Страница 6 из 9
Стоит Енот под яблоней, сокрушается:
— Что же мне теперь делать?
Долго думал. Придумал-таки:
— Буду караулить медвежье яблоко.
Вырыл нору поблизости, перебрался к яблоне со всей семьёй своей. Днём жена с ребятишками дозорила, прела на солнышке, предупреждала всех:
— Это яблоко Михайлы Иваныча. Дозревает оно. Румянца набирается. Смотрите не сорвите его.
А ночью Енот сам караул нёс. Страшно было, дрожью исходил весь, но всё-таки стерёг медвежье яблоко. На каждый шорох отзывался:
— Эй, кто там шевелится? Проходи мимо. Тут я, Енот, стою, медвежье яблоко караулю.
Особенно тяжело осенью стало. Дожди пошли. Давно уже вызрело яблоко, переспело даже, разрумянилось, что зорька утренняя, а медведь всё не шёл за ним. Стоял Енот под дождиком, прикрывался исхлёстанным дырявым лопухом, прыгал с лапки на лапку, грелся, приговаривал:
— Сейчас надо особенно начеку быть. Ночью да при такой погоде и не уследишь, как сорвёт кто-нибудь яблоко, а Михайло Иваныч на меня будет думать.
Медведь и забыл давно о яблоке, спать уж на зиму в берлоге своей завалился. А Енот всё ждал его, прикрывался от дождя лопухом, прыгал с лапки на лапку, грелся. А по ночам откликался в темноту на каждый шорох:
— Эй, кто это там? Проходи мимо. Здесь я, Енот, под яблоней прыгаю, медвежье яблоко караулю.
РАЗДОБЫЛ ЗАЯЦ МАГНИТОФОН
Раздобыл Заяц магнитофон, прибегает к медведю.
— Порычи, Михайло Иваныч.
— Это зачем же ещё?
— Да ты уж порычи, пожалуйста, ты ведь привык на всех-то рычать.
— Ну это когда в дело, а так, без дела, зачем я на тебя рычать буду?
— Ну, пожалуйста, Михайло Иваныч… Ну, ну, ну за будущую мою провинность, авансом, сегодня порычи на меня.
Порычал медведь:
— Р-р-р.
— Ой, — сморщился Заяц. — Ну что ты как порычал? Вот я, Заяц, можно сказать, никто, паутинка невидимая, стою перед тобой, перед медведем, и у меня даже коленки не подрагивают. А ты так рявкни, чтобы мне сразу во-он где быть захотелось.
И рявкнул медведь во всю пасть свою медвежью:
— Р-р-р!
Так и заходили у Зайца уши на голове, как ножницы. Поймал он медвежий рык на магнитофонную ленту, сказал:
— У-ух, вот это ты рявкнул, Михайло Иваныч, до дрожи пронял! Дня три теперь, гляди, твой рёв в ушах стоять будет. Очень хорошо, очень… А теперь скажи так: «Ты зачем сюда идёшь? Проходи мимо».
— Это зачем же я эту чепуху говорить буду?
— Ну, пожалуйста, Михайло Иваныч, долго тебе, что ли? А я тебе потом спасибо скажу.
— Нужно мне твоё спасибо. Я столько лет жил без него и ещё столько проживу.
— Ну хорошо, Михайло Иваныч, не хочешь за спасибо, скажи просто так.
Сказал медведь:
— Ты зачем сюда идёшь? Проходи мимо.
— Ой, — сморщился Заяц. — Ну что ты как сказал: «Проходи мимо». Словно тебя три дня не кормили… Вот я, Заяц, можно сказать никто, паутинка невидимая, стою перед тобой, перед медведем, и мне нисколечко не хочется идти мимо. А ты так рявкни, чтобы у меня ноги сами собой заработали и куда подальше меня вынесли.
И рявкнул медведь во всю грудь свою медвежью:
— Ты зачем сюда идёшь? Проходи мимо!
Аж жёлуди с дуба посыпались…
Поймал Заяц медвежий рык на магнитофонную ленту, покачал головой:
— Эх, вот это ты рявкнул сейчас, Михайло Иваныч, насквозь своим голосом прошиб. Я и не думал, что ты можешь рявкать так… А сейчас скажи так: «Это мой Заяц, никогда не смей его трогать».
— Знаешь что, — медведь привстал с лавки, — беги-ка ты отсюда, пока я не рассердился, а то как зафутболю.
— Н-не надо, не надо меня футболить, Михайло Иваныч. Я сам убегу, у тебя жить не останусь. У меня свой домик есть, зачем я тебя стеснять буду. Ты скажи только вот те самые слова, я и убегу.
— Да сколько же я ещё кричать-то могу? Я и так уж укричался до пота.
— Ну, пожалуйста, Михайло Иваныч, — просил Заяц. — Ведь сказать же совсем немножко надо: «Это мой Заяц, никогда не смей его трогать». А может, от этих-то от твоих слов вся моя дальнейшая заячья жизнь зависеть будет.
Сказал медведь:
— Это мой Заяц, никогда не смей его трогать.
— Ой, — сморщился Заяц. — Ну что ты как сказал? Разве такие великие слова так говорить надо? Ты скажи так, чтобы всем ясно было, что заяц твой и никому его трогать не разрешается.
И рявкнул медведь из последней мочи:
— Это мой Заяц! Никогда не смей его трогать!
— Ой, Михайло Иваныч, ой, как ты сейчас сказал! Я даже присел от страха. Попроси я тебя второй раз сказать так, не сумеешь поди. Но мне второй раз и не надо, мне и одного хватит.
Закрыл Заяц свой магнитофон и отправился домой. Только пришёл, только есть собрался, смотрит, а Волк вышагеливает по тропиночке и — раз! — свернул к заячьей избушке. Как увидел это заяц, так сразу же — чик! — и включил свой магнитофон. Ка-ак магнитофонная лента рявкнет медвежьим басом:
— Р-р-р!
Волк так и по-е-е-ехал по траве на тощих половинках.
А из заячьей избушки громово во всю медвежью грудь:
— Ты зачем сюда идёшь?
— Зайца проведать, Михайло Иваныч, Зайца проведать.
— Пр-роходи мимо!
— Хорошо, Михайло Иваныч, хорошо.
А из заячьей избушки огромно, на всю рощу и даже больше — на целую землю:
— Это мой Заяц! Никогда не смей его трогать!
— X-хорошо, Михайло Иваныч, х-хорошо, — упятился Волк в кусты, а там как пошёл чесать по кустам, всю прошлогоднюю шерсть на них оставил, аж за Косым оврагом оказался, три дня назад дорогу отыскивал.
И пошла с той поры у Зайца совсем не заячья жизнь: как только увидит кого на тропинке, так сейчас же — чик! — и включает свой магнитофон. На тропинке в один миг пусто делается. Да и тропинку-то проторили шут знает где, аж за седьмой просекой.
Много лет с той поры прошло, давно уж потёрлась у Зайца магнитофонная лента с медвежьим голосом, но и, потёртая, она всё ещё ему помогает.
ПЛЕМЯ ПЛУТОВСКОЕ
Поймал медведь Спиридон в речке пять раков, несёт домой. Думает — позавтракаю сейчас. Навстречу ему Лисёнок. Увидел раков и заморгал, заморгал глазёнками — морг-морг.
— Что, — добродушно протянул медведь Спиридон, — хочется небось рака отведать?
— Хочется, дядя Спиридон, — честно признался Лисёнок.
— Ну, так и быть, на тебе одного. Мне на завтрак и четверых хватит.
Потянулся было Лисёнок лапкой за раком, но тут же отдёрнул её, обжёгся будто.
— Нет, — говорит, — дядя Спиридон, не возьму.
— Почему это? — удивился медведь.
— Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?
— Скажешь, я дал.
— Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, а мне — нет». Ещё подумает, что украл я, нет, не возьму.
— Кха, — крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака. — Бери коль двух тогда. На завтрак мне и трёх хватит.
Потянулся было Лисёнок лапкой за раками, но тут же отдёрнул её. Сказал решительно:
— Нет, дядя Спиридон, не возьму.
— Почему это?
— Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?
— Скажешь, что я дал.
— Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму я.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, мне дал, а братишку позабыл?» Не поверит.