью.

Они перешли через мост, прошли еще два квартала и зашли в ресторан, над которым красовалась вывеска в виде голубых неоновых букв — «Венеция». Это был замечательный вечер и необыкновенно уютный ресторан, чьи стены были увешаны пейзажами венецианской лагуны, а также изображениями прославленных венецианских дворцов и мостов. По ее собственным словам, Долорес не слишком любила итальянскую кухню, поскольку ее основу составляли мучные блюда вроде пиццы или спагетти, зато ей очень понравилась форель в белом вине и паштет из молодых голубей.

— О чем задумалась? — Александр осторожно поцеловал ее руку, а когда она вскинула на него глаза, добавил: — Сам-то я подумал о том, что в одном взгляде красивой женщины заключено больше поэзии, чем в собраниях сочинений всех французских поэтов.

— Никогда в жизни мне еще не говорили таких изысканных комплиментов, — улыбнулась Долорес.

Александру почему-то вспомнилось, с каким грубым, почти животным сладострастием они занимались любовью, и он невольно улыбнулся.

— Ты меня любишь? — вдруг спросила его спутница.

— Да, конечно, — тут же ответил он, но уже через минуту задумался всерьез.

Для мужчины любовь к женщине — это любовь к ее игривости и изяществу, блеску обаяния, тонкому аромату элегантности, — то есть ко всему тому, что превращает самку в женщину. Именно это и называется Любовью с большой буквы, любовью в подлинном значении этого прекрасного слова. Все остальное является лишь временным — и даже самый восхитительный секс ничего не может с этим поделать.

— Пойдем потанцуем, — предложила Долорес, соскучившись его долгим молчанием. Александр со вздохом кивнул, поднимаясь из-за стола.

Действительно, что еще оставалось делать?

9

Нежные и умелые женские руки имеют неописуемую власть над мужским телом. И даже во время самого тяжелого и тревожного сна они способны возбудить раньше, чем начнется пробуждение сознания. Александр еще не проснулся, но уже начал дышать часто и напряженно. Долорес откинула с него одеяло и принялась быстрыми, мелкими поцелуями покрывать его лицо, губы, грудь. Его веки дрогнули, и он что-то пробормотал. Постепенно это бормотание переросло в сладострастное рычание, он пошевелился и перевернулся на бок, лицом к ней…

Уже целую неделю они жили вместе. В постели все оставалось по-прежнему прекрасным — Долорес была легко возбудимой, веселой и умелой любовницей. Но при постоянном общении с ней Александр начинал слегка тяготиться. Только сейчас он стал понимать, что, в сущности, Долорес оказалась девушкой достаточно заурядной — хотя и занималась исследованием столь необычного вещества, как знаменитый тонэр, — другое дело, что для русского человека даже в самой заурядной аргентинке всегда есть некая «экзотика». Порой эта экзотика проявлялась в самых неожиданных ситуациях, например, связанных со знанием русского языка.

Несмотря на все ее успехи, Александру так и не удалось позабавить Долорес своим любимым анекдотом — один приятель говорит другому:

— Вчера я спас одну девушку от изнасилования.

— Да, и каким же образом?

— Уговорил!

— Уговорил? — долго морщила лоб Долорес. — Не понимаю. В чем разница между «говорил» и «у-говорил»?

И Александр так и не смог объяснить ей всю прелесть этого анекдота.

Но дело было даже не в анекдотах, а в том, что их общению недоставало той душевной теплоты, той предсказуемости и надежности, которые можно назвать любовью… А ведь непредсказуемая женщина не в силах избавить от одиночества! Долорес, казалось, искренне увлечена своим русским возлюбленным, но ведь общеизвестно — женская искренность всегда относилась к тому же роду понятий, что и женское кокетство или женское постоянство…

Все было прекрасно в их непрекращающихся любовных играх, кроме одного — это были только игры.

И Александр вдруг начал откровенно томиться. Это была какая-то странная, безразмерно-вселенская, экзистенциальная тоска, которая охватывает перед лицом вечности. Осознав все высшие истины, познав глубину и тщетность человеческих стремлений, почувствовав себя загнанным в вечный круговорот жизни и смерти, человек начинает тосковать — ничего нового он уже не узнает, а впереди остается только томительное ожидание неизбежного конца.

Тот же Пушкин, по свидетельствам современников, время от времени начинал метаться, приговаривая: «Какая тоска, Боже мой, какая тоска!» Тот же Гоголь подарил русскому менталитету знаменитую фразу: «Скучно жить на этом свете, господа!» — и умер от острого приступа неврастении. Тот же Толстой в конце жизни не выдержал тоскливого ожидания будущих вселенских некрологов и ушел из дома, чтобы умереть в дороге, на станции Астапово.

Разумеется, что молодой сыщик не мерил себя масштабами классиков, но в его отношениях с Долорес не хватало именно этой изюминки, которая бы позволяла говорить «люблю» с предельной степенью искренности. Сравнивая ее с далекой московской Ириной, он вдруг с удивлением обнаружил, насколько просто было бы ему признаться в любви родной российской плутовке.

Поэтому, когда пришло время возвращаться в Москву и у них с Долорес состоялся решающий разговор о будущем, Александр находился в крайнем замешательстве. Ему предстояло сделать самый тяжелый выбор, который только можно себе представить, — между двумя счастливыми случаями, произошедшими в его жизни почти одновременно, то есть на протяжении всего лишь одного года! Возможно, только один из них и был единственно счастливым, недаром же и год выдался необыкновенным — 2000-м!