Ложь

Что верно то верно. Из пайн-пойнтской конгрегации министров на лужайке нынче не появился никто, хотя их машины стояли у дверей.

— Они безусловно там, — сказала Мерси. — По крайней мере некоторые.

— Да?

— Да. Я их видела.

Мы подошли к тому участку дороги, где благородный щит-указатель провозглашает:

СТУДИЯ АМЕРИКАНСКОГО ХУДОЖНИКА ТЕОДОРА РОБЕРТА ХАРПЕРА (1836–1910).

Я издавна питаю к Харперу глубокое уважение. Во-первых, как и его великий современник Уистлер [46], он любил японские мотивы. Его женщины в красном снискали неменьшую славу, чем уистлеровские женщины в белом, а использование японской орнаментики придает его полотнам жутковатую, почти скандальную двойственность, утонченную и одновременно неистовую, как в японском театре.

Ни малейших признаков того, что в студии идет ремонт, мы не заметили. Очередное вранье. Хотя, быть может, если учесть правописание начальника полиции У-ма Биллингса, где-то на Мысу прячется некий МУЗЗЕЙ, который тоже посвящен Т.Р. Харперу и крыша которого даже сейчас протекает.

Из-за этих посторонних мыслей сказанное Мерседес дошло до меня не сразу, и я переспросила:

— Видела? Где?

— В коттедже. Они сидели в библиотеке. Один звонил по телефону. Розберг, по-моему. Я видела не всех. Мимоходом много не разглядишь. Кто-то открыл дверь и вошел. Но прежде чем дверь закрылась, я успела заметить не только Розберга, но еще Скелтона и Фрая. Оборона, здравоохранение, госдеп.

— Однако ж Томаса Бриггса и Доналда Молтби там не было.

— Совершенно верно.

— Знаешь, мне кажется, когда мы придем в гостиницу члены кабинета, которые знают нас и которых знаем мы, выскочат нам навстречу как чертик из коробки.

155. Было около пяти часов пополудни — благоприятное время, когда постояльцы принимают горячую ванну и пьют джин. Кто еще не добрался до ванны, тому не терпится там очутиться. А кто добрался, целиком и полностью «обездвижен».

Если же вдобавок учесть, что большинство президентских людей (а может, и все) находились сейчас в комнатах и на лужайках гриновского коттеджа, то мы вполне имели шанс — коль скоро вообще можно говорить о шансах — успешно осуществить свой замысел. Лили (если мы ее найдем) уйдет из гостиницы не как съезжающий постоялец, за которым коридорные тащат багаж и который подходит к стойке поблагодарить портье и расплатиться по счетам. Она уйдет тайком, может статься, даже против своей воли.

Конечно, покамест мы ее не нашли. Единственным свидетельством, что она там, была виденная мною комната, хотя я и сама уже начала сомневаться. Лилины вещи, которые я видела и чуяла в том номере наверху, а равно и факт, что в «Пайн-пойнте» зарегистрирована некая миссис Франклин, мало-помалу стали казаться мне ловушкой. Мысль, что кто-то использует Лилины атрибуты, чтобы вывести нас на чистую воду, очень меня встревожила. Ведь тогда получается, что Лили нет в живых.

Призрачный образ Джимми Хоффы, плавающего невесть где или погребенного под Бог весть каким шоссе, проложенным над его костями, и яркий образ Колдера Маддокса в ящике со льдом вновь грозно встали передо мной.

Когда мы с Мерседес перешагнули через цепи, отмечающие границы пайн-пойнтской автостоянки, я увидела Имельду — она сидела на затянутой сеткой террасе.

Сказать по правде, многое по-прежнему говорило о том, что важные особы находятся именно здесь. На парковке стояло несколько автомобилей с кичливыми номерными знаками, а в затененных местах под сенью аллей, соединяющих корпуса гостиницы друг с другом, с бассейном и теннисными кортами, прятались силуэты по меньшей мере трех мужчин, которые ни под каким видом не могли снять пиджаки — потому что были вооружены до зубов. Еще один агент, словно деревянный идол, стоял на верху лестницы.

Имельда сидела в тени. Дымчатые чулки, белые перчатки и вуаль благополучно скрывали ореховый цвет ее кожи, однако испанско-филиппинские черты лица утаить не так-то легко. Жаль, что она красивая, подумала я. Будь она поневзрачней, ей бы не грозила опасность привлечь внимание.

Посреди парковки Мерседес пробормотала:

— Ты готова?

И я ответила «да». Хотя это была неправда. Я никогда не буду готова к хитростям и уловкам, не моя это стихия.

Мы вместе направились к подъезду, точь-в-точь как у Гринов, — две элегантные женщины, рука об руку. Даже светскую болтовню затеяли, будто рафинированное общество, в котором мы только что побывали, впрямь произвело на нас впечатление. Так и сыпали нараспев: «он сказал», «она сказала», «я сказала», «ты сказала».

Сработало.

Человека на верху лестницы наше появление ничуть не насторожило; вообще-то, когда мы стали подниматься по ступенькам, он как раз пошел вниз. Поравнявшись с нами, он лишь буркнул равнодушное «пардон» и зашагал к автостоянке, которую мы только что покинули.

Свернув направо, мы отворили сетчатую дверь и очутились на террасе, где в плетеном кресле, лицом к стене, сидела Имельда. Небольшая компания — двое мужчин и женщина — расположилась у нее за спиной, потягивая из высоких стаканов что-то вишнево-красное.

— Лили! — воскликнула Мерседес. — Вот ты где!

Имельда обернулась к нам, с широкой улыбкой, сверкая умопомрачительно белыми зубами, которые чистила всего-навсего солью.

— Мерседес! — крикнула она, по-испански шепеляво.

Само собой, джентльмены тотчас воззрились на нас, и их даме пришлось приложить некоторые усилия, чтобы переключить их внимание на себя. Но это уже ничего не значило. Мы втроем шли к выходу в холл, все три смеялись и торжественно произносили ничего не значащие реплики, словно три Элизы Дулитл на прогулке: она к джину с пеленок была привычная, а они ее и за булавку шляпную могли убить, не то что за шляпу.

156. В холле было пострашнее.

Начать с того, что юный педант в строгом костюме опять водворился за стойкой портье. И распекал несчастного клерка, все преступление которого явно заключалось в том, что он нечаянно положил какую-то бумажку не туда, куда надо. Глядя на эту сцену, я вспомнила Лоренса и злополучную Джуди. Внезапно обе наши гостиницы стали поразительно и удручающе похожи.

Надо принять в расчет и размеры холла. Вчера вечером он выглядел не слишком большим, но сегодня перед нами раскинулась огромная арена, как в Колизее.

— Лифты… лифты… — тихонько пробормотала Мерседес, направляя нас в ту сторону.

— Нет, — сказала я. Непреклонно. Лифт может оказаться ловушкой, где ты будешь заперт вместе с чужаками, которых, как выяснится, тебе необходимо избегать. — Мы пойдем по лестнице.

Имельда не говорила ничего. Опустила голову и делала вид, будто ищет в сумке ключи.

Ключи. В сумке.

Я оцепенела.

А потом объяснила Мерседес, что двери у гостиничных номеров, как правило, имеют ключи. И если в номере находится пленник, дверь наверняка будет заперта.

— Пойди к стойке и возьми ключ, — сказала Мерседес.

Она не иначе как сошла с ума.

— Я не могу. Вчера вечером у меня была стычка с этим юнцом, и он наверняка меня узнает.

— Ладно. Тогда я сама, — решила Мерседес.

Она бодро двинулась к стойке, где раздраженный портье все еще пробирал клерка. Я взяла Имельду под руку и повела к лестнице.

— Повернись к стойке спиной, — скомандовала я. — Помни, ты Лили Портер.

— Но если я правда Лили Портер, то почему я не пойти сама и взять ключ — мой ключ — у этот человек?

— Потому что… — начала я и осеклась, не в силах назвать никакой причины. Лишь через секунду-другую опамятовалась и сказала: — С тобой едва не случился обморок, и подруга пошла за ключом вместо тебя.

— Я не знать, что значит «обморок».

— «Обморок» — это когда падают.

Имельда сразу же начала падать. Я еле успела ее подхватить.

— Нет-нет. Падать не надо! Просто обопрись на мое плечо и сделай вид, будтовот-вот упадешь.

46

Уистлер Джеймс Макнил (1834–1903) — американо-английский живописец и гравер.