Страница 37 из 65
— Это отвратительно. Немыслимо… Это не по-арабски…
Его спутник смотрел в землю, как будто ему было стыдно.
Африкандер молчал. Он чувствовал растерянность, обиду — похоже, на сей раз автору не дождаться поздравлений… Он чуть было не улыбнулся.
— Нет, это, конечно же, не по-арабски. А с каких это пор хасаниты стали арабами? Правительство Хаддана находится в отчаянном положении, и вот тому доказательство…
Тут впервые заговорил второй молодой человек. У него были такие густые усы, что, казалось, будто им больше лет, чем их владельцу.
— Как вам удалось получить эти снимки?
— Их сделала в самолете молодая американка. У нее их конфисковала полиция Хаддана. Я же получил их от одного высокопоставленного друга…
— Почему он вам их дал?
— У шахиров в Тевзе, знаете ли, еще есть кое-какие друзья…
Африкандер пытался изгнать из своего тона всякую тень иронии, как и следовало, когда разговариваешь с молодыми «идеалистами». Риск, что ее примут за цинизм, был слишком велик.
— Эта история с самолетом очень похожа на провокацию, — сказал тот, кого звали Талат.
— А это, разумеется, и есть провокация… — Африкандер слегка пожал плечами. — Цель состояла о том, чтобы вызвать восстание племен Раджада… А поскольку те не вооружены, подавление мятежа раз и навсегда положит конец раджадскому вопросу. В общем, речь о том, чтобы спровоцировать репрессии…
— Если не ошибаюсь, ваши цены резко подскочили за последние несколько дней? — спросил молодой усач суровым голосом, исходившим, казалось, прямо из его взгляда.
Губы Берша сжались. Цены он ненавидел больше всего на свете.
— Эти вещи меня не интересуют, — сказал он. — Вы очень молоды… Если бы вам было лет на тридцать больше, то вы бы со мной так не разговаривали. Я отдал всю свою жизнь служению…
Он чуть было не сказал «исламу», но вовремя отказался от этого слова из былых времен.
— …служению арабскому единству, — закончил он.
Молодые люди отошли в сторону и какое-то время совещались. Когда они вернулись, африкандер понял, что выиграл партию. Самое позднее через двадцать четыре часа рассказ о хадданских зверствах заставит все арабские сердца биться от возмущения и ненависти.
Он взглянул на них с презрением. Он никогда не думал, что доживет до того дня, когда увидит новых арабов.Но этот день настал. У этих двоих в голове было лишь одно, и это была не вера: это была идеология…
Единственное, что могло спасти старый мир, это радикальное саморазрушение нового мира. Следовало помочь новому миру разрушить себя самого. И тогда мы увидим, как расцветут в пустыне цветы, имя которым мужественность, чистота и доблесть…
Он вернулся в шатер.
Селим спал прямо на полу, возле передатчика. Африкандер смотрел на седеющие волосы того, кого он знал ребенком, и внезапно ему показалось, что это его собственная старость подает ему знак. Он наклонился и нежно погладил спящего по голове.
Затем он сел в углу на корточки и погрузился в оцепенение. Он перебирал янтарные четки, а тело своей одеревенелостью и болями рассказывало ему о его жизни. Но как только падет ночь и звезды вновь займут над царством песков свое незапамятное место, его слуга приведет к нему в шатер совсем юного мальчика, и он утолит свою всепожирающую жажду молодости, суровости и мужественности.
Зов муэдзина раздался вдалеке и воспарил над пустыней.
Шатер тихо погружался во мрак.
Он ждал.
20
Это будет первый вопрос, который ей зададут, когда она окажется перед американскими телекамерами у трапа самолета в Айдлвайлде: [76]почему она пошла на такой риск? А ведь ей следовало знать, что юный Али Рахман был главой всех племен Раджада, и что у его сторонников была в голове лишь одна мысль — вновь посадить его на трон. Ей стоило неимоверного труда объяснить свой поступок. Почему? Почему? Может, просто потому, что это был ребенок, пятнадцатилетний мальчик… воплощение невинности… Она кинулась к нему в поисках защиты инстинктивно, не слишком задумываясь… За эти несколько дней она увидела столько предательства и двуличия, что воспоминание об этом детском лице, таком серьезном и таком чистом, стало неким оазисом в ее разгоряченном мозгу… Ибо приходилось признать, что доктор Салтер — так звали врача в клинике — оказался прав: ее психика была травмирована, и в ее действиях недоставало здравого смысла, который, несомненно, проявили бы вы, господа, я в этом уверена, окажись вы в таких обстоятельствах… Раздалось несколько смешков, и она сама мило улыбнулась, чтобы немного смягчить язвительность своего замечания. Ее всегда упрекали в некоторой склонности к агрессии.
Али Рахман принял ее в парке, где только что беседовал с посетителями, она увидела лишь, как они, в колыхании белых одежд, удаляются по аллее. На газон был брошен красно-черный афганский ковер, принц стоял посередине, в тени пальм, манговых деревьев и цветущих зарослей, которые здесь называли экзотическими, потому что происхождением они были из Италии. На ветвях деревьев сидели павлины и горлицы, на ковре на серебряных блюдах лежали фрукты и сладости; позади принца на расстоянии шепота стоял тот, кто никогда с ним не разлучался. К удивлению Стефани, когда он ее увидел, на его затерянном во времени лице мелькнула тень приветственной улыбки. Она никак не ожидала, что ее появление доставит ему удовольствие…
Позади находился чудесный мозаичный фонтан, игравший в последних лучах дня всеми мыслимыми оттенками зеленого цвета…
Али был одет в палевый вышитый кафтан; завязанный тюрбаном платок, украшенный посередине лба рубином, ниспадал на правое плечо; на принце были белые брюки-галифе для верховой езды. Изогнутая сабля правителей Хаддана, ножны которой были инкрустированы жемчугом, выглядела так, будто ее только что окунули в Млечный путь, и в этом одеянии падишахов, относящемся к семнадцатому веку, юный принц так хорошо вписывался в окружающую обстановку, что его костюм казался такой же частью пейзажа, как цветы и птицы.
— Извините меня за несколько экстравагантный наряд… Сегодня день дахра:я провел его среди бедняков, в деревнях…
Стефани сделала понимающий вид, подумав при этом, зачем нужно так выставлять напоказ роскошь, когда посещаешь бедняков. Она заметила на краю фонтана радиоприемник «Трансоушиэник» с вытянутой антенной, а рядом двух воркующих горлиц. Внезапно ее вновь охватило почти яростное чувство, что все вокруг нереально, что это сон, как будто за всем, что она видела, находился совсем иной мир, затаившийся и готовый внезапно явиться и раскрыться… Жар и нервное истощение всюду искали поводы для тревоги и вызывали ее по внешне правдоподобным причинам, и Стефани знала, да, она просто-напросто знала,что в окрестных кустарниках спрятаны некие предметы.Она даже махнула рукой, чтобы прогнать огромных зеленых мух, которые жужжали у нее перед глазами… И это ужасное присутствие,тем более нечеловеческое, что у него было человеческое обличье… лицо Мурада наводило на мысль о египетских жрецах, проклятиях, гробницах неизвестных богов и обо всем, что Стефани знала о фараонах и их верных слугах, которых хоронили вместе с хозяином, чтобы они могли служить ему и после смерти…
— Как вы прекрасны!
Она так привыкла слышать эту фразу, что после нее мир вокруг снова стал понятным и естественным, как будто бы позаимствовав у банальности комплимента привычный вид.
— У вас потрясающее платье…
— Вы находите?
Стефани повернулась на каблуках, взметнув локоны и муслин, вновь обретая, благодаря профессиональному рефлексу, движение, позу и улыбку… Она только теперь обратила внимание на свое платье: ведь она вытащила из чемодана с коллекцией первое, что попалось под руку…
— Это туалет от Нины Риччи, платье-туника из вышитой органзы… В комплекте с лисьим боа… Цена двадцать девять тысяч девятьсот франков…
76
Старое название аэропорта им. Дж. Ф. Кеннеди в Нью-Йорке.