Тюльпан

— И что же случилось с Сэмми Подметкой, дядя Нат?

— Однажды утром, патрон, он проснулся с хорошеньким нимбом над головой. Не с какой-то дешевой штуковиной, учтите, а с настоящим первоклассным нимбом, от которого глаза слепли. Так вот, можете мне верить, патрон, можете не верить, но это принесло ему одни неприятности. Для начала он потерял всех клиентов: он же был чистильщиком обуви, знатным чистильщиком, но люди, даром что закоснели в грехах, все равно смущались, когда их ботинки натирал негр с настоящим нимбом. И они шли к другим чистильщикам. Заметьте, люди сразу стали ужасно добры с Сэмми Подметкой, в высшей степени обходительны. Но все его избегали. Например, когда он заходил пропустить стаканчик к Безумному Гарри, всем становилось неловко, и все молча тянули спиртное, и Безумный Гарри был недоволен, потому что, натурально, он не был настолько безумен, чтобы выставить за дверь негра с нимбом. Это могло далеко завести, такое дело, вы понимаете.

— Отлично понимаю, дядя Нат.

— И еще, у Сэмми Подметки была подружка, с которой он жил во грехе, Матильда Большой Вальс, как ее прозвали. Так вот, для нее это был жуткий шок, для Матильды-то. Она сразу бросила Сэмми Подметку. Сказала напоследок, чтоб он ее простил, что все кончено, и приняла постриг. Таковы женщины, патрон.

— Да, дядя Нат. Женщины таковы.

— Все это несчастье кончилось тем, что Сэмми Подметка стал жутко обидчивым, а если на него хоть чуть-чуть заглядывались, очень сердился и бросался с кулаками. Хорошо еще, что здесь все шпики — ирландцы: они не смели тронуть и волоса на его голове, а когда встречались с ним на улице, просили благословения, и Сэмми с большим удовольствием благословлял их пачкой «Честерфилда». При таком житье-бытье, как вы понимаете, он кончил тем, что заделался настоящим хулиганом, таскал свой прекрасный нимб по всем злачным местам Гарлема, и видеть это было больно. И он пил, и никогда не платил за выпивку. Это не слишком вежливо было, патрон. Это бросало тень на всю корпорацию.

— А лечиться он не пробовал, дядя Нат?

— Пробовал, патрон, он все перепробовал. Сначала он пошел к самому лучшему нью-йоркскому специалисту по волосяному покрову. Но тот был иудей и отказался даже пальцем пошевелить, сказав, что это может далеко завести, такое дело, и что с ними уже была история вроде этой, примерно две тысячи лет назад. В конце концов он даже дал Сэмми Подметке денег, чтобы тот ушел и никогда больше не приходил. Потом кто-то сказал Сэмми, что это, возможно, от нервов, и он пошел к психиатру, но это тоже не помогло, патрон, это было не от нервов. Потом он поехал в Голливуд и немного поработал статистом у Сесила Б. де Миля [16]. Наконец он сделался настоящим бандитом, убил человека или даже двух, скрывался от полиции в Гарлеме, и никто не смел на него донести из-за этой истории в Библии, вы помните. Ведь никогда же не знаешь заранее, правда?

— Помню. Заранее никогда не знаешь.

— И потом, в прошлом году, нимб одним махом погас, и бедный Сэмми Подметка так и умер сразу.

— Как, дядя Нат, прямо сразу?

— Да, это было ночью, он спускался по лестнице при свете своего нимба, ни о чем таком не думал, и тут нимб погас, и Сэмми в темноте оступился и свернул себе шею.

— Это очень грустная история, дядя Нат.

— Ах, патрон, грустных историй нам хватает. Надеюсь, это будет вам уроком.

VIII

Ко всем голодным

Тюльпану платили пять тысяч долларов в неделю за то, что каждое воскресенье он обращался по радио к своим последователям, число которых в мире ежедневно увеличивалось. Исследование, проведенное солидным институтом статистики, подтвердило, что только в одном Китае это число превысило пятьдесят миллионов, из которых, к несчастью, каждый год более пяти миллионов умирали от избытка фанатизма. В Европе количество его приверженцев достигло значительных размеров, особенно среди малолетних детей. В Южной Америке, Греции и Калькутте пример Голодающего встретили с таким энтузиазмом, что полиции неоднократно приходилось выстрелами разгонять толпу его учеников. Во всех независимых государствах были немедленно приняты экстренные меры: возрастные рамки занятия проституцией снизили до тринадцати лет для девочек и четырнадцати для мальчиков; немедленно были созданы исследовательские учреждения с целью тщательно изучить растущую кривую детской смертности; наконец, была введена обязательная дезинфекция, чтобы предотвратить эпидемии в оккупационных войсках и среди туристов, приезжавших поглазеть на руины, — в общем, было сделано все, чтобы дать свободным людям мир по образу и подобию их свободы…

Итак, несколько недель подряд каждое воскресенье Тюльпан мог обращаться с братским посланием к ученикам. Но вдруг газеты объявили, что во многих странах речи Постящегося Европейца подвергают цензуре, что некоторые европейские правительства выказывают «озабоченность» и скромно выражают Госдепартаменту США протест против этих «едва прикрытых» призывов к расхищению, резне, насилию — одним словом, к социализму. В ближайшее воскресенье вся Америка услышала следующее:

— Ко всем голодающим мира, — начал Тюльпан, — я обращаюсь от всего сердца с моим братским посланием. Сегодня, как всегда по воскресеньям, я буду читать вам главу из Книги и прошу вас поразмышлять над ней вместе со мной. Страница 241, строфа четырнадцатая: «Нашпигуйте салом большой кусок не слишком жирной вырезки, положите в кастрюлю свиных шкварок, половину говяжьей ноги, лук, морковь, тмин, гвоздику, перец и соль, чеснок. Залейте стаканом воды, половиной стакана белого вина и варите на медленном огне, пока мясо не станет совершенно мягким…»

На следующее утро разразилась буря. Под заголовком: «Сталин высунул кончик волчьего уха» «Wall Street First» на первой полосе писала о попытке европейской пятой колонны, «направляемой профессиональным наемным агитатором из Москвы», претворить наконец в жизнь план мировой революции, «чему долго препятствовали бдительные поборники порядка». Под недвусмысленным заголовком «Электрический стул» печатный орган ассоциации «Америка прежде всего» требовал радикальных мер против подрывных элементов в Гарлеме и вне его, «какого бы цвета ни была их кожа», и призывал всех белых, достойных этого имени, с полицейскими дубинками в руках выйти на защиту суверенитета своей расы. Даже всегда умеренный «Прогресс» не замедлил поднять тревогу. «Для всех, кто умеет читать между строк, — писал этот почтенный орган, — еженедельные послания Голодающего являются не чем иным, как ловкой социалистической пропагандой. Мы являемся свидетелями дерзкой попытки подорвать самые основы нашего общества. Предоставляем читателю самому вообразить, что будет с этим миром, если все люди без различия классов, рас и состояний — народы-освободители и народы-освобожденные — попробуют применить директивы Махатмы. Не останется ни одного правительства. Никакая частная собственность не будет застрахована от расхищения. Цивилизация Запада, веками возводимая ценой таких страданий и такой крови, немедленно погрузится в хаос. Мы не одобряем экстренных мер, предложенных безответственной прессой, однако все же необходимо потребовать максимально серьезного изучения этой странной ассоциации „Молитва за Победителей“, о которой в последнее время столько говорят и одно название которой, как нам кажется, является посягательством на доброе имя и престиж нашей страны».

Эта кампания в прессе незамедлительно принесла плоды. Тысяча экземпляров «Кулинарной книги тетушки Розы», включенной Тюльпаном в его еженедельные беседы, была торжественно сожжена в Бостоне, а само это подрывное творение было запрещено во всех развивающихся странах, чтение его, публичное или тайное, каралось смертью.

Но благое слово было сильнее темных сил.

Ночной порой в подвалах и катакомбах, в непроходимых чащах отважные объединялись и читали шепотом пассажи из Книги. В городишках, в полях и под землей, в шахтах, нетленное Слово пробивало себе дорогу, ослабевшие мужчины и женщины со впалыми щеками впервые зрели занимавшуюся средь мрака зарю новой жизни…

16

Сесил Блаунт де Миль (1881–1959) — американский режиссер, известный прежде всего фильмами на библейские сюжеты.