Страница 28 из 52
— Надо поговорить, — в конце концов сказала она Ивану, вернувшемуся как-то в три часа ночи домой после долгого сидения под огромным безоблачным небом и попытавшемуся проскользнуть мимо нее в кабинет.
— Я почти вплотную приблизился к открытию, — вяло сопротивлялся Иван, пробегаясь пальцами вверх и вниз по листам бумаги, которые он прижимал к груди.
— Вот об этом я поговорить и хочу, — сказала она. — Я никак не могу понять, какой прок может принести хоть кому-нибудь то, чем ты здесь занимаешься.
Иван издал нервный смешок, ему не хотелось сердить ее.
— Вряд ли стоит оскорблять меня лишь потому, что… — он замолк, опасаясь совершить ошибку. Он был уверен: Иванка негодует на его работу просто оттого, что ей не хватает мужа в постели, но и слишком хорошо знал ее, чтобы решиться сказать об этом — и не просто из страха, что жена взорвется и осыплет его оскорблениями, на которые так падки обиженные, раздраженные женщины. Ничуть не меньше боялся он и ошибиться в догадках насчет того, что у нее на уме, — в прошлом это случалось нередко, и всякий раз Иван, к стыду своему, обнаруживал, что ему остается только завидовать аналитическим способностям жены; короче говоря, Иван боялся, что она окажется кругом права, а он — кругом неправ.
— Послушай, мы оба устали, — вздохнул он, с облегчением ухватываясь за возможность пригасить мягкими словами то, что сам же и начал. И слова помогли — а может быть, Иванка вовсе и не собиралась с ним ссориться.
— Насколько я могу судить, — сказала она, — любому идиоту, ну хорошо, любому западномуидиоту понятно, что тут требуется сделать. Бхаратанцам необходимо осесть и научиться выращивать на своей земле хоть что-нибудь, так? Может, они это сделают, может, нет, никто не знает: во всяком случае, от тебяи не ждут, что ты сможешь склонить их к тому или к этому, правильно? А местный климат, ну, в общем, здесь явно не хватает дождей, так? Ты провел уйму измерений, работал как вол. Уверена, если бы бхаратанцам необходимо было понять, что происходит и чего не происходит, когда на их землю падает дождь, ты бы давно уже это выяснил и им бы растолковал. Но на самом-то делеим нужно только одно, чтобы дожди шли почаще, так? ООН наверняка это знает и бхаратанцы тоже, и тем не менее, ты здесь уже три месяца, ты все еще работаешь день и ночь, и кто-то продолжает за это платить.
— И что? — Он понимал, что серьезной отсрочки ему это «и что?» не даст, и все же ухватился за него, точно мышь, издающая писк, когда ее прихлопывает мышеловка.
— Так кто же за это платит и почему?
Иван опустился в кресло, положил на пол рядом с собой бумаги.
— Существует кое-что, о чем я тебе не сказал, — произнес он.
— Слушаю, — отозвалась она.
— Мою работу оплачивает не ООН, они потратили всего несколько тысяч на то, чтобы я мог пользоваться военной связью. А уж бхаратанцы ее тем более не оплачивают.
— Да, — сказала она, складывая тонкие руки под грудью — знакомый, опасный жест.
— Ее оплачивает «Фуджумара-Агкор».
— Да, — повторила она, слегка поводя бицепсами под тонкими рукавами хлопкового платья.
— Это новый конгломерат, результат нескольких слияний. Специализируется на лекарствах и удобрениях. Они считают, что моя работа может в будущем принести им пользу.
— А как насчет настоящего?
— Пока они довольны.
— Ну еще бы, — резко произнесла Иванка. — Платить-то им больше не приходится.
— О чем ты?
— Они перестали тебе платить. И ты работаешь задаром.
— О… откуда ты знаешь? — он порадовался тому, что успел сесть, — голова у него шла кругом, во рту пересохло.
Иванка заговорила негромко, покачивая вверх-вниз упирающимися пятками в пол ступнями.
— Это такое… женское свойство.
Американизм, отягощенный сильным венгерским акцентом, показался Ивану до странного непривычным.
— Женщины рождаются как раз для того, чтобы отвечать на некоторые телефонные звонки. Что-то, присущее нам, эти звонки словно притягивает. Когда мужу звонит любовница, чтобы спросить: «Иван, дорогой, когда я тебя снова увижу?» — трубку неизменно снимает жена. А когда звонит незнакомый японец, чтобы сказать: «Пожалуйста, передайте мужу, что время вышло, что он перебрал выделенные ему средства, что он вообще перебрал по всем статьям, а поскольку результатов никаких нет, мы больше не сможем посылать ему приборы, химикаты или деньги», — и в этом случае трубку снимает она же.
Иван, приоткрыв рот, в ужасе смотрел на жену.
— Почему же ты мне не сказала? Такой важный звонок!
— Ооо… наверное, потому, что я женщина скрытная. — Губы Иванки словно взбухали от гнева. Пальцы впивались в бицепсы. Иван понимал — еще пара секунд, и она взорвется.
— Ну… э-э… неважно, тот же человек прислал мне письмо со всеми плохими новостями, — признался Иван, словно снимая свои претензии.
— Я знаю, — сказала, постукивая ногтями по бицепсам, Иванка. — Несколько недель назад. А мы все еще здесь. Так кто же тебе платит?
— Ну, в общем… плачу я сам, Иванка, — сказал он и затрудненно сглотнул. — То есть мы. Я продал дом.
— Вот этот?
— Нет, наш дом в Сиэтле.
— Что?
— Я очень близок к открытию, Иванка. Когда я его сделаю, «Фуджумара-Агкор» заплатит мне столько, что хватит на десяток домов. Мы сможем жить где захотим и уезжать оттуда когда захотим. Ты только подумай, Иванка: лето в Будапеште, зима в…
Она подняла ладонь, заставив его умолкнуть.
— И какое же открытие ты надеешься сделать? — шепотом поинтересовалась она.
Иван, выпрямившись во весь рост, ответил — застенчиво, но гордо:
— По-моему, — сказал он, — я понял, как вызывать дождь.
Страшная, багровая краска выплеснулась из выреза Иванкина платья, окатила ей шею, лицо, и вот тут-то она взорвалась.
На рассвете Иван возился с приборами, щурясь, выглядывая в видоискателе облака. Впрочем, особенно щуриться ему не приходилось: подшибленный глаз уже заплыл и почти закрылся. Губу Иван попытался заклеить пластырем, однако пластырь на ней не держался. И на этот раз Иванка ему даже не дала.
Бхаратанцы встречали его улыбками: они-то знали, на что способна возжаждавшая мести женщина. У них даже имелось для ее обозначения особое слово, хоть в первый словарь их только-только обретшего письменность языка слово это и не попало.
— Хай, босс! — приветствовали они Ивана взмахами рук.
После часа работы температура полезла вверх, и Иван решил, пока не поздно, углубиться в пустыню, в собственно Окалину Ада.
По дороге туда он миновал армейские бараки — стайка молодых женщин ждала возле них ежедневной порции еды и воды. С ними была и Лидия, черное одеяние и белая кожа ее выглядели точным негативом их белых одежд и черной кожи. Все они истерически хохотали, сидя на корточках вокруг большого листа — алюминиевой, по всему судя, фольги; Иван попытался, проезжая, разглядеть, чем они там занимаются, однако отраженное фольгой солнце ослепило его. Он неуверенно помахал им из окошка джипа, однако на приветствие никто не ответил. Ему уже никогда не доведется узнать, что дочь его научила бхаратанок «гонять дракона» — это такая игра: героин нагревают на фольге, пока он не почернеет и не начнет корчиться, точно змея или дракон, испуская дурманящие пары, которые положено ловить какой-нибудь воткнутой в нос трубочкой. Лидия и бхаратанки использовали для этого пластмассовые корпуса шариковых ручек.
— Аби мат! Аби мат! — радостно вскрикивали бхаратанки. Восклицание это, которому научила их Лидия, очень им нравилось. Лидия тоже понемногу осваивала их язык — ее родителям так и не давшийся. Она начинала чувствовать себя здесь как дома.
Проводник, с которым Иван направлялся в пустыню, пребывал в настроении живом и веселом. Он все улыбался и улыбался, хоть пятен от листьев лата на зубах его не было: белый порошок, который дала ему белая женщина, был лучше всего, что он пробовал прежде, с таким и тяжелый день в Окалине Ада пережить ничего не стоит. Проводнику казалось, что тело его слеплено нынче совсем из другой глины, что ему и вода-то почти не нужна.