Витте

Главная арена его борьбы против столыпинского политического курса находилась в зале общих собраний Государственного совета. Его членом «по назначению» граф С. Ю. Витте состоял до конца своей жизни.

Манифестом 20 февраля 1906 года Государственный совет, как уже говорилось, был преобразован в законодательный орган с равным Государственной думе объемом прав. Прежние его департаменты были упразднены. Вместо них было образовано два новых департамента, составленных из «членов по назначению». В них рассматривались дела по административно-судебным и финансовым вопросам.

Члены Государственного совета делились на две категории — постоянные члены и выборные.

Выборная система членов Государственного совета строилась на комбинации сословно-корпоративного и высокоцензового принципов. Она давала преобладание в нем крупным дворянам-помещикам. Землевладельцы-латифундисты дворянского происхождения избирали 74 из 98 членов Совета. Священный синод Русской православной церкви делегировал 6 членов. Столько же избиралось от «академической курии», куда входили университетские профессора и члены императорской Академии наук. Торгово-промышленные организации посылали в Государственный совет 12 человек. Члены Государственного совета избирались на 9 лет, причем каждый год обновлялась одна третья часть выборного состава.

Постоянные члены Государственного совета рекрутировались императором из числа отставных чиновников высокого ранга. Но не все они имели право участвовать в его заседаниях и дискутировать по законопроектам, а только те, которые были назначены царем к присутствию. Их список объявлялся каждый год 1 января. Лица, которые по тем или иным причинам не были угодны императору и дворцовой камарилье, могли в этот список и не попасть. Граф С. Ю. Витте каждый год встречал свою фамилию среди тех, кто был назначен императором «к присутствию», хотя отношение к нему в верхах было, мягко говоря, прохладное.

Среди членов Государственного совета как по назначению, так и по выборам оказалось очень много хороших знакомых, сослуживцев и бывших подчиненных С. Ю. Витте — председатель Московского биржевого комитета Г. А. Крестовников, профессор М. М. Ковалевский, П. Н. Дурново, Н. М. Чихачев, А. Ф. Кони, П. М. Романов, Ф. В. Дубасов и др. Тем не менее большинство коллег по «верхней палате» испытывали к нему чувство недоверчивого отчуждения. Некоторые питали к С. Ю. Витте неприкрытую ненависть и не останавливались перед самыми неправдоподобными вымыслами и гнусной клеветой. В кулуарах его называли губителем России, подчинившим себе на какое-то время слабовольного и малодушного монарха, до смерти испуганного революцией. Даже либеральное крыло Госсовета (левый центр и примыкавшая к ним академическая группа) относилось к С. Ю. Витте сдержанно и безо всякого доверия. Исключение составляли Максим Максимович Ковалевский, Анатолий Федорович Кони и еще несколько человек.

Чувствовал себя С. Ю. Витте в последние годы очень плохо, и не столько физически, сколько морально — потоки лжи и грязи, лившиеся на него со всех сторон, никак не иссякали. Граф И. И. Толстой был поражен той «суммой ненависти», которую имя С. Ю. Витте возбуждало в русском образованном обществе.

Навестившему его в 1907 году А. Ф. Кони он жаловался: «Никто не хочет понять, что, настаивая на Манифесте 17 октября, я — убежденный поклонник самодержавия, как лучшей формы правления для России — поступился своими симпатиями во имя спасения Родины от анархии и династии от гибели. Представителям последней я бросил средь бушующего моря „спасательный поплавок“, за который им и пришлось ухватиться. Если данные обещания будут исполнены, то дальнейшее мирное развитие России обеспечено…» 22

Тяжкий удар по нравственному самочувствию С. Ю. Витте нанесла история с «адскими машинами» — взрывными устройствами с часовыми механизмами, совершенно случайно обнаруженными в печах его дома 29 января 1907 года. Следствие по этому делу велось спустя рукава, а вскоре было и вовсе прекращено — один из непосредственных участников несостоявшегося «теракта» был убит, другой скрылся за границу. 3 мая 1907 года С. Ю. Витте написал письмо премьер-министру П. А. Столыпину с протестом против прекращения следствия о попытке покушения на его жизнь. Письмо обсуждалось в Совете министров, затем о результатах обсуждения было доложено императору. Николай II распорядился считать дело оконченным.

Тем не менее в 1910 году С. Ю. Витте попросил А. Ф. Кони выступить по нему экспертом. Негодуя на попустительство властей (один из покушавшихся на его жизнь, отставной гвардейский солдат по фамилии Казанцев, являлся агентом охранного отделения) и халатное ведение следствия, он вручил ему копии с актов предварительного следствия. При самом беглом ознакомлении с документами А. Ф. Кони пришел к выводу, что следствие велось предвзято с единственной целью: не поднимать вопроса о возможной причастности к нему лиц высокого общественного положения. Он посоветовал С. Ю. Витте требовать повторного расследования дела независимыми юристами из состава верхней палаты, чтобы все лица, прямо или косвенно причастные к этому злодейству, были выявлены и понесли заслуженное наказание. А. Ф. Кони запомнилось, как С. Ю. Витте с горечью говорил о ходящем в некоторых кругах ехидном предположении, что «адские машины» были подложены по его поручению или по крайней мере с его ведома. «Я не мог, — пишет А. Ф. Кони, — не разделить вполне этого справедливого и глубокого негодования» 23.

Летом 1910 года исполнилось 40 лет с того дня, как С. Ю. Витте вступил на поприще общественной и государственной службы. От Владимира Ивановича Ковалевского пришло поздравительное письмо со следующими строками: «Вы были центральной фигурой той эпохи, выразителем редкой государственной мощи и таланта, фокусом всего живого, к Вам неслись надежды, около Вас группировались деятельные силы, зарождалось новое — лучшее будущее. И я счастлив при воспоминании, что совместные труды с Вами — лучшее время моей жизни… К великому огорчению моему, нет шансов на возобновление прошлого. И не потому, что история не повторяется. Нравственные усилия и духовное содержание труда могли бы повториться вновь, если бы был на них спрос. К несчастью, этого нет. Никому не нужны большие, двигательные силы — широкий государственный ум, творческий талант, смелость мысли, твердая воля, бескорыстие. В спросе — горизонтальная спина, прислужливость, все серенькое, маленькое, бедное мыслями и богатое аппетитами. И вот всякий осел лягает копытом льва» 24.

В Госсовете С. Ю. Витте был совершенно одинок, ни одна из фракций не хотела принять его в свои ряды, да и сам он не испытывал желания примкнуть к какой-либо группе. К правым членам С. Ю. Витте, так же как и А. Ф. Кони, испытывал чувство презрения, смешанное с жалостью: «Это — люди, сидящие на задней площадке последнего вагона в поезде и любовно смотрящие на уходящие вдаль рельсы, в надежде вернуться по ним назад в то время, как, увлекаемые силой паровоза, они все-таки едут вперед, но только задом» 25.

До января 1914 года С. Ю. Витте нередко выступал с речами в общем собрании Государственного совета. Когда его фигура, грузная, длинная и неуклюжая, появлялась на трибуне, некоторые из правых членов Совета демонстративно покидали зал заседаний. Но те, кто оставался, слушали его довольно внимательно.

С формальной стороны С. Ю. Витте был неважным публичным оратором: говорил длинно и с частыми повторениями; как многие люди, наделенные даром воображения, он не всегда соблюдал последовательность в развитии мысли. Но слушать его было интересно — он говорил всегда строго по делу, высказывал нетривиальные мысли и суждения, приводил остроумные афоризмы, хотя иногда и перевирал цитаты (Уильяму Шекспиру приписывал слова Фридриха Шиллера). В речи его А. Ф. Кони часто слышалась тонкая ирония, а иногда и негодование. Критикуя бюджетную политику министра финансов В. Н. Коковцова, С. Ю. Витте выразил преклонение перед его заслугами: он хотя и ничего не приобрел, но и не утратил ничего из того наследства, которое получил. Граф очень сильно возражал против строительства Амурской магистрали, за что получил упрек в космополитизме — магистраль нужна была для обороны дальневосточных границ, положительного экономического значения она не имела никакого. В конце своей речи он, сильно повысив голос, произнес следующие слова: «К огорчению очень многих, я заявляю, что все растущая волна их клевет и инсинуаций против меня никогда не превзойдет объема моего к ним равнодушного презрения» 26.