Флэш без козырей

— Не знаю, — сказала она все так же медленно, — я просто предупредила тебя, что будет, если ты так поступишь.

Это может стоить мне жизни, но уж точно укоротит и твою, мистер Флэш-э-Браун.

— Я и не думал бросить тебя, — серьезно произнес я. — Ни минуты. Но, говорю тебе, Касси, это — замечательный план! Почему ты не рассказала мне о нем раньше, он просто восхитителен!

Она внимательно посмотрела на меня, глубоко вздохнула и вновь отвернулась к огню.

— Полагаю, ты действительно так думаешь. Похоже, это кажется тебе очень простым, когда тебя выставляют на аукцион и торгуются за тебя, как за домашнее животное. Когда тебя осматривают и ощупывают грязными руками, даже раздевают и разглядывают зубы! — Слезы вновь показались у нее на глазах, но голос остался ровным. — Да можешь ли ты вообще представить себе это? Какой стыд, какое унижение! — Она вновь резко повернулась ко мне — милая привычка, которая, как я заметил, заставляла меня подпрыгивать.

— Знаешь, кем я была до тринадцати лет? Я была маленькой девочкой-креолкой и жила в прекрасном доме в Батон-Руж, вместе с папой, мамой, двумя сестрами и двумя братьями — все они были старше меня. Их мать умерла — она была белой — и моя мать-мулатка стала настоящей мамой и для них. Мы были самой счастливой семьей на свете. Я обожала их, а они меня — по крайней мере мне так казалось, пока не умер мой отец. А потом они продали меня — мои любимые братья продали меня, свою сестру, и мою маму, которая была такой любящей матерью и для них. Они продали нас! Мать — на плантацию, а меня — в бордель Нового Орлеана!

Она содрогнулась от гнева. Нужно было как-то реагировать, и я сказал:

— Чертовски скверный оборот. Паршивое дело.

— Я стала шлюхой — в тринадцать лет! Я убежала, вернулась к моей семье, но они выдали меня! Они держали меня в подвале, пока за мной не приехал владелец и не увез меня обратно в Новый Орлеан. Ты видел эту вторую бумагу, что выпала из счета за продажу. Знаешь, что это такое? Это квитанция из Дома наказаний, где рабов секут, чтобы они исправлялись. Мне было только тринадцать лет, так что они пожалели меня — дали только десяток плетей! Знаешь, что это значило для меня? Они устроили из этого настоящий спектакль — о, да! Меня раздели догола, связали и выпороли на глазах целой кучи мужчин! Ты и во сне не сможешь себе представить, что это был за мучительный, невероятный стыд! Но как я могу заставить тебя понять это? — Теперь Касси уже стучала своим кулачком по моему колену, крича мне прямо в лицо: — Вот ты — мужчина. Что ты почувствуешь, если тебя раздеть, связать и выпороть на глазах толпы смеющихся, издевающихся над тобой женщин?

— О, — замялся я, — даже и не знаю…

— Они приветствовали меня! Слышишь, кричали мне «ура!» за то, что я не издала ни звука, а один из них даже подарил мне доллар! Я прибежала в бордель, слепая от слез, и эта чертовка, хозяйка заведения, сказала мне: «Сохрани это на память — будешь знать, что приносит непослушание». И я сберегла эту бумажку вместе с другой. Так что я никогда всего этого не забуду!

Касси опустила голову мне на колени и расплакалась, а я даже растерялся. Я пытался придумать какой-нибудь выход, удобный для нас обоих, но сомневался, что она правильно воспримет это. Так что я погладил ее по голове и сказал:

— Да, у тебя была тяжкая жизнь, Касси, ничего не скажешь. Но не грусти — придут и хорошие времена. Утром мы будем в Мемфисе, продадим тебя, заберем деньги, а потом — быстренько на пароход! Осмелюсь предположить, мы сможем хорошо провести время, так как я направляюсь на восточное побережье, и мы сможем поехать туда вместе. Мы можем…

— Ты клянешься мне в этом?

Она приподняла голову и смотрела мне прямо в глаза, с лицом, мокрым от слез. Боже, что это была за женщина: в одну минуту могла хладнокровно убить двух человек, с которыми собиралась заниматься любовью, а сразу после этого уже спокойно планировала заговор, потом вдруг разражалась рыданиями и вот теперь пытливо смотрела мне в лицо задумчивыми глазами большого ребенка. Клянусь Георгом, это был лакомый кусочек, но сейчас для размышлений об этом было не время и не место.

Касси была задумчива, подозреваю, что за эту ночь она наговорила больше, чем за целые годы, но женщины всегда любили изливать мне свою душу, полагаю, причиной тому мое честное, мужественное лицо, ну и бакенбарды, конечно.

— Ты обещаешь? — продолжала умолять она. — Ты поможешь мне и никогда не оставишь? До тех пор, пока я не стану свободной, обещаешь?

Ну, вы-то знаете, что значат мои обещания. Я всегда щедро раздавал их, так что не поскупился и на этот раз. Касси схватила меня за руку и пылко ее поцеловала, что меня чертовски растрогало, а затем произнесла, снова заглядывая мне в глаза:

— Странно, что ты оказался англичанином. Помню, много лет назад, на плантации Пьерпойнт, рабы говорили о какой-то «Подземке» — дороге свободы, как они называли ее, и про то, как те, кому удается пройти по ней, наконец попадают в Канаду, и потом их уже невозможно снова превратить в рабов. Там был один старик, очень старый раб, у него была книга, которую я читала вслух, — это были «Основы навигации» Нори, все-все про море и корабли. Никто из нас не понимал этого, но это была наша единственная книга, и рабам нравилось слушать, как я читала ее. — Касси попыталась улыбнуться, но глаза ее были полны слез, а голос дрожал. — На обложке был нарисован корабль, с Юнион Джеком на мачте, и старик любил показывать на него, приговаривая: «Это — флаг свободы, детки, этот старый добрый флаг». Мне запомнились слова — не помню, кто и где их сказал, но я их не забуду. — Она на мгновение замолчала, а затем проговорила торжественным шепотом: «Кто ступил на английскую почву, становится навсегда свободным». Это правда, не так ли?

— О, конечно, — подтвердил я, — мы уж такие люди. Ты же знаешь, что мы никогда не поддерживали рабство.

Это может показаться странным, но когда она сидела и смотрела на меня вот так, словно дождалась Второго Пришествия, я почему-то даже ощущал гордость за свою страну. Не то чтобы я был чертовым патриотом, просто когда ты далеко от старушки-Англии, приятно, если кто-то говорит о ней хорошее.

— Бог благословит тебя, — сказала Касси и отпустила мою руку, и я уже в третий раз подумал о том, чтобы обнять ее, но передумал. Мы легли спать по разные стороны костра, после того как я оттащил подальше тело Литтла и спрятал его в кустах, — ну и тяжелой же он оказался тушей.

Чтобы добраться до Мемфиса, нам понадобилось два дня, и чем ближе мы подъезжали, тем больше беспокойства вызывал у меня наш план. Основной риск был в том, что кто-нибудь мог нас узнать, и хотя, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что шанс на это был один из тысячи, — все же это очень много, если от него зависит ваша шея.

Когда на рассвете мы покинули место нашей стоянки, я был в достаточно хорошем расположении духа, так как меня еще не оставило ощущение вновь обретенной свободы. Я очень удачно оттащил тела Литтла и Джорджа подальше в заросли и сбросил их в болото с лягушками, густо поросшее тростником. Затем я как мог замел следы, и мы тронулись в путь. Касси уселась в задней части фургона, подальше от посторонних взглядов, а я правил. Так мы и катили среди лесов по ухабистой дороге — больше всего она напоминала обыкновенную проселочную, — пока я не нашел ее ответвление, идущее на северо-запад, что и было нужным нам направлением.

Мы ехали по ней до полудня, так и не встретив ни души, что, как я сейчас понимаю, было большой удачей, но вскоре после того, как немного перекусили и снова тронулись в дорогу, увидели маленькую деревушку. Тут-то и произошло событие, немного испортившее мне настроение, поскольку стало ясно, насколько тесен мир даже в зарослях американского юга, и как порой трудно пробраться незамеченным, так чтобы ни один Том, Дик или Гарри [76]не поинтересовались, кто и куда едет.

76

Обозначение простонародья, приблизительно соответствует перечислению «Иванов, Петров, Сидоров» в русском языке.