Страница 40 из 43
— Когда же вы меня знали? — удивилась Клара. — Да разве мы были с вами знакомы, хотя ваше имя действительно напомнило мне прошлое.
— Очень естественно, что вы меня не помните — с той поры прошло 25 лет. Когда вы меня знали, я был человеком с чувством самолюбия, со стремлением возвыситься. Теперь же перед вами развалина. Помните ли вы, мистрисс Вестфорд, безобразного сельского учителя, дававшего вам уроки в поместье вашего отца?
— О да, его звали Даниельсоном! Не вы ли тот самый Даниельсон? Вы, должно быть, также сильно переменились, если я не узнала вас.
— Да, но перемена в дочери мистера Понсонби несравненно значительнее, если она в состоянии сострадать тому, кто стоит перед ней.
— Что вы хотите этим сказать? Разве я не сострадала всякому, кто только нуждался в этом?
— В самом деле, — согласился приказчик. — Но мне кажется, что вы позабыли тот день, когда бедного сельского учителя избили, как собаку, по вашему приказанию.
— Избили?! — воскликнула Клара. — И по моему приказанию!
— О, я вижу, что вы совершенно позабыли прошлое, — сказал он насмешливо.
— Я ничего не позабыла, но прошу вас объяснить мне это недоразумение.
Приказчик небрежно опустился на стул.
— Я понимаю, — начал он, — что тому, кто потчевал ударами, их легко позабыть, но тому, кто их принял — это не так просто.
— Мистер Даниельсон, я не люблю загадок, объяснитесь скорее, — потребовала Клара.
— С большим удовольствием. Но я должен для этого вернуться к тому времени, когда вам исполнилось 16 лет. Вы захотели праздновать день своего рождения, и когда я пришел, чтобы дать вам урок, вы отказались заниматься и пригласили меня участвовать в удовольствиях этого дня. Я никогда не мог забыть этого утра, я старался утопить это воспоминание в вине, но оно противилось всем моим усилиям. Я помнил вас постоянно такой, какой видел вас в то блаженное утро. Вы были со мной так снисходительны, что предложили даже помочь убрать цветами вашу комнату. Дочь надменного баронета не могла вообразить, что несчастный горбун осмелится любить ее чисто рабской любовью. Я был безумец, Клара, я во всем вам признался, но вы отвечали мне со спокойным достоинством, вы дали мне почувствовать мое безумие, не оскорбив меня никаким резким словом. Если бы это дело окончилось без всяких дальнейших последствий, я бы снес терпеливо мое унижение и вспоминал бы вас как самое чистое из всех земных существ. Но мое наказание не ограничилось этим, мои мольбы не могли вас заставить простить мое безумие. Когда я шел по парку, горько раскаиваясь в своей самонадеянности, меня схватили двое из ваших слуг и притащили в кабинет вашего отца, который, без всяких объяснений, бил меня плетью, пока я совершенно не потерял сознание. Вы назовете это низостью, но я молча снес это оскорбление, и когда мои раны несколько зажили, оставил с разбитым сердцем ваш дом и отправился в Лондон. Вы убедили вашего отца отомстить мне за эту минуту забвения, на которую, быть может, всякая другая женщина взглянула бы снисходительно.
— Это неправда, — сказала изумленная Клара, — я не говорила ни слова своему отцу и до сих пор не знала, что вы перенесли от него подобное оскорбление. Я помню только, что моя старая гувернантка, услыхавшая случайно из смежной комнаты ваше объяснение, грозила рассказать о нем отцу, но я ее просила не делать этого и верила, что моя просьба будет исполнена.
— И это действительно было так, как вы говорите? — спросил Даниельсон.
— Взгляните на меня и убедитесь, что я не лгу, — гордо сказала Клара в полном сознании своей правоты.
— Да, вы не лжете, — согласился приказчик, — ваши глаза искренни. Я был несправедлив относительно вас, но я сумею загладить мою несправедливость. Вы приобрели во мне друга, который возвратит вам отнятое у вас состояние и отомстит за вас вашему врагу — Руперту Гудвину.
46
Эстер Вобер была похоронена на кладбище за Лондоном, в живописной, уединенной местности, осененной высокими деревьями. Это место было выбрано герцогом вследствие высказанного ею желания. Погребение совершалось тихо и просто; за ее гробом шел всего один человек и неудержимо плакал. Герцог заказал для ее могилы изящный памятник, но не поставил на нем ее имени: краткая надпись гласила только то, что упокоившееся здесь существо было молодо, прекрасно и любимо.
Герцогу предстояла тяжелая обязанность: он дал Эстер слово просмотреть ее бумаги и вручить деньги, вырученные от продажи ее вещей, девушке, относительно которой она сознавала себя так много виноватой. Герцог знал статистку Друрилейнского театра только под именем мисс Ватсон, но привратник дал ему ее адрес, и он приступил к исполнению последней воли Эстер.
Он вошел в изящные комнаты, в которых недавно уединялась Эстер. На подоконниках цвели цветы, птички весело распевали в клетках, а их хозяйка лежала в могиле. Собачка Эстер с лаем бросилась к Гарлингфорду. Это было единственное существо, сожалевшее вместе с ним об умершей.
Герцог тщательно отобрал все, что было написано рукой Эстер; он не хотел, чтобы посторонний взгляд коснулся этих строк, которые писала рука любимой женщины. Он бережно сложил и запечатал их в конверт с краткой надписью: «Сжечь после моей смерти». Потом приступил к осмотру вещей.
Он нашел миниатюрный портрет, осыпанный жемчугом и изображавший женщину обворожительной красоты, в которой он узнал испанскую еврейку — мать Эстер. На золотом обводе были вырезаны слова: «Руперт своей возлюбленной Лоле!» Тяжеловесность медальона навела герцога на мысль, что в медальоне должно быть еще что-то. Герцог в ту же минуту отправился в магазин ювелира и поручил ему осмотреть медальон: в нем действительно оказался портрет смуглого и красивого молодого мужчины, лицо которого напоминало герцогу что-то очень знакомое. Воспоминания его не заходили далее.
Приведя все в порядок, молодой человек отправился отыскивать квартиру мистрисс Вестфорд. Через несколько времени он уже входил в скромную комнату, где Клара сидела за какой-то работой, а Виолетта читала ей вслух. Гарлингфорд вспомнил, что видел ее в театре, но она показалась ему в своем траурном платье гораздо интереснее, нежели в блистательном костюме актрисы; он сразу понял, что эта девушка отлично воспитана, скромна, с большим чувством собственного достоинства. Присев по приглашению мистрисс Вестфорд, он объяснил Виолетте в коротких словах, что особа, имя которой он обещал не называть, завещала ей небольшое наследство — от четырех тысяч фунтов.
Это было целое богатство в глазах Виолетты, успевшей уже познать всю горечь нужды. Слезы радости сверкнули в глазах ее при мысли о возможности успокоить мать, но в ту же минуту она подняла прекрасную головку и спросила у герцога:
— Уверены ли вы, милостивый государь, что это таинственное завещание не навлечет на мое имя никакого бесчестия? Почему завещатель скрывает свое имя?
— Я даю вам мое честное слово, что вы можете, не колеблясь, принять этот дар: его делает вам женщина, оскорбившая вас и сознавшая на смертном одре свою неправоту. Мысль о возможности загладить ее усладила ей горечь последних минут. Могу вас заверить, что вы можете смело воспользоваться этим небольшим достоянием.
— Если все это так, то я принимаю, — сказала Виолетта, — конечно, если моя мама не против этого.
— О нет, я не противлюсь, лицо этого господина слишком чистосердечно, чтобы не верить его благородному слову.
Герцог поклонился.
— Я только исполняю последнюю волю покойницы, — отвечал он грустно.
— Но я не помню никого, кто бы оскорбил меня, исключая одного человека, который никогда не осознает своих ошибок.
— Вы не услышите от меня дальнейших разъяснений, — отвечал герцог. — Я радуюсь, находя вас в обществе вашей матушки и, следовательно, вне всякой опасности. Что же касается до завещания, то, я надеюсь, что вы его примете и простите умершей.