Ложь

Мы все еще не произнесли ни слова.

Мег вздохнула. Встала. Подошла к обрыву и бросила вниз сигарету — не потушенную, — вернулась, села, посмотрела на меня и сказала, ровным голосом, без всяких эмоций:

— Где ты ее взяла? У кого?

— Не скажу. И думаю, ты понимаешь почему.

Она не ответила. Потом спросила:

— Меня посадят?

— А ты как думаешь?

— Думаю, посадят. Только… сейчас мне под арест нельзя… пока Майкл жив. — Она опять вздохнула. — Может, тебе удастся убедить этого человека — кто бы он ни был — подождать недели две? К тому времени Майкл умрет. Считай это вроде как обещаньем, Несса. Две недели.

Я сказала, что отсрочка не в моей власти — если я не узнаю подробности.

— Подробности? Какиеподробности? Я убила его. Вот и все подробности.

— Нет. Я хочу знать, почему ты это сделала.

— О-о.

Ни удовольствия, ни досады. Только удивление.

Она налила себе еще вина и выпрямилась, сидя в траве, — спина прямая как свечка, ноги раздвинуты, среди складок сшитой на заказ юбки расположились стаканчик с вином и сигареты. Сегодня она тоже надела одну из Майкловых рубашек. Аккуратную, чистенькую. Ослепительно белую. Галстук тоже был его, армейский — синий, с широкой зеленой полосой.

— Ладно, — сказала Мег. — Слушай.

182. Вот что рассказала Мег.

— По причинам, которые ныне отошли так далеко в прошлое, что нет никакого смысла о них вспоминать, Ванесса, у Майкла случился нервный срыв. Полагаю, по милости этих замечательных эвфемизмов — переутомленияи стресса.В общем, не важно почему, но факт тот, что у него случился нервный срыв. Это не история жизни Майкла, я рассказываю историю его смерти, а началась она в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году в Монреале, в Мемориальном институте Мейкина. Институт этот построен в тысяча восемьсот семидесятые и похож на готические кошмары, какие рисует Чарлз Аддамс [49]. Чтобы добраться до парадной двери, надо одолеть сотню ступенек, которые зимой никогда не чистят от льда. Там и башня есть, у этого жуткого сооружения, — до сих пор воочию вижу ее, стоит только закрыть глаза.

Так вот, у Майкла случился нервный срыв, и кто-то — не помню, кто именно, — посоветовал обратиться в Институт Мейкина, где работал некий доктор, настоящий чудодей в области психиатрии. Звали его Аллан Поттер. Доктор Аллан Поттер.

У Аллана Поттера был, впрочем, один недостаток. Но его как бы и не замечали, ведь доктор добился огромных успехов, снискал множество похвал — стоит ли порицать такого человека за мелкий изъян? А назывался этот изъян — честолюбие. Необузданное честолюбие. Поттер жаждал удивлять мир своими несчетными теориями, своими проектами, своими экспериментальными методиками и просто не знал, где бы еще раздобыть денег на их финансирование.

Однако нашлись люди, которые, прослышав о докторских амбициях и о потребности в деньгах, решили соединить его амбиции со своими. Тут-то и появляется злодей — один из первых в длинной череде. ЦРУ.

Нет-нет, не перебивай. Сочувствия мне не требуется, обойдемся без твоего кудахтанья. ЦРУ есть ЦРУ. И никуда от этого не денешься.

С одной оговоркой: ЦРУ — ваша организация, штатовская, а не канадская. И, по идее, в нашей стране она присутствовать не должна. Но присутствует. И присутствовала, поскольку в лице Аллана Поттера и пациентов Мемориального института Мейкина в далеком канадском Монреале нашла отличного исполнителя и отличные объекты для разного рода экспериментов, которые хотела осуществить. Совершенно секретно, ясное дело. И совершенно нелегально.

Ты, конечно, хочешь знать, какие эксперименты.

Промывание мозгов, дорогая моя. И прочее в том же духе.

Суть сводилась к следующему: пациенту, страдающему нервным расстройством, дочиста промывают крышу, то бишь мозги, стирают память. Очищают мозг от неприятных проблем и вообще от всего. А потом, когда крыша очищена, когда мозг совершенно пуст, его заполняют снова, как заблагорассудится экспериментатору… ложью — фальшивыми событиями и дьявольскими трактовками жизни, которые не имеют ничего общего с личностью, некогда страдавшей нервным расстройством, но расстройством-то страдало ее собственное сознание. В основе экспериментов, понятно, лежали благие намерения — приятнаяложь, радостныефальшивые события, позитивныедьявольские трактовки жизни.

Но как они это делали? Ты конечно же спросишь — как?

Что ж, я тебе расскажу.

Наркотическими препаратами, химикалиями, электрошоком, сенсорной депривацией и тем, что на языке этого странного места называется психической стимуляцией.

Какие наркотики? Да все! Назови любой — от ЛСД до амфетаминов и огромных доз всех и всяческих транквилизаторов, какие только известны обычным людям и маньякам.

Электрошок? А то! Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать раз в неделю.

Сенсорная депривация?

Как насчет того, чтобы тебя усыпили на пятнадцать, шестнадцать, двадцать дней кряду?

А психическая стимуляция?

Ну, здесь в нашем распоряжении сон, наркотики и магнитные записи вроде той, какую ты мне проиграла. Пленки Старшего брата— всё на благо страждущего душой и опустошенного. Дочиста промытые мозги можно заполнить снова чем угодно — без конца повторяя спящему одно и то же.

Теперь мы подошли — если ты еще способна воспринимать — к эксперименту, который погубил Майкла. Его накачивали такими дозами наркотика, что к моменту окончания курса он уже не знал, зачем ему нужны ноги, пальцы, язык, глаза, уши — да что ни назови!

Он не то чтобы физическине мог ходить, держать карандаш, говорить или видеть небо, просто не знал, какой из органов его тела создан для той или иной цели. Результат — человек, которого ты видишь теперь.

Какое отношение все это — или часть — имеет к Колдеру Маддоксу?

Самое прямое.

Шестьдесят процентов химических и наркотических препаратов, которые давали Майклу Ришу — и многим десяткам других канадцев, — были произведены лабораториями Колдера Маддокса. И в Мемориальном институте Мейкина каждый из них применялся еще на экспериментальной стадии разработки.Каждый сволочной препарат. Но доконал Майкла маддоксин,успокаивающий нервы. В жидкой его форме, от которой после Майкла отказались.

Можно еще много чего рассказать. Но я не стану. Хочу только обратить твое внимание на два момента, иначе в один прекрасный день ты проснешься и скажешь: однако… однако…

Во-первых, напрашивается вопрос: почему ты допустила такое? Почему Майкл допустил, чтобы с ним делали такие вещи?

Скажем так.

Никому не сообщали, что с ними делают.

Во-вторых, ты можешь спросить: почему я, Маргерит, не одолела эту сотню ступенек и не стучала в двери до тех пор, пока моего мужа не выпустят?

Скажем так.

Всякий раз, когда я пыталась пройти к Майклу, мне говорили — необычайно мягко, — что мое присутствие дезориентируетпациента. Не обеспокоит,не расстроит,но — дезориентирует.А кто захочет ставить под удар шансы любимого человека на выздоровление, вызывая у него дезориентацию?

В конце концов мне его отдали — в инвалидном кресле. С извинениями. Мол, несмотря на поистине героические усилия, спасти его не удалось.

Черт побери, какая жалость.

Представляешь?

183. Сначала она подала в суд, выдвинув иск о компенсации.

Безуспешно.

Затем — сообща с другими жертвами и родственниками жертв мейкинских экспериментов — обратилась с запросом в правительство Канады, ходатайствуя о поддержке их претензий к ЦРУ и правительству США.

Тоже безуспешно.

Затем та же группа попыталась возбудить иск против ЦРУ, но ЦРУ полностью отрицало свою причастность, успев уничтожить все свидетельствующие против него улики.

Новая неудача.

49

Чарлз Аддамс (1912–1988) — американский рисовальщик, известный своими гротескными рисунками, нередко болезненно-мрачного характера.