Страница 50 из 56
Кэллем провел Кона в гостиную и плюхнулся на софу, плавая в своих жирах, как бледная кувшинка в болоте. Уже несколько недель Кэллем пребывал в маниакальном состоянии, выпивал полбутылки виски с утра и видел Кона, даже когда того поблизости не было, как некоторые невротики видят крыс или пауков. Вдобавок он терзался переживаниями морального характера. Пришлось убить коллегу и, что особенно огорчительно, единственного чернокожего специалиста, которым могло козырять ЦРУ. В дни негритянских волнений наличие среди доблестных бойцов ЦРУ киллера-негра освобождало это учреждение от обвинений в расизме.
У Кона стучали зубы, он был серый от страха. Кэллем томно откинулся на подушки.
— Вы чем-то взволнованы? Что с вами, старина?
— В меня опять стреляли, вот что со мной.
«Опять» — это было интересно.
— Все эта сволочь Ван Гог!
У Кэллема задергалась левая половинка задницы. У него это было признаком надвигающейся нервной депрессии.
— Что?
Кон пожал плечами.
— Что, что! — передразнил он. — Бедняга Винсент совсем спятил. Ладно, я понимаю, что ему не везет, никто не покупает его работы. Он должен стать покойником, чтобы зарабатывать живописью. Но я-то тут при чем? Он уже пытался в Бретани зарезать меня бритвой, а теперь вот стрелял…
У Кэллема от ярости перехватило дыхание, он трижды сглотнул слюну, прежде чем обрел дар речи.
— Бросьте, приберегите это для вашего Диснейленда!
Кон сидел опустив голову. Ему просто необходимо было сейчас кому-то довериться.
— Билл, за мной охотятся правительства всех стран.
Как давно ждал Кэллем этой минуты! Он замер, чтобы не спугнуть муху, летящую к нему в паутину.
— Налейте мне выпить.
Кэллем встал и налил Кону тройную порцию виски, суеверно избегая даже глядеть на него.
Кон опустошил стакан и теперь молчал. Кэллем снова сел и прикрыл глаза. С этим ублюдком инфаркт заработать ничего не стоит.
— Билл, я ученый.
— О, правда?
— Я изобрел адскую штуку. — Кон взял бутылку и допил до конца. Он наслаждался. Он вновь чувствовал себя в своей стихии.
— Я разработал один составчик… он очень прост в изготовлении, легко растворяется в воде и страшно летучий. Скорость распространения приближается к скорости света.
Кэллем закрыл глаза совсем. Значит, с мотоциклом он просто ломал комедию.
— Для военных целей?
Кон обиделся:
— Нет, что вы, как вы могли подумать!
— Прошу меня извинить…
— Для мирных целей, напротив. Для самых что ни на есть мирных. Поэтому сверхдержавы так меня и обложили. Китай, Америка, СССР, Франция, Ватикан — все трясутся от страха. Я действительно ухитрился восстановить против себя весь цивилизованный мир.
— Может, вы объясните, в чем состоит ваше адское открытие?
Где-то там в темноте ворочался во сне Океан. Ночные запахи, всегда более тяжелые, чем дневные, наводили на мысль о некоей первозданной женственности, чувственной и зовущей.
— Понимаете, Билл, — сказал Кон, понижая голос, — эта штука грозит нарушить весь уклад жизни человечества. Настоящая революция для нашего времени, когда труд священен и мораль повсеместно торжествует. Неудивительно, что силы порядка хотят со мной разделаться, пока о моем открытии не стало известно. Билл, я придумал вещество, которое произведет полный переворот в технике полового акта. Вместо жалких нескольких секунд оргазм будет длиться шесть часов, а потом можно опять начинать сначала, и так сколько хочешь. Это и есть возвращение к земному раю, Билл. А теперь представьте себе Мао Цзэдуна…
Кэллем с ревом вскочил с софы и завертелся посреди комнаты, вытанцовывая что-то вроде безумного ча-ча-ча, сжав кулаки и запрокинув голову. Слезы ярости катились из закрытых глаз. Это было очень красиво. Кон остался доволен своим произведением. Не всякому дано заставить отплясывать такую гору жира.
— Что это с вами, старина? — спросил он невинно.
— Убирайтесь отсюда сию же минуту, поганый сводник! — заорал Кэллем. — Живо! Вон! Вон, говорю!
У Кона возникло трагическое ощущение, что он потерял друга.
— Не сердитесь, Билл, я не виноват. Я всегда мечтал осчастливить человечество.
— ВОН!
Кэллем указывал на дверь мелодраматическим жестом, и Кон на миг почувствовал себя обесчещенной девушкой, которую неумолимый отец выгоняет из дому с младенцем на руках.
Он вздохнул.
— Хорошо, хорошо… Уж и пошутить нельзя…
Билл Кэллем набрал полные легкие воздуха и на выдохе изверг поток нецензурной брани, впервые въяве продемонстрировав размах своего литературного дарования.
— Чао!
Кон удостоверился, что бутылка пуста, и удалился с гордо поднятой головой. Теперь он знал, что и Билл Кэллем тоже шпион. Его окружили заботой буквально со всех сторон.
Он направился к Дому Наслаждения. Это было единственное место на земле, где он мог расслабиться.
XXXIX. Благая весть
Вечером он возвращался домой по пляжу в обнимку с таитянской ночью, которая по природе своей — женщина. Прекраснейшая из всех и единственная из всех таинственная.
Засунув руки в карманы, он тихонько насвистывал. Воображение работало на полную катушку. Он страшно гордился своей выдумкой. Поймать отлетающую душу и навеки заточить в нашем земном содоме ради промышленной выгоды! Не нужны больше ни нефть, ни уран… Просто блеск! Но Кон был не вполне собой доволен. Можно придумать и получше. Мало взять в плен душу, надо еще ее расщепить и подарить великим державам поистине сокрушительное оружие.
Он шел и свистел в темноте, повеселевший, с легким сердцем, смакуя высочайшее достижение в ремесле пикаро, когда можно открыто говорить правду и никто тебе не верит. Такое удается только истинным виртуозам.
Он вытащил сигару и закурил. Огонек во тьме мог в принципе навести на цель снайперов, но русские, китайцы и французы уже его атаковали, и теперь, по всем законам, должна была наступить передышка.
Кон подошел к фарэ в состоянии легкой эйфории. Все вокруг дышало гармонией, контуры пейзажа были словно выведены рукой мастера. На лунном фоне, прильнув к небу, спала гора, кокосовые пальмы склонялись над белизной песка, от которого поднимались морские запахи.
Кон толкнул дверь.
Из постели метнулся какой-то танэ, схватил со стула штаны и выскочил в окно.
— О, пардон, — сказал Кон.
Меева не пошевелилась, она спокойно лежала, раскинув ноги. По ее счастливому, умиротворенному лицу Кон понял, что пришел вполне вовремя и ничему не помешал. Она улыбнулась ему и потянулась. Он что-то пробормотал и направился к умывальнику. Бритва была еще влажная, со следами мыла и волос. Это его возмутило.
— Какого дьявола! — заорал он. — Я не выношу, когда пользуются моей бритвой! Безобразие! Стоит только выйти за порог…
— Вечно ты из-за пустяков поднимаешь шум, Чинги.
— И потом, что это за манера выскакивать в окно, ни мне здрасьте, ни тебе до свидания?
— Он застенчивый.
— Застенчивый-застенчивый, а зубы моей щеткой не постеснялся почистить. Просто свинство!
— Что же ему было делать? Он ведь не знал, когда сюда пришел, что ему понадобится зубная щетка!
— Кто этот олух?
— Понятия не имею. Я с ним только что познакомилась.
— А, ну ладно. Что можно поесть?
— Знаешь, я приготовила тебе обед, но он все умял.
Кон подошел к кровати.
— Ну вот что, я не собираюсь читать тебе мораль, но когда вахинэ позволяет всяким проходимцам брать бритву и зубную щетку человека, с которым она живет, да еще скармливает им его обед, это значит только одно: что она не умеет обращаться со своим попаа. Я очень недоволен.
— Кон, погоди…
— В холодильнике пусто?
Меева чуть не плакала. Нет ничего оскорбительней для таитянки, чем сказать ей, что она не умеет обращаться со своим попаа.
— Я думала, ты не будешь есть сегодня дома, и потом, сам знаешь, когда занимаешься любовью…
Кон смягчился. Она была права. Невозможно делать сто дел одновременно. Меева — настоящая таитянка. Она знает, что важно, а что нет. Любовь на первом месте. Все остальное может подождать.